Стихотворения

1946

Старый буксир

Буксиру не приснится океан. В затоне тихом, на приколе вечном, Стоит видавший виды ветеран, И ржавчина легла ему на плечи. Он, пресноводный житель длинных рек, Весь почернел от копоти и сажи, В каком году он начинал свой век — Ему, пожалуй, и не вспомнить даже! А сколько он провел больших плотов Да барок с камнем, с кирпичом к причалам! Из них не малых десять городов Построить можно было бы, пожалуй. Мальчишки удят с борта пескарей, В пустынном трюме бродят по железу. Он молча спит, ни широтой морей, Ни далью океанскою не грезя. Лишь тонким стоном отвечает сталь, Когда гудят суда на повороте… Стоит буксир, как бы сама печаль, Сама тоска железа по работе.

1946

После боя

На закате окончился танковый бой. Грохотали моторы, Вдали догорали «пантеры»… Прокатилась По синему небу Над черной землей И упала На столбик сосновый Звезда из фанеры…

1947

«У огня своя архитектура…»

У огня своя архитектура: Пламени готические башни, Дыма голубые купола… Где я видел странные фигуры? Вспоминал их у костра на пашне, Но и память вспомнить не могла. Может, за Варшавою костелы?.. Может, церкви белые в Софии?.. Или, может, это наши села Догорали в трудный год в России?..

1947

«Человека осаждают сны…»

Человека осаждают сны — Смутные видения войны. Он хрипит, ругается и плачет В мире абсолютной тишины. Очень тихо тикают часы. Стрелок фосфорических усы. Он лежит — седой и одинокий — Посреди нейтральной полосы. Светом алюминиевым ракеты Догорают, и грохочет гром. Время меж закатом и рассветом Человек проводит под огнем.

1947

Станция «Валя»

Л. П.

Легким именем девичьим «Валя» Почему-то станцию назвали. Желтый домик, огород с капустой, Поезд не стоит и двух минут, На путях туманно, тихо, пусто… Где ты, Валя, проживаешь тут? Подступают к паровозу сосны, Охраняя станции покой. Валя, Валя, выйди, как березка, К семафору, помаши рукой. Видно, был влюбленным тот путеец, Инженер, чудак немолодой: Полустанок в честь тебя затеял С краткою стоянкой путевой. На минуту. Постоять, влюбиться! Стукнут рельсы, тронется вагон. Я хотел бы здесь остановиться Навсегда у сердца твоего. У тебя по самый пояс косы, Отсвет зорь в сияющих глазах… Валя, Валя, где-то за откосом Голос твой мне слышится в лесах.

1948

«А мне, пожалуй, ничего не надо…»

А мне, пожалуй, ничего не надо, Лишь строй берез серебряных в снегу Да леса сине-белую громаду. Клянусь, что так. И я, друзья, не лгу. А что еще? Да жить на белом свете, Быть может, до шестидесяти лет. А что еще? Могу друзьям ответить — Весь до былинки этот белый свет.

1948

«Ты любовь не зови…»

Л. П.

Ты любовь не зови, Коль ушла она прочь от порога. От несчастной любви Есть отличное средство — дорога. Километрами меряй Летящее время разлуки. Позабудешь потерю, Коль занято сердце и руки. Поброди по тайге, задубей От наждачных ветров на заимках, От железных дождей, От мороза и льда, от зазимка. Топором поработай И горы порви аммоналом, Все забудь и, припомнив кого-то, Вернись и влюбляйся сначала — В синеглазую девушку, Вовсе не схожую с т'oю, Не подумавши (где уж там!), Стоит любить иль не стоит. И нагрянет любовь, От которой некуда деться, А коль влюбишься вновь — Помогло, значит, верное средство!

1948

Жеребенок

В день ярмарочный на площади Отстал стригунок от лошади. Его напугала сутолока Людей, машин и телег. Он в страхе на все натыкается, Копытца врозь разъезжаются… Наверное, кажется глупому: Останется здесь навек. Среди помидор раскаленных, Лука клинков зеленых, Среди поросячьего визга, Летящего из корзин, Среди пиджаков, да жакеток, Да разных сокровищ лета Ему не найти дорогу, — Куда побежишь один? Но тут, раздвигая в стороны Всю ярмарку разом, поровну Бензином и полем пахнущий, Пофыркивая, напрямик, Обрызганный, пропыленный, На шинах с травой зеленой, Через базарную площадь Двинулся грузовик. И, видно, уж так случается: Стоит народ, улыбается, Идет грузовик, покачиваясь, А за грузовиком Бежит жеребенок площадью, Бежит, как будто за лошадью, Копытца легко подбрасывая, Помахивая хвостом.

1950

Песня

Л. П.

Начинается песня эта На делянке, там, где костер, В дым кудлатый сверху одетый, Лапы жаркие распростер. Он ломает сухие сучья, Плещет пламенем у виска, И для песни, пожалуй, лучше В полночь места не отыскать. Высоко, высоко и тонко Тенор песню вывел, — она Все о том, как жила девчонка… А за тенором, как со дна, — Бас, упрямый, тяжелый, низкий, Поднимается на снегу. И летят светляками искры, Пропадая, шипя в кругу. Бородатые, в полной силе (Седина легла у виска), О девчонке вдруг загрустили И запели два мужика. И не то чтобы счастье мимо Пронеслось у них, стороной, И не то чтобы нелюдимы, Одиноки в стране лесной. Просто хожено было много, Этак лет, наверно, с полета, По тяжелым земным дорогам, И давалась жизнь неспроста. Просто были, видать, невзгоды, Просто трудно было не раз, Просто вспомнили вдруг про годы, — Так вот песня и родилась. Высоко, высоко и тонко К синим звездам летит она, Как жила за рекой девчонка, За рекой, за Шексной, одна.

1950

Экзамен

Побывал я в клубе армейском. Не бывал я там целый век. Принимало меня семейство, Может, в тысячу человек. «Встать!» — и ветер прошел по залу, Мне ж хотелось сказать: «Садись». Повстречали меня сначала, Будто гость я, а не танкист, Будто я не того же братства, Жженый, стреляный, фронтовой, И неловко мне было в штатском Проходить сквозь солдатский строй. На широкой тесовой сцене Бархат прошелестел и смолк. И в какое-то вдруг мгновенье Я припомнил гвардейский полк. Будто в прошлое настежь двери, И друзей голоса в ответ: «Что ж, послушаем и проверим — Стихотворец ты или нет. Почитай, мы примем экзамен…». И читал я им у костра Под открытыми небесами Возле Мги стихи до утра. Снова мне танкисты не верят И глядят, прищурясь, вослед: «Что ж, послушаем и проверим — Ты на деле танкист или нет…». Нужно им доказать стихами, Что я брал в сорок третьем Мгу, Что прицелом и рычагами, Словно рифмой, владеть могу… Зал откашлялся, смолкнул, замер… Понял я: лишь спустя семь лет, Вот сейчас я держу экзамен — Стихотворец я или нет.

1951

Ночью в казарме

От полов непросохших, до блеска надраенных, Холодок поднимается, как от реки. Ходит с саблей дежурный над снами хозяином. В пирамиде луна побелила штыки. Спят, вернувшись с наряда, стрелки, пулеметчики. Сладок сон им, как дома родимого дым, Спят, подсунув ладони озябшие под щеки, На подушках, набитых сенцом молодым. Подобревшие лица и губы упрямые Близким отблеском юности озарены. Есть в нем домик с березкой и старою мамою, Снятся ночью солдатам гражданские сны. В этой комнате, если б могли, мы увидели Реки, горы, долины, дороги в пыли, Слесарей, трактористов, веселых строителей, Мирных жителей — добрых хозяев земли.

1952

Тишина

Тишина на границе такая, что слышится, Как залетная птаха присела на куст И упругая ветка под нею колышется, Дождь вчерашний роняя, как пригоршню бус. Тишина на границе такая, что где-то В речке окунь плеснет, ветер дальний пройдет — Слышат все пограничники в строгих секретах, Молодой, но проверенный в деле народ. Тишина на границе такая, что слышится, Если за морем вдруг шевельнется война, Как в порту под пехотою трапы колышутся — Вот какая стоит на границе у нас тишина!