Стихотворения

1919

О чёрте

(Новогоднее)

Среди поэтов — я политик, Среди политиков — поэт. Пусть ужасается эстет И пусть меня подобный критик В прах разнесет, мне горя нет. Я, братцы, знаю то, что знаю. Эстету древний мил Парнас, А для меня (верней, для нас) Милее путь к горе Синаю: Парнас есть миф, Синай — закон, И непреложный и суровый. И на парнасский пустозвон Есть у меня в ответ — готовый Свой поэтический канон. Сам государственник Платон, Мудрец, бежалостный к поэтам (За то, что все поэты врут), Со мной бы не был очень крут, Там, где закон: «Вся власть — Советам» Там не без пользы мой свисток, Там я — сверчок неугомонный, Усевшийся на свой законный Неосуждаемый шесток. Пусть я лишь грубый слух пленяю Простых рабочих, мужиков, Я это в честь себе вменяю, Иных не надо мне венков. Вот я поэт какого сорта, И коль деревня видит черта И склонна верить чудесам, То черта вижу я и сам. С детьми язык мой тоже детский, И я, на черта сев верхом. Хлещу его своим стихом. Но: этот черт уже советский; На нем клеймо не адских сфер, А знак «Эс-Де» или «Эс-Эр», И в этом нет большого дива. Про черта речь моя правдива. Где суеверная толпа Покорна голосу попа, Там черт пойдет в попы, в монахи, И я слыхал такие страхи, Как некий черт везде сновал, Вооружась крестом нагрудным, И, промышляя делом блудным, В лесу обитель основал, Вошел в великую известность И, соблазнивши всю окрестность, Потом (для виду) опочил И чин святого получил; С мощами дьявольскими рака, По слухам, и до наших дней, Для душ, не вышедших из мрака, Святыней служит, и пред ней, Под звон призывно колокольный, Народ толпится богомольный. Черт современный поумней. От показного благочестия Его поступки далеки: Он от строки и до строки Прочтет советские «Известия», Все обмозгует, обсосет И, случай выбравши удобный, — Советской власти критик злобный. Иль меньшевистскую несет, Иль чушь эсеровскую порет, А черта черт ли переспорит?! Черт на вранье большой мастак, В речах он красочен и пылок. «Ну ж, дьявол, так его растак!» Его наслушавшись, простак Скребет растерянно затылок: «Куда он только это гнет? Порядки царские клянет, Но и советских знать не хочет. Про всенародные права, Про учредиловку лопочет, А суть выходит такова, Что о буржуях он хлопочет. Кружится просто голова!» И закружится поневоле. Черт — он учен в хорошей школе И не скупится на слова. У черта правило такое: Слова — одно, дела — другое, Но речь про чертовы дела Я отложу ужо на святки. Хоть вероятность и мала, Что речь продолжу я, ребятки. Бумага всех нас подвела: Большие с нею недохватки; В газетах нынче завели Такие строгие порядки, Что я, как рыба на мели, Глотаю воздух и чумею, Теряю сотни острых тем И скоро, кажется, совсем. Чертям на радость, онемею. Пишу сие не наобум. Не дай погибнуть мне, главбум, И заработай полным ходом, — На том кончаю. С Новым годом!

1920

День прозрения

В руках мозолистых — икона, Блестящий крест — в руке попа. Вкруг вероломного Гапона Хоругвеносная толпа. Толпа, привыкшая дорогу Топтать к Христову алтарю, С мольбою шла к земному богу, К самодержавному царю. Она ждала, молила чуда. Стон обездоленного люда Услыша, добрый царь-отец Положит мукам всем конец. Царь услыхал, и царь ответил: Толпу молящуюся встретил Его губительный свинец. Великий, страшный день печали, — Его мы скорбью отмечали. Но — крепкий плод его дозрел. Так пусть же песни наши грянут! Победным гимном пусть помянут День этот все, кто был обманут И кто, обманутый, прозрел!

Гулимджан [9]

Чхеидзе и Церетели обратились к Антанте с просьбой о помощи против большевиков.

Из газет

В Александровском садам

Музыкам игрался

И т. д.

Известная песенка

Национальный гимн социал-духанщиков

Ми садился на ишак И в Париж гулялся. Клеманса, такой чудак, Очень нам смеялся. Гулимджан! Гулимджан! Знаим свае дело: Весь Кавказ мы за ляржан [10] Продаем умело. «Тьфу! — смеялся Клеманса, — Не было печали!» Ми ему в два галаса Гулимджан кричали: Гулимджан! Гулимджан! Знаим свае дело: Честь и совесть за ляржан Продаем мы смело! Ллойд-Джорджданья дверь открыл В кабинет случайно, Ми с Чхеидзем гаварыл: «Рады чрезвычайно!» Гулимджан! Гулимджан! Знаим свае дело: Мы Баку вам за ляржан Уступаем смело! Закричали ми: «Ай-ай! — С невеселым физий. — Ради бога, присылай Поскорей дивизий!» Гулимджан! Гулимджан! Знаим свае дело: Продадим вам за ляржан Душу мы и тело! Ленин сжарит шашлыку С наших демократий, Он имеет на Баку Преболшой симпатий! Гулимджан! Гулимджан! Знаим свае дело: Наш Тифлис — один духан! Покупайте смело! Ллойд-Джорджданья атвечал: «Тронут вашим горем. Наш английский флот помчал Нашим Черным морем!» Гулимджан! Гулимджан! Нам какое дело? Нас коварство англичан Вовсе не задело. «Мени тенкс!» — «Мерси боку!» «Можем обещаться, Что английский наш Баку Будет защищаться!» Гулимджан! Гулимджан! Знаим свае дело: Мы Баку вам за ляржан Уступаем смело! Независимый Тифлис Тут нам объявлялся. Ми кричали: браво! бис! И назад гулялся! Гулимджан! Гулимджан! Знаим свае дело: Весь Кавказ мы за ляржан Продаем умело!

9

По радио одной из наших армий в феврале 1920 года это стихотворение было передано в Тифлис, тогда еще меньшевистский.

Радиотелеграфисты Грузии были столь к нам расположены, что приняли «радиостихотворение» и ответили: «Ура!! Привет Демьяну Бедному!

Завтра выпьем за его здоровье!»

10

Французские денежки.

Исполнили: Церетели и Чхеидзе. Записал Демьян Бедный.

1920

Оценка

На предложение, сделанное русскими эмигрантами — дать швейцарским банкам в обеспечение свои имения и дома

в России, представитель швейцарских интересов заявил: 1) что предложенный залог — миф, никаких гарантий не дающий, 2) что русские должны обеспечить заем реальными гарантиями, как-то: драгоценностями, имениями где-либо за границей или в Польше. «Последние новости»

Персоной будучи в кругах известных видной, Потомственный буржуй с осанкою солидной (При случае его я назову) Зашел в Париже в банк и сразу: «Вуле-ву? На редкость выгодная сделка. Мне банк даст золота, я банку — векселя Под обеспеченье!..» «Какое?» «Есть земля… Вполне исправное громадное именье, При нем завод — мое почтенье! Железный путь совсем вблизи, Большая пристань тут же рядом…» Какой же банк таким побрезгует закладом? В минуту дело на мази. Но… вмиг всю сделку погубило Словцо, всего одно словцо. Директор банковский, смеявшийся так мило. Вдруг скорчил кислое лицо: «А как — пардон, мусью! — как велика оценка Именья вашего?» «Мильон». «Мерси, мерси!.. А где ж, мусью, оно?» «Где? — побелев, как стенка. Забормотал буржуй. — В России!.. Ан Рюсси!..» «Ах, ан Рюсси!» — вздохнул в ответ директор банка И дал российскому мусью… на чай полфранка!

1920

Печаль

Дрожит вагон. Стучат колеса. Мелькают серые столбы. Вагон, сожженный у откоса, Один, другой… Следы борьбы. Остановились. Полустанок. Какой? Не все ли мне равно. На двух оборванных цыганок Гляжу сквозь мокрое окно. Одна — вот эта, что моложе, — Так хороша, в глазах — огонь. Красноармеец — рваный тоже — Пред нею вытянул ладонь. Гадалки речь вперед знакома: Письмо, известье, дальний путь… А парень грустен. Где-то дома Остался, верно, кто-нибудь. Колеса снова застучали. Куда-то дальше я качу. Моей несказанной печали Делить ни с кем я не хочу. К чему? Я сросся с бодрой маской. И прав, кто скажет мне в укор, Что я сплошною красной краской Пишу и небо и забор. Души неясная тревога И скорбных мыслей смутный рой… В окраске их моя дорога Мне жуткой кажется порой! О, если б я в такую пору, Отдавшись власти черных дум, В стихи оправил без разбору Все, что идет тогда на ум! Какой восторг, какие ласки Мне расточал бы вражий стан, Все, кто исполнен злой опаски, В чьем сердце — траурные краски, Кому все светлое — обман! Не избалован я судьбою. Жизнь жестоко меня трясла. Все ж не умножил я собою Печальных нытиков числа. Но — полустанок захолустный… Гадалки эти… ложь и тьма… Красноармеец этот грустный Все у меня нейдет с ума! Дождем осенним плачут окна. Дрожит расхлябанный вагон. Свинцово-серых туч волокна Застлали серый небосклон. Сквозь тучи солнце светит скудно. Уходит лес в глухую даль. И так на этот раз мне трудно Укрыть от всех мою печаль!

1920

Манифест барона фон Врангеля

Ихь фанге ан [11] . Я нашинаю.

Эс ист [12] для всех советских мест,

Для русский люд из краю в краю

Баронский унзер [13] манифест.

Вам мой фамилий всем известный:

Ихь бин [14] фон Врангель, repp барон.

Я самый лючший, самый шестный

11

Пояснение немецких слов: Я начинаю.

12

Это есть.

13

Наш.

14

Я есмь.

Есть кандидат на царский трон.

Послюшай, красные зольдатен: [15]

Зашем ви бьетесь на меня?

Правительств мой — все демократен,

А не какой-нибудь звиня.

Часы с поломанной пружина —

Есть власть советский такова.

Какой рабочий от машина

Имеет умный голова?

Какой мужик, разлючный с полем,

Валяйт не будет дурака?

У них мозги с таким мозолем.

Как их мозолистый рука!

Мит клейнем [16] , глюпеньким умишком

15

Солдаты.

16

С маленьким.

Всех зо генаннтен ^[17]  простофиль

Иметь за власть?! Пфуй, это слишком!

Ихь шпрехе: [18] пфуй, дас ист цу филь! [19]

Без благородного сословий

Историй русский — круглый нуль.

Шлехьт! [20] Не карош порядки новий!

Вас Ленин ошень обмануль!

Ви должен верить мне, барону.

Мой слово — твердый есть скала.

17

Так называемых.

18

Я говорю.

19

Это чересчур.

20

Нехорошо.

Мейн копф [21] ждет царскую корону.

Двухглавый адлер [22] — мой орла.

Святая Русслянд… [23] гейлих эрде… [24]

Зи лигт им штербен [25] , мой земля.

Я с белый конь… фом вейсен пферде… [26]

Сойду цум альтен [27] стен Кремля.

И я скажу всему канальству:

21

Моя голова.

22

Орел.

23

Россия.

24

Святая земля.

25

Она находится при смерти.

26

С белого коня.

27

У старых.

«Мейн фольк [28] , не надо грабежи!

Слюжите старому начальству,

Вложите в ножницы ножи!»

Вам будут слезы ошень литься.

«Порядок старый караша!»

Ви в кирхен [29] будете молиться

За мейне руссише душа.

Ви будет жить благополучно

И целовать мне сапога.

Гут! [30]

«Подписал собственноручно»

Вильгельма-кайзера слуга,

Барон фон Врангель, бестолковый

28

Мой народ.

29

В церквах

30

Хорошо!