Между лиловых облаковОднажды вечера светилоЗа снежной цепию холмов,Краснея, ярко заходило,И возле девы молодой,Последним блеском озаренной,Стоял я бледный, чуть живой,И с головы ее бесценнойМоих очей я не сводил.Как долго это я мгновеньеВ туманной памяти хранил.Ужель все было сновиденье:И ложе девы, и окно,И трепет милых уст, и взгляды,В которых мне запрещеноСудьбой искать себе отрады.Нет, только счастье ослепитьУмеет мысли и желанья,И сном никак не может бытьВсе, в чем хоть искра есть страданья!Я, голову подняв с лафета,Товарищу сказал:«Брат, слушай песню непогоды:Она дика как песнь свободы».Но, вспоминая прежни годы,Товарищ
не слыхал.
Первая любовь
В ребячестве моем тоску любови знойнойУж стал я понимать душою беспокойной;На мягком ложе сна не раз во тьме ночной,При свете трепетном лампады образной,Воображением, предчувствием томимый,Я предавал свой ум мечте непобедимой.Я видел женский лик, он хладен был как лед,И очи – этот взор в груди моей живет;Как совесть душу он хранит от преступлений;Он след единственный младенческих видений.И деву чудную любил я, как любитьНе мог еще с тех пор, не стану, может быть.Когда же улетал мой призрак драгоценный,Я в одиночестве кидал свой взгляд смущенныйНа стены желтые, и мнилось, тени с нихСходили медленно до самых ног моих.И мрачно, как они, воспоминанье былоО том, что лишь мечта и между тем так мило.
Всю ночь у пушек пролежалиМы без палаток, без огней,Штыки вострили да шепталиМолитву родины своей.Шумела буря до рассвета;Я, голову поднял с лафета,Товарищу сказад:«Брат, слушай песню непогоды:Она дика, как песнь свободы».Но, вспоминая прежни годы,Товарищ не слахал.
2
Пробили зорю барабаны,Восток туманный побелел,И от врагов удар нежданныйНа батарею прилетел.И вождь сказал перед полками:«Ребята, не Москва ль за нами?Умремте ж под Москвой,Как наши братья умирали».И мы погибнуть обещали,И клятву верности сдержалиМы в бородинский бой.
3
Что Чесма, Рымник и Полтава?Я, вспомня, леденею весь,Там души волновала слава,Отчаяние было здесь.Безмолвно мы ряды сомкнули,Гром грянул, завизжали пули,Перекрестился я.Мой пал товарищ, кровь лилася,Душа от мщения тряслася,И пуля смерти понесласяИз моего ружья.
4
Марш, марш! пошли вперед, и болеУж я не помню ничего.Шесть раз мы уступали полеВрагу и брали у него.Носились знамена, как тени,Я спорил о могильной сени,В дыму огонь блестел,На пушки конница летала,Рука бойцов колоть устала,И ядрам пролетать мешалаГора кровавых тел.
5
Живые с мертвыми сравнялись,И ночь холодная пришла,И тех, которые остались,Густою тьмою развела.И батареи замолчали,И барабаны застучали,Противник отступил;Но день достался нам дороже!В душе сказав: помилуй боже!На труп застывший, как на ложе,Я голову склонил.
6
И крепко, крепко наши спалиОтчизны в роковую ночь.Мои товарищи, вы пали!Но этим не могли помочь.Однако же в преданьях славыВсе громче Рымника, ПолтавыГремит Бородино.Скорей обманет глас пророчий,Скорей небес погаснут очи,Чем в памяти сынов полночиИзгладится оно.
Мой дом
Мой дом везде, где есть небесный свод,Где только слышны звуки песен,Все, в чем есть искра жизни, в нем живет,Но для поэта он не тесен.До самых звезд он кровлей досягает,И от одной стены к другой —Далекий путь, который измеряетЖилец не взором, но душой.Есть чувство правды в сердце человека,Святое вечности зерно:Пространство без границ, теченье векаОбъемлет в краткий миг оно.И всемогущим мой прекрасный домДля чувства этого построен,И осужден страдать я долго в нем,И в нем лишь буду я спокоен.
Смерть
Ласкаемый цветущими мечтами,Я тихо спал, и вдруг я пробудился,Но
пробужденье тоже было сон;И думая, что цепь обманчивыхВидений мной разрушена, я вдвоеОбманут был воображеньем, еслиОдно воображение творитТот новый мир, который заставляетНас презирать бесчувственную землю.Казалось мне, что смерть дыханьем хладнымУж начинала кровь мою студить;Не часто сердце билося, но крепко,С болезненным каким-то содроганьем,И тело, видя свой конец, старалосьВновь удержать души нетерпеливойПорывы, но товарищу быломуС досадою душа внимала, и укорыИх расставанье сделали печальным.Между двух жизней в страшном промежуткеНадежд и сожалений, ни об той,Ни об другой не мыслил я, одноСомненье волновало грудь мою,Последнее сомненье! Я не могПонять, как можно чувствовать блаженствоИль горькие страдания далекоОт той земли, где в первый раз я понял,Что я живу, что жизнь моя безбрежна,Где жадно я искал самопознанья,Где столько я любил и потерял,Любил согласно с этим бренным телом,Без коего любви не понимал я.Так думал я и вдруг душой забылся,И чрез мгновенье снова жил я,Но не видал вокруг себя предметовЗемных и более не помнил яНи боли, ни тяжелых беспокойствО будущей судьбе моей и смерти:Все было мне так ясно и понятно,И ни о чем себя не вопрошал я,Как будто бы вернулся я туда,Где долго жил, где все известно мне,И лишь едва чувствительная тягостьВ моем полете мне напоминалаМое земное, краткое изгнанье.Вдруг предо мной в пространстве бесконечномС великим шумом развернулась книгаПод неизвестною рукой. И многоНаписано в ней было. Но лишь мойУжасный жребий ясно для меняНачертан был кровавыми словами:Бесплотный дух, иди и возвратисьНа землю. Вдруг пред мной исчезла книга,И опустело небо голубое;Ни ангел, ни печальный демон адаНе рассекал крылом полей воздушных,Лишь тусклые планеты, пробегая,Едва кидали искру на пути.Я вздрогнул, прочитав свой жребий.Как? Мне лететь опять на эту землю,Чтоб увидать ряды тех зол, которымПричиной были детские ошибки?Увижу я страдания людей,И тайных мук ничтожные причины,И к счастию людей увижу средства,И невозможно будет научить их.Но так и быть, лечу на землю. ПервыйПредмет могила с пышным мавзолеем,Под коим труп мой люди схоронили.И захотелося мне в гроб проникнуть,И я сошел в темницу, длинный гроб,Где гнил мой труп, и там остался я.Здесь кость была уже видна, здесь мясоКусками синее висело, жилы тамЯ примечал с засохшею в них кровью.С отчаяньем сидел я и взирал,Как быстро насекомые роилисьИ жадно поедали пищу смерти.Червяк то выползал из впадин глаз,То вновь скрывался в безобразный череп.И что же? каждое его движеньеМеня терзало судорожной болью.Я должен был смотреть на гибель друга,Так долго жившего с моей душою,Последнего, единственного друга,Делившего ее печаль и радость,И я помочь желал, но тщетно, тщетно.Уничтоженья быстрые следыТекли по нем, и черви умножались,И спорили за пищу остальную,И смрадную, сырую кожу грызли.Остались кости, и они исчезли,И прах один лежал наместо тела.Одной исполнен мрачною надеждой,Я припадал на бренные остатки,Стараясь их дыханием согретьИль оживить моей бессмертной жизнью;О, сколько б отдал я тогда земныхБлаженств, чтоб хоть одну, одну минутуПочувствовать в них теплоту.Напрасно, Закону лишь послушные, ониОстались хладны, хладны как презренье.Тогда изрек я дикие проклятьяНа моего отца и мать, на всех людей.С отчаяньем бессмертья долго, долго,Жестокого свидетель разрушенья,Я на творца роптал, страшась молиться,И я хотел изречь хулы на небо,Хотел сказать…Но замер голос мой, и я проснулся.
Стансы
Автограф стихотворения «Стансы» (1830) с портретом Сушковой
Мне любить до могилы творцом суждено!Но по воле того же творцаВсе, что любит меня, то погибнуть должноИль, как я же, страдать до конца.Моя воля надеждам противна моим,Я люблю и страшусь быть взаимно любим.На пустынной скале незабудка веснойОдна без подруг расцвела,И ударила буря и дождь проливной,И как прежде недвижна скала;Но красивый цветок уж на ней не блестит,Он ветром надломлен и градом убит.