Стихотворения

«Этот дом старика капитана…»

Op. 57.

Этот дом старика капитана Где часто слышен бури шум Где полог мутного тумана Сокрыл полеты смутных дум. Этот дом старика морехода, Где так много изведанных карт, Где волна теребит свои оды, Не справляясь с обычаем хартий. Этот дом, что стоит на граните В нем хозяин — седой капитан, Путешествий пропетых обитель, Разъясненный раскрытый туман. Здесь так много различных историй, Приключений, событий угроз Тех, что встретились в плещущем море, Где рассветы закаты из роз… Где душистой горячей корицей, Нагота где привычность, закон, Где смолою замазаны лица И где ромом намок небосклон.

«Набрасываю строки беглых дум…»

Op. 58.

Набрасываю строки беглых дум Под ветра шум Под взором маяков Под вздох валов.

«Столицы укрепляют берега…»

Op. 59.

Столицы укрепляют берега Везде видна раз думная оснастка Чтоб обломать врагу рога Чтобы была острастка.

«Мне нравится открытый океан…»

Op. 60.

Мне нравится открытый океан (Я не люблю спокойствия заливов). Где четко виден облаковый стан Средь розовых блистающих извивов. Величие полезно созерцать Оно способно восказбечить дух Придать ему достоинства и стать, Сказать, что пламень не потух!

«Нетерпеливая и злая она нисходит вешний сад…»

Op. 61.

Нетерпеливая и злая она нисходит вешний сад Где всепрощением сгорая цветы волшебные кадят Где зыбкой золотой улыбкой тростинкой лег зовущий мост Где облако неясной рыбкой, где свищет и лукавит дрозд Где столько счастья, столько неги, где каждый друг и встречный брат Где первых трав звенят побеги, чтоб взвесить рос алмаз-карат… Нетерпеливая и злая идет на розовый песок, чтоб муравьев калечить стаи, Чтоб затемнить плодовый сок; она тиранит мучит птичек И беломраморной руки цветов страшась Румяноличики Свои теряют лепестки… Она расплескивает чаши цветочных благовоний в грязь холодной местью она плящет, как ласку, совершает казнь Средь ликования и счастья, среди восторга и щедрот Она творит свои заклятья, щипки насмешливых острот… Нетерпеливая и злая и блеск стальной в ее очах Она забвения иглою возносит вечности очаг.

«Всего лишь двести лет назад…»

Op. 62.

Всего лишь двести лет назад Сожгли здесь ведьму на костре… Священник был ужасно рад Как прут последний догорел. Всего лишь двести лет назад В Сейлеме знали: святость, грех И каждый тем был четко занят, Что грыз греха орех.

«Добро и зло два лика быстрожизни…»

Op. 63.

Добро и зло два лика быстрожизни. Отдать себя, пожертвовать собой: Порвется мускул, кровь багрянобрызнет И закивает смерть лукаво головой; Но демоны строчат другие предписанья в Эребе черном, в капищах небес, Где на стенах истерзанных названья. Где грешников сосет и мучит бес . . . . . . . . . . . . . . . И если первое среди цветов и мая Среди веселых птиц многоречивых вод, То зло бредет, зубами угрожая И дымом прокоптив туннельный потолок; Оно — в насилии, в невежестве, обиде… Оно — в петле, кинжале и тюрьме, Когда судьба, согбясь Кариатидой, Подставит хилогорб посту, укус'зиме.

«Вдали от родины и близких…»

Op. 65.

Вдали от родины и близких Среди чужих всегда один Хлебаю жизнь из скучной миски Владелец считанных годин. Я стал доступен подземельям Нет смысла ненавидеть мрак. Ведь жизнь — не звук, не знак безделья И не в распутицу овраг Пусть солитер, но чую силу — Могу — пахать, любить, строчить И крышу подчинить тесиной И по весне исправить гать… Упиться сочным арабеском. В котором жизнь бурлит ключом, Где краски выступают резко И где изломы — нипочем.

«У меня так много двойников…»

Op. 66.

У меня так много двойников Они в дилювиальную эпоху жили И ныне скопищем задавлены веков Они — былые разум, жилы Таких как я скитавшихся в ландшафтах, Смотревших звезды, пивших из ручья, Но только не читавших Вильсона Тафта.. И не пропахших библиотекой, как я. Так много двойников и у тебя, Маруся, Их синие глаза повторены в цветах В которые теперь в тюрьме витрин гляжуся Через стекло их воображая запах. Столетья протекут и миллионы лягут Тягчайшими пластами ветхой пыли И на верху Бессмертие со смерти стягом Забвение прольет из вечности бутыли… Но ты и я предвечно угадали Грядущий жребий, пережив в мечте Чудовищной безумных граней дали, В других телах воспрянем на черте… Чтоб сознавать и пламенно к надежде Тянуть другие дни, и вспоминать о тех, Кто там лежат в песка одежде — Подобных нашим горя и утех!!!..

Из раздела «Руда ругани прошлого» *

«На фоне картины старинной…»

Op. 1.

На фоне картины старинной Струнный играет квартет Мелодии тянутся чинно Эх… сюда бы — наган и кастет.

Омское

Op. 2.

Где скукотундру режет властно Сырое тело Иртыша; Где юговетр евой лет напрасный Подъемлет слабо и спеша, Где памятно о Достоевском: Согбенно-каторжным трудом, Отторгнут набережной Невской. Он не измыслил «Мертвый Дом», Где ране было Оми устье, Теперь событий новых шок Крушит Сибири захолустье. Здесь взроет первичный виден слабо, Ночной вместившийся горшок! Российской власти баобаба!

1919 г.

Омск

«Я женился слишком рано, невпопад…»

Op. 5.

Я женился слишком рано, невпопад, Спал на нарах, словно гад, От меня в миру змееныши пошли, Под церквами размножаяся в пыли… А когда из окон на канатах падали колокола В них тогда… Революционно Молодость цвела! А змееныши стадами расползлись, Чтобы славить и пригубить высь…

«Я презираю идиотов…»

Op. 6.

Я презираю идиотов Которым вязь поэзии Чужда… Готовых славить и Хвалить кого-то, Отвергших рифмы навсегда. Умами жалкие и тупостью людишки Для вас бесцветен солнца луч и в библиотеке одни поваренные книжки Вас привлекают… всеобуч.

«Падем безглагольные ниц…»

Op. 7.

Падем безглагольные ниц Пред ликом свидригайловских мокриц…

Плевок в небо

Op. 8.

Плюну, плюну в небо — Потушу звезду; соберемся, вместе Плюнем… Сможем солнце погасить!.. Так кричал пропойца, выйдя из подвала Полный пива мутного бурдой, полный буднем, Полный злобой, И заразой, И бедой…

Мысли в вагоне американского экспресса

Op. 12.

Запах кокса мне напомнил Древних рощ, сгоревших, травы, Сумрак синий, очерк томный, Где катилось это славы,

* * *

Ветер рыка древних чудищ Многоногих и крылатых, Рыбоптиц, безмерных утищ, Что воде вились горбато, Что вдыхали ароматы Лепестков цветов громадных. Запах яда, холод мяты И грибов пыленье смрадных, То, что было в те эпохи, Где природа в юни пьяной Расплывалась жарко в похоть Рассыпалась в щедри рьяной… Без конца и без предела Раздавала жизнь гигантам, Что свое кормили тело В листьях леса-фолианта; Что не знали праздных мыслей, А живя одним инстинктом Для анализа не кисли И себя не звали винтиком… Что живя цветным размахом, Густо множились в болоте, В жирной, теплой сонной влаге Оставляя нечистоты…