Я услышал: корявое дерево пело,Мчалась туч торопливая темная силаИ закат, отраженный водою несмело,На воде и на небе могуче гасила.И оттуда, где меркли и краски, и звуки,Где коробились дальние крыши селенья,Где дымки — как простертые в ужасе руки,Надвигалось понятное сердцу мгновенье.И ударило ветром, тяжелою массой,И меня обернуло упрямо за плечи,Словно хаос небес и земли подымался,Лишь затем, чтоб увидеть лицо человечье.1965
«Мирозданье сжато берегами…»
Мирозданье сжато берегами,И в него, темна и тяжела,Погружаясь чуткими
ногами,Лошадь одинокая вошла.Перед нею двигались светила,Колыхалось озеро без дна,И над картой неба наклонилаМногодумно голову она.Что ей, старой, виделось, казалось?Не было покоя средь светил:То луны, то звездочки касаясь,Огонек зеленый там скользил.Небеса разламывало ревом,И ждала — когда же перерыв,В напряженье кратком и суровом,Как антенны, уши навострив.И не мог я видеть равнодушноДрожь спины и вытертых боков,На которых вынесла послушноТяжесть человеческих веков.2 февраля 1965
«Я хочу, чтобы ты увидала…»
Я хочу, чтобы ты увидала:За горой, вдалеке, на краюСолнце сплющилось, как от удараО вечернюю землю мою.И как будто не в силах проститься,Будто солнцу возврата уж нет,Надо мной безымянная птицаЛовит крыльями тающий свет.Отзвенит — и в траву на излете,Там, где гнезда от давних копыт.Сердца птичьего в тонкой дремотеДень, пропетый насквозь, не томит.И роднит нас одна ненасытность —Та двойная знакомая страсть,Что отчаянно кинет в зенит насИ вернет — чтоб к травинкам припасть.27 марта 1965
«На берегу черно и пусто…»
На берегу черно и пусто.Себя не держат камыши.Вода уходит, словно чувство —Из обессиленной души.И обнажает предвечернийУже не отраженный светВ песке извилины теченьяИ трепета волнистый след.Сквозная судорога в водах —Как в угасающем лице.Непокоренья гордый подвигВ их преждевременном конце.Не оживив ни луг, ни поле,Здесь устроители землиПо знаку неразумной волиВсеосушающе — прошли.И пятерни корней обвислиУ вербы на краю беды,И как извилина без мысли —Речное русло без воды.Прогресс! И я — за новью дерзкой,Чтобы ее неумный другНе смог внести в твои издержкиДела слепых и грубых рук.27 марта 1965
«Налет каменеющей пыли…»
Налет каменеющей пыли —Осадок пройденного дня —Дождинки стремительно смылиС дороги моей и с меня.И в гуле наклонного ливня,Сомкнувшего землю и высь,Извилина вспыхнула длинно,Как будто гигантская мысль,—Та мысль, чья смертельная силаУже не владеет собой,И все, что она осветила,Дано ей на выбор слепой.13—16 сентября 1965
«Ты отгремела много лет назад…»
Ты отгремела много лет назад.Но, дав отсрочку тысячам смертей,Теперь листаешь календарь утрат,В котором числа скрыты от людей.Убавят раны счет живым годам,Сомкнется кругом скорбная семья,И жертва запоздалая твояУходит к тем, что без отсрочки — там.И может быть, поймут еще не всеУ обелиска, где суглинок свеж,Как он глубоко в мирной полосе,Твой самый тихий гибельный рубеж.4 октября 1965
«Все, что было со мной, — на земле…»
Все,
что было со мной, — на земле.Но остался, как верный залог,На широком, спокойном крылеОтпечаток морозных сапог.Кто ступал по твоим плоскостям,Их надежность сурово храня,Перед тем, как отдать небесамЗаодно и тебя и меня?Он затерян внизу навсегда,Только я, незнакомый ему,Эту вещую близость следаК облакам и светилам — пойму.Нам сужден проницательный свет,Чтоб таили его не губя,Чтобы в скромности малых приметМы умели провидеть себя.12 ноября 1965
«Погорбившийся мост сдавили берега…»
Погорбившийся мост сдавили берега,И выступили грубо и неровноРасколотые летним солнцем бревна,Наморщилась холодная река,Течением размеренно колебляВерхушку остро выгнанного стебля,Который стрелкой темный ход воды,Не зная сам зачем, обозначает,—И жизнь однообразьем маетыПредстанет вдруг — и словно укачает.Ты встанешь у перил. Приложишь мерку.Отметишь мелом. Крепко сплюнешь сверху.Прижмешь коленом свежую доску,И гвоздь подставит шляпку молоткуИ тонко запоет, — и во весь ростТы вгонишь гвоздь в погорбившийся мост.И первый твой удар — как бы со зла,Второй удар кладешь с присловьемхлестким,А с третьим — струнно музыка пошлаПо всем гвоздям, по бревнам и по доскам.Когда же день утратит высотуИ выдвинется месяц за плечами,И свет попеременно на мостуМетнут машины круглыми очами, —Их сильный ход заглушит ход воды,И, проходящей тяжестью колеблем,Прикрыв глаза, себя увидишь тыВ живом потоке напряженным стеблем.14—19 ноября 1965
«Лежала, перееханная скатом…»
Лежала, перееханная скатом,Дышала телом, вдавленным и смятым,И видела сквозь пленку стылых слез,Как снова, смертоносно громыхая,Огромное, глазастое неслось.И напряглась, мучительно-живая,О милости последней не прося,Но, в ноздри ей ударив сгустком дыма,Торжественно, замедленно и мимоПрошла колонна вся.Машины уносили гул и свет,Выравнивая скорость в отдаленье,А мертвые глаза собачьи вследГлядели в человечьем напряженье,Как будто все, что здесь произошло,Вбирали, горестно осмыслить силясь, —И непонятны были ей ни зло,Ни поздняя торжественная милость.9 декабря 1965
«И когда опрокинуло наземь…»
И когда опрокинуло наземь,Чтоб увидеть — закрыл я глаза,И чужие отхлынули разом,И сошли в немоту голоса,Вслед за ними и ты уходила,Наклонилась к лицу моему,Обернулась — и свет погасила,Обреченному свет ни к чему.Да, скорее в безликую темень,Чтобы след был надежней затерян,Чтоб среди незнакомых огнейБыло темному сердцу вольней.Шаг твой долгий, ночной, отдаленныйМне как будто пространство открыл,И тогда я взглянул — опаленно,Но в неясном предчувствии крыл.1965
«Привиденьем белым и нелепым…»
Привиденьем белым и нелепымЯ иду, и хаос надо мной —То, что прежде называлось небом,Под ногами — что звалось землей.Сердце бьется, словно в снежном коме,Все лишилось резкой наготы.Мне одни названья лишь знакомыИ неясно видятся черты.И когда к покинутому дому,Обновленный, я вернусь опять,Мне дано увидеть по-иному,По-иному, может быть, понять…Но забыться… Вейся, белый хаос!Мир мне даст минуту тишины,Но когда забыться я пытаюсь,Насылает мстительные сны.11 января 1966