И горько стало мне, что жизнь моя прошла,Что ради замысла я потрудился мало,Но за меня добро вставало против зла,И правда за меня под кривдой умирала.Я не в младенчестве, а там, где жизни ждал,В крови у пращуров, у древних трав под спудом,И целью, и путем враждующих начал,Предметом спора их я стал каким-то чудом.И если в дерево впивается пила,И око Божие затравленного зверя,Как мутная вода, подергивает мгла,И мается дитя, своим врачам не веря,И если изморозь ложится на хлеба,Тайга безбрежная пылает предо мною,Я не могу сказать, что такова судьба,И горько верить мне, что я тому виною.Когда
была война, поистине, как ночь,Была моя душа. Но – жертва всех сражений —Как зверь, ощерившись, пошла добру помочьДуша, глотая смерть, – мой беззащитный гений.Все на земле живет порукой круговой,И если за меня спокон веков бороласьЛиства древесная — я должен стать листвой,И каждому зерну подать я должен голос.Все на земле живет порукой круговой:Созвездье, и земля, и человек, и птица.А кто служил добру, летит вниз головойВ их омут царственный и смерти не боится.Он выплывет еще и сразу, как пловец,С такою влагою навеки породнится,Что он и сам сказать не сможет, наконец,Звезда он, иль земля, иль человек, иль птица.1946
«Ты, что бабочкой черной и белой…» *
Ты, что бабочкой черной и белой,Не по-нашему дико и смелоИ в мое залетела жилье,Не колдуй надо мной, не делайГорше горького сердце мое.Чернота, окрыленная светом,Та же черная верность обетамИ платок, ниспадающий с плеч.А еще в трепетании этомТот же яд и нерусская речь.1946
«Снова я на чужом языке…» *
Снова я на чужом языкеПересуды какие-то слышу,—То ли это плоты на реке,То ли падают листья на крышу.Осень, видно, и впрямь хороша.То ли это она колобродит,То ли злая живая душаРазговоры с собою заводит,То ли сам я к себе не привык…Плыть бы мне до чужих понизовий,Петь бы мне, как поет плотовщик, —Побольней, потемней, победовей.На плоту натянуть дождевик,Петь бы, шапку надвинув на брови,Как поет на реке плотовщикО своей невозвратной любови.1946
Две лунные сказки *
I. Луна в последней четверти
В последней четверти лунаНе понапрасну мне видна.И желтовата и краснаВ последней четверти луна,И беспокойна и смутна:Земле принадлежит она.Смотрю в окно и узнаюВ луне земную жизнь мою,И в смутном свете узнаюСлова, что на земле пою,И как на черепке стою,На срезанном ее краю.А что мне видно из окна?За крыши прячется луна.И потому, как дым, смутна,Что на ущерб идет она,И потому, что так темна,Влюбленным нравится луна.1946
II. Луна и коты
Прорвав насквозь лимонно-серыйОпасный конус высоты,На лунных крышах, как химеры,Вопят гундосые коты.Из желобов ночное эхоВыталкивает на асфальтИх мефистофельского смехаКоленчатый и хриплый альт.И в это дикое искусствоВлагает житель городскойСвои предчувствия и чувстваС оттенком зависти мужской.Он верит, что в природе ночиИ тьмы лоскут, и сна глоток,Что ночь – его чернорабочий.А сам глядит на лунный рог,Где сходятся, как в средоточье,Котов египетские очи,И пьет бессонницы белок.1959
Дагестан *
Я лежал на вершине горы,Я был окружен землей.Заколдованный край внизуВсе цвета потерял, кроме двух:Светло-синий,Светло-коричневый там, где по синему камню писало
перо Азраила.Вкруг меня лежал Дагестан.Разве гадал я тогда,Что в последний разЧитаю арабские буквы на камнях горделивой земли?Как я посмел променять на чет и нечет любовиРазреженный воздух горы?Чтобы здесьВ ложке плавить на желтом огнеДагестанское серебро?Петь:«Там я жил над ручьем,Мыл в ледяной водеПростую одежду мою»?1946
Пруд *
Ровный белый небосвод,И на зелени прибрежнойБелый сумрачный налет,Словно жребий неизбежный.Странный день пришел, когдаС неподвижно-смутной ивойНеподвижная водаСпор заводит молчаливый.Так лежит в земле Давид,Перед скинией плясавший.Равнодушный слух томитВозглас, вчуже отзвучавший.Где веселье этих вод?В чем их смертная обида?Кто былую жизнь вернетПеснопению Давида?Как пред скинией, вчераВоды звонкие плясали,И пришла для них пораУспокоенной печали.Пруд уйдет из-под корней,Станет призраком былого,Но умрет еще скорейНаше творческое слово.1946
«Когда купальщица с тяжелою косой…» *
Когда купальщица с тяжелою косойВыходит из воды, одна в полдневном зное,И прячется в тени, тогда ручей леснойВ зеленых зеркальцах поет совсем иное.Над хрупкой чешуей светло-студеных водСторукий бог ручьев свои рога склоняет,И только стрекоза, как первый самолет,О новых временах напоминает.1946
«Огонь и трубы медные прошел…» *
Огонь и трубы медные прошел,Всю землю взял, а снял так мало хлеба,Все небо взял, а что он взял от неба?Каких-то звезд бессмысленный глагол.Зол человек, несчастен, скуп и зол.1946
«Тянет железом, картофельной гнилью…» *
Тянет железом, картофельной гнилью,Лагерной пылью и солью камсы.Где твое имечко, где твои крылья?Вий над Россией топорщит усы.Кто ты теперь? Ни креста, ни помина,Хлюпает плот на глубокой реке,Черное небо и мятая глинаНепропеченной лепешки в руке.Он говорит: подымите мне веки! —Слободы метит железным перстом,Ржавую землю и ольхи-калекиМетит и морит великим постом.Он говорит: подымите мне веки!Как не поднять, пропадешь ни за грош.Дырбала – арбала – дырбала – арбала,Что он бормочет еще, не поймешь.Заживо вяжет узлом сухожилья,Режется в карты с таежной цингой,Стужей проносится по чернобылью,Свалит в овраг, и прощай, дорогой.1946, 1956
Ночной звонок *
Зачем заковываешь на ночьПо-каторжному дверь свою?Пока ты спишь, Иван Иваныч,Я у парадного стою.В резину черную обута,Ко мне идет убийца-ночь.И я звоню, ищу приюта,А ты не хочешь мне помочь.Закладываешь уши ватойИ слышишь смутный звон сквозь сон.Пускай, мол, шебуршит, проклятый,Подумаешь – глагол времен!Не веришь в ад, не ищешь рая,А раз их нет – какой в них прок?Что скажешь, если запятнаюСвоею кровью твой порог?Как в полдевятого на службуЗа тысячей своих рублей,Предав гражданство, братство, дружбу,Пойдешь по улице своей?Она от крови почернела,Крестом помечен каждый дом.Скажи: «А вам какое дело?Я крепкий сон добыл горбом».1946, 1958