Стихотворения

1952

Полк обедает

Встало солнце литое на небосклоне В полуденной своей, самой яркой красе, Ходят песни повзводно в этот час в гарнизоне, Их выводят старшины из казарм на шоссе. В гарнизонной столовой щи в котлах прокипели, Приготовлена рыжих буханок гора, Жаром пышут котлеты, жир стекает капелью, Черпаками орудуют повара. А за окнами лето, в гимнастерки одето, По дорогам полсвета прошагало чуть свет. Пыль клубит каблуками, бьет железом о камень, Загорелое лето идет на обед. А к его гимнастеркам травинки прилипли, Солью тронуты плечи, щеки выдубил зной, Но к ветрам и дорогам недаром привыкли, Рубят правофланговые шаг строевой. Над столами в столовой бачки словно боги, До сиянья надраены мелким песком, Мисок жаркие диски, запах щей на пороге, И дежурный с повязкою перед полком. Полк столы занимает, шумный, бритоголовый, По команде пилотки летят на скамью, Хорошо поработать солдату в столовой, Поработав до пота в учебном бою. А за окнами клены, в плащ-палатках зеленых, Встали как часовые. Птичий смолк перещелк. Солнце над гарнизоном. Небосвод прокаленный. Тишина на дорогах. Обедает полк.

1952

Гвардейское знамя

Мы становились на колени Пред ним под Мгой в рассветный час И видели — товарищ Ленин Глядел со знамени на нас. На лес поломанный, как в бурю, На деревеньки вдалеке Глядел, чуть-чуть глаза прищуря, Без кепки, в черном пиджаке. Гвардейской клятвы нет вернее, Взревели танки за бугром. Наш полк от Мги пронес до Шпрее Тяжелый гусеничный гром. Он знамя нес среди сражений Там, где коробилась броня, И я горжусь навек, что Ленин В атаки лично вел меня.

1953

«Приснилось мне жаркое лето…»

Приснилось мне жаркое лето, Хлеба в человеческий рост И я — восемнадцатилетний — В кубанке овсяных волос. Такой, как на карточке старой: Без шрамов военной поры, Еще не видавший пожаров, Еще не ходивший в прорыв На танке гвардейской бригады По дымному тракту боев, Еще не писавший в тетради Ни строчки военных стихов. Во сне в ту далекую пору Я глянул с улыбкой, а там Парнишка с доверчивым взором Шагал напрямик по полям. Веселый, счастливый, довольный, Ничуть не тревожась о том, Что девушка в садике школьном Впервые тоскует о нем. Шагал, не жалея пшеницы, Шагал, тишины не ценя, Не слушая песенку птицы, Что встала у солнца, звеня. На русого мальчика глядя, Мне так захотелось сказать: «Вернись к этой девушке в садик, Ей легкие руки погладь. На тропку сверни из пшеницы, Почувствуй, как тихо вокруг, Послушай залетную птицу,— Не поздно пока еще, друг». Но тут же я вспомнил о том, как Ревел над землею металл, Как в черных окопных потемках Я письма твои ожидал, Как небо казалось оттуда Синей, чем любимой глаза, И тишь приходила как чудо, Когда умолкала гроза, Как падал я в травы устало, Не помня уже ничего… Его впереди это ждало — И я не окликнул его.

1953

Стихи о первой любви

Л. П.

Я встретил женщину одну И вспомнил о девчонке русой. Весь город был у ней в плену — Глаз, песенок, проказ и вкусов. Весь деревянный рай земной, Черемуховый, двухэтажный, Со средней школой, с тишиной, Со змеем в облаках бумажным. Мы не встречались десять лет. Лет шесть не знали друг о друге… Из-под ресниц прохладных свет Метнулся в радостном испуге. Она — и не она, собой, Как светом, день преображая, Красивая передо мной Стояла женщина чужая. Я девочку любил тогда. Есть память — с этого вокзала И в юность ходят поезда. «Ты помнишь?..» — девочка сказала. Я оглянулся — Сердце сжалось: Разлукой сожжена дотла, Любовь передо мной предстала, Как степь от солонца бела. Два-три куста воспоминаний На ней пока еще росли, Не зелень, а одно названье, Все пожелтевшие, в пыли… А дальше пепел трав горелых И отпечатки в нем цветов, Когда-то синих, алых, белых, — И я заплакать был готов. Но предо мной, открыта свету, Стройна, лукава, смущена, Стояла и ждала ответа, Как даль весенняя, она. Звала она щемящей грустью, В которой солнце, тишь, гроза… И я забыл девчонки русой Проказы, песенки, глаза.

1954

9 Мая 1945 года

Я помню эту дату в сорок пятом. Еще война гремела на войне, А мы, отвоевавшие солдаты, Ловили рыбу на реке Шексне. Гребли вдвоем — он левою, я правой, Вытаскивали сети не спеша. Под носом лодки расступались травы И за кормой смыкались, чуть шурша. Огромный шар поднялся из-за елей В заре, не догоревшей до конца. И мы тогда на солнце загляделись, Не пряча глаз, не отводя лица. Река неслась, как время, в дымке алой, Бесшумно отражая небеса: И ни одной пылинки не упало Еще на листья, травы и леса. А в устье, так, что весла гнулись с треском, Ворвалась лодка с озера одна, И в лодке весть на все лады, как песню, Несли и пели: «Кончилась война!». Так вот он, мир! И, позабыв про сети, Причалив лодку к берегу, бегом Мы побежали к людям на рассвете, — Мы не могли тот день встречать вдвоем. Багровый флаг горел, кипел над крышей, И, может, как в семнадцатом году, К нему народ бежал, ту весть услышав, Детишек подбирая на ходу. С пустыми рукавами председатель Все речь хотел сказать, как будто спеть, И молча отворачивался к хате, А слезы было нечем утереть. Сейчас для нас как символ день победный, Победе нашей грозной десять лет, А он тогда был днем войны последним И днем начала мира на земле. Его установили мы, солдаты — Танкисты, минометчики, стрелки, — Для всех друзей в том мае в сорок пятом, Всем недругам на свете вопреки… С тех пор не раз цвели сады на свете, Но мне то солнце утра не забыть, Оно всем людям мира в мире светит, И никому его не погасить.

1955

«На Большом Гнездниковском…»

На Большом Гнездниковском В доме десять ли, восемь ли, Что напротив аптеки, Красным камнем одет, Проживает красивая Рыжеволосая Одинокая женщина Двадцати восьми лет. У нее есть друзья. И звонки телефонные Вопрошают квартиру О ней допоздна. У нее есть поклонники, Честно влюбленные, Но всерьез не считается С ними она. Утро раннее Сыплет стальные горошины Из будильника на пол, И, словно в ответ, Закрывая глаза На мгновенье ладошками, Словно девочка, Женщина смотрит на свет. Тесных туфелек стук, У кровати поставленных, Открывает дорогу Знакомых забот. Папироска измятая Ртом окровавлена, Выпит чай, Сунут в сумку с собой бутерброд. Ах, как много их — В туфельках дробных, начищенных — С банным ветром Выносит метро поутру На Тверском, на Арбате, На Пресне!.. И сыщешь ли Ту, что тоже спешит На студеном ветру?..

1955

Письмо

Я здесь живу на сквозняке Меж гор, поднявшихся до неба, Не на курорте, а в тоске, В какой еще ни разу не был. Уж месяц март, а здесь зима — Такой не помнят старожилы. Дрожат озябшие дома, Скрипят деревья что есть силы. Отсюда надо бы бежать, Но, на весну тая надежды, Я продолжаю что-то ждать На юге, средь сугробов снежных. Над отопленьем паровым Окно у нас пургой забито. Я сплю и ем, и мой режим Еще на двадцать дней рассчитан. Но это все не вся тоска: Есть здесь на телефон тропинка, Там голос твой издалека Звенит холодный, словно льдинка. И трубка, брошенная зло, Летит на рычажок с размаху, И все надежды на тепло Опять летят куда-то прахом. Клубится на горах мороз, В лицо с размаху хлещут вьюги… Не дай бог, чтобы вам пришлось Вот так зазимовать на юге.

1955

Перед парадом

Уснула города громада, И, может, час уже гремя, В ночь за неделю до парада Идут по городу грома. На перекрестке иногда Они встают в равненье стройном, А дождь идет, течет вода По стали пушек дальнобойных, По башням, блещущим слегка, И по парням в сукне и коже, Глядящим с башен свысока На редких в этот час прохожих. Газойля дым, походов дым… И, приобщенным к славе сталью, Им думается, молодым, Что за плечами плещут дали, В которых Прага и Берлин, Пожары, рейды, медсанбаты… И вот они глядят с машин, Как всё видавшие солдаты. И дела нету им притом, Зачем без видимой причины Стоит и мокнет под дождем Уже немолодой мужчина.

1955

Песенка

М. Исаковскому

Рыжий дождик бегал с ветром взапуски, Речку затопили небеса, Солнце по небу ходило запросто, Но происходили чудеса. С неба лес спускался к речке лесенкой, Колокольцы падали с весла, И нехитрая, как полдень, песенка В том краю родилась и пошла. С ней сдружились плотники и пахари, А у них дела по всей земле; Услыхав ее, баяны ахали Даже в самом песенном селе. А была она короче к'oротка, Ничего особенного в ней, Но, видать, в ней что-то людям дорого, И они сочли ее своей. Даже в океане Атлантическом Кочегар сменился у котла, И под небом душным и тропическим Песня, как над Волгой, поплыла. Значит, в ней жила, звучала русская, Грустная в тот миг, душа-краса И звала домой, как тропка узкая… Так и происходят чудеса.

1955

«Жизнь, по пословице, не поле…»

Жизнь, по пословице, не поле, А были позади поля, Где столько грома, крови, боли И на дыбы встает земля. Но снова будто не бывало Их, равных жизни, на пути, Мы повторяем всё сначала, Что жить — не поле перейти… Здесь нет ячеек пулеметных, Не рвутся мины на пути, Но там хоть был устав пехотный, А здесь не знаешь, как идти…

1956

«Над пирогами и борщом…»

Над пирогами и борщом, Над студнем и вином Вдруг повела гармонь плечом, Плеснула вдруг огнем. И замерла беседа вдруг — Кто в лес, кто по дрова… И стало слышно, как вокруг Шумит, звенит трава. И спор как сор, и хмель долой, И в сторону вино. И лозунг тот — хоть час, да мой — Сосед забыл давно. И не хозяин под хмельком, Уже тяжел и сед, А песня правит за столом, И жен уж рядом нет. Есть снова рядом старшина И дальняя страна, В которой будет тишина И кончится война. В зеленом, мирном городке Замолкли земляки… А в песне — в дальнем далеке — Идут, идут полки…