Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

«Сегодня утром встал я странно весел…»

Сегодня утром встал я странно весел, И легкий сон меня развел со скукой. Мне снилось, будто с быстрою фелукой Я подвигаюсь взмахом легких весел. И горы (будто чародей подвесил Их над волнами тайною наукой) Вдали синели. Друг мой бледнорукий Был здесь со мной, и был я странно весел. Я видел остров в голубом тумане, Я слышал звук трубы и коней ржанье, И близко голос твой и всплески весел. И вот проснулся, все еще в обмане, И так легко мне от того свиданья, Как будто крылья кто к ногам привесил.

<1904–1905>

<Из «Александрийских песен»>*

«Не во сне ли это было…»

Не во сне ли это было, Что жил я в великой Александрии, Что меня называли Евлогий, Катался
по зеленому морю,
Когда небо закатом пламенело? Смотрелся в серые очи, Что милее мне были Таис, Клеопатр и Антиноев? По утрам ходил в палестру И вечером возвращался в свой дом с садами, В тенистое и тихое предместье? И слышался лай собак издалека? Что ходил я в темные кварталы, Закрывши лицо каракаллой, Где слышалось пенье и пьяные крики И пахло чесноком и рыбой? Что смотрел я усталыми глазами, Как танцовщица пляшет «осу», И пил вино из глиняного кубка, И возвращался домой одиноким? Не во сне ли тебя я встретил, Твои глаза мое сердце пронзили И пленником повлекли за собою? Не во сне ль я день и ночь тоскую, Пламенею горестным восторгом, Смотря на вечерние зори, Горько плачу о зеленом море И возвращаюсь домой одинокий?

«Говоришь ты мне улыбаясь…»

Говоришь ты мне улыбаясь: «То вино краснеет, а не мои щеки, То вино в моих зрачках играет; Ты не слушай моей пьяной речи». — Розы, розы на твоих ланитах, Искры золота в очах твоих блистают, И любовь тебе подсказывает ласки. Слушать, слушать бы тебя мне вечно.

«Возвращался я домой поздней ночью…»

Возвращался я домой поздней ночью, Когда звезды при заре уж бледнели И огородники въезжали в город. Был я полон ласками твоими И впивал я воздух всею грудью, И сказали встречные матросы: «Ишь как угостился, приятель!» — Так меня от счастия шатало.

«Что ж делать, что ты уезжаешь…»

Что ж делать, что ты уезжаешь И не могу я ехать за тобой следом? Я буду писать тебе письма И ждать от тебя ответов, Буду каждый день ходить в гавань И смотреть, как корабли приходят, И спрашивать о тех городах, где ты будешь, И буду казаться веселым и ясным, Как нужно быть мудрецу и поэту. Накоплю я много поцелуев, Нежных ласк и изысканных наслаждений К твоему приезду, моя радость, И какое будет счастье и веселье, Когда я тебя на палубе завижу И ты мне махнешь чем-нибудь белым. Как мы опять в мой дом поедем Среди садов тенистого предместья, Будем опять кататься по морю, Пить терпкое вино в глиняных кувшинах, Слушать флейты и бубны И смотреть на яркие звезды. Как светел весны приход После долгой зимы, После разлуки — свиданье.

«Ко мне сошел…»

Ко мне сошел блаженный покой. Приветствовать ли мне тебя, сын сна, или страшиться? И рассказам о кровавых битвах там, далеко, где груды мертвых тел и стаи воронов под ярким солнцем, внимаю я равнодушно. И повести о золотом осле, столь дорогой мне, смеху Вафилла кудрявого, Смердиса пенью, лирам и флейтам внимаю я равнодушно. На коней белогривых с серебряной сбруей, дорогие вазы, золотых рыбок, затканные жемчугом ткани смотрю я равнодушно. И о бедственном дне, когда придется сказать «прости» милой жизни, вечерним зорям, прогулкам веселым, Каноггу трижды блаженному, я думаю равнодушно. Не прислушиваюсь я больше к твоим шагам, не слежу зорким ревнивым глазом через портик и сад за твоею в кустах одеждой и даже, и даже твой светлый взор серых под густыми бровями глаз встречаю я равнодушно.

<1904–1905>

«Нежной гирляндою надпись гласит у карниза…»*

Нежной гирляндою надпись гласит у карниза: «Здесь кабачок мудреца и поэта Гафиза». Мы стояли, Молча ждали Пред плющом обвитой дверью. Мы ведь знали: Двери звали К тайномудрому безделью. Тем бездельем Мы с весельем Шум толпы с себя свергаем. С новым зельем Новосельем Каждый раз зарю встречаем. Яркость смеха Тут помеха, Здесь улыбки лишь пристойны. Нам утеха — Привкус меха И движенья кравчих стройны. В нежных пудрах Златокудрых Созерцаем мы с любовью, В круге мудрых Любомудрых Чаши вин не пахнут кровью. Мы —
как пчелы,
Вьемся в долы, Сладость роз там собираем. Горы — голы, Ульи — полы, Мы туда свой мед слагаем. Мы ведь знали: Двери звали К тайномудрому безделью, И стояли, Молча ждали Пред плющом обвитой дверью. Нежной гирляндою надпись гласит у карниза: «Здесь кабачок мудреца и поэта Гафиза».

<1906>

«Если б ты был небесный ангел…» *

Если б ты был небесный ангел, Вместо смокинга носил бы ты стихарь И орарь из парчи золотистой Крестообразно опоясывал бы грудь. Если б ты был небесный ангел, Держал бы в руках цветок или кадилу И за нежными плечами Были б два крыла белоснежных. Если б ты был небесный ангел, Не пил бы ты vino Chianti [103] , Не говорил бы ты по-английски, Не жил бы в вилле около Сан-Миньято. Но твои бледные, впалые щеки, Твои светлые, волнующие взоры, Мягкие кудри, нежные губы Были бы те же, Даже если бы был ты небесный ангел.

103

Вино Кьянти (ит.). — Ред.

<1906>

Утро («Звезды побледнели…»)*

Звезды побледнели, небо на востоке зеленеет, ветер поднялся, скоро заря засветит. Как легко дышать после долгой ночи, после душных горниц, после чада свечей заплывших! Пенье доносится снизу, с кровли виден город, все спит, все тихо, только ветер в саду пробегает. Как лицо твое бледно в свете звезд побледневших, в свете зари нерожденной, в свете грядущего солнца!

<1907>

«Свистков призыв, визг круглых пил…»*

Свистков призыв, визг круглых пил Моей любви не усыпил. Шипенье шлюз, шумы котлов Не заглушают сладких слов. Сквозь запах серы и резин Мне запах слышится один. Кругом народ, иль нет жилья — Пленен мечтой, не тот же ль я? Вослед мечте влечется ум, И тщетен фабрик душных шум. Пусть, ворожа, они манят — Мне не опасен дымный яд; Не заглушат прошедших слов Шипенье шлюз, шумы котлов. И все любви не усыпил Свистков призыв, визг круглых пил.

1907

Сонет («В последний раз зову тебя, любовь…»)*

В последний раз зову тебя, любовь, Слабеют силы в горестном усилье… Едва расправлю радостные крылья, Взбунтуется непокоренной кровь… Ответь мне «да», — молю, не прекословь. Лишь для тебя прошел десятки миль я. О, связки милые, о, сухожилья, Двойные звезды глаз, ресницы, бровь. Кольцо дано не на день, а навеки. Никто другой, как я, тебя не звал, Я вижу лишь тебя, закрывши веки… Зачем прибой стремит свой шумный вал? Едва домчавшись, он отпрянет снова, Во всех скитаньях ты — моя основа…

31 марта 1912

<Из цикла «Зеленый доломан»>*

«Я рассмеялся бы в лицо…»

Я рассмеялся бы в лицо Тому, кто мне сказал заране, Что после сладостных лобзаний, Размолвок, ссор, опять свиданий Найду я прежнее кольцо, Кольцо любовных обручений, Надежд, томлений и мучений. Как, я, Кузмин, опять влюблен, И в Вас, кого люблю два года? Не изменилась ли природа, Иль нипочем мне стала мода, Что я, как мальчик, увлечен И что нетерпеливо жду я Изведанного поцелуя? Причуды милые Мюссе, Где все так радостно и чисто, Фривольности ли новеллиста, Воздушные ли песни Листа Иль запах Chevalier d'Orsay, — Понять ваш смысл определенный, Ах, может лишь один влюбленный! Читаю книгу целый час, Читаю очень я прилежно, И вместо строчек неизбежно Я вижу, замирая нежно, Лежащим на диване Вас. Я отвернусь, глаза закрою, Но тем мученья лишь утрою. Лежит ленивое перо, Лежу я сам на том диване, Где Вы сидели после бани В своем зеленом доломане, Глядя и нежно и остро. Ужели сердце позабыло Все то, что было, право, было? А я так помню как вчера И вместе с тем так странно ново, Что Вас люблю я, не другого, И что твержу одно лишь слово Я от утра и до утра (Как то ни мало остроумно): «Люблю, люблю, люблю безумно».
Поделиться с друзьями: