Сто стихотворений

1955

«По щебню пулковских расщелин…»

По щебню пулковских расщелин Окоп взбирался на окоп. …Опять зениткою нацелен В ночное небо телескоп. Там солнца плавятся в пожарах. И там, загадочна досель, Как на прицеле, в окулярах Дрожит космическая цель. Астроном мыслью путь проделал В необозримый мир планет. И, как вселенной нет предела, Мечте его предела нет. И за мечтою этой смело, Опережая чудеса, Ракеты трепетное тело С земли рванется в небеса. Она пройдет потоком света, Меж звезд сияя горячо. …Снежинка — малая планета — Ему садится на плечо.

1955

«Здесь сосны, ветер и зима…»

Здесь сосны, ветер и зима, Приди сейчас сюда сама, И будет май и юг. Засмейся громко иль заплачь, Но только все переиначь, Как ты умеешь вдруг. Здесь день и ночь трубит трубой По мерзлым отмелям прибой В кипенье белых пен. И льда налет, и брызг полет Весь день до ночи — напролет, Всю ночь — без перемен. И любо мне на берегу У всех ветров стоять в кругу, Глотать морской настой И знать, что ты идешь сама Сюда, где сосны и зима, Что можно вновь сойти с ума, Сказав мгновенью — стой!

1956–1957

Сосны на берегу

А. Пунчонку

Неправда! Есть еще в пороховницах Запас хороший пороха сухого. И есть еще на глубине души Святая нерастраченная совесть. Она-то и дает, наверно, право Глядеть в глаза, и верить, и любить, И обнимать с надеждою за плечи Редеющих, как зимний лес, друзей. Я каждый день хожу сосновой рощей По берегу янтарного залива, Где ветер, набегающий со взморья, Гудит в вершинах и несет по склону Сыпучий снег с песком сыпучих дюн, Где грозно замерзающее море Кувалдами тяжелыми колотит В береговой белеющий припай. Давно я знаю, что покоя нету, Что счастье человека вне покоя, Что время выдувает из души Всю накипь, неудачи и сомненья, Как ветер, набегающий со взморья, Сдувает пену с бесконечных волн. «Пройдет и это» — мудрость Соломона Не нашему характеру сродни. Мы любим землю. Мы земные люди. Мы жили больше в помыслах грядущим И очень мало для себя самих. Гремел Октябрь над нашей колыбелью Раскатами «Авроры». Резал уши В два пальца свист метели продувной. Походные костры и бивуаки, Забытые могильные курганы И серый пепел страсти и раздумий На рано поседевших волосах. Мы не сдались. Мы, словно эти сосны По берегу, все в ссадинах и шрамах, Корявые, высокие, прямые, Ломаемся, но не умеем гнуться. Мы глубоко в земле сплелись корнями, Мы в небесах вершинами сплелись И бурю, налетающую с моря, Встречаем грудью, как всегда, в упор. Редеем мы. Но выстоять нам надо. Уже встает, уже шумит подлесок, Поддерживая нас и подпирая, Вершинами вытягиваясь к солнцу, По-своему шумит…

1956–1957

Иван-чай

Он розов, он лилов, он фиолетов, Метельчатый, высокий иван-чай. …Не спрашивай, не жди моих ответов, Моей глухой тоски не примечай. Он пахнет медом, сенокосным зноем. Войди в него, слегка пошевели — И зашумят над иван-чаем роем Встревоженные пчелы и шмели. Кукушка закукует на опушке, Надеждой вечной сердце веселя. Здесь в капонирах били наши пушки, Горели камни, плавилась земля. Душа моя, в тоске не будь немою. У памяти прощенья не моли! Окопы зарастают над Невою — Здесь полегли товарищи мои. Давно истлели звезды из фанеры, Осыпались могильные холмы. Живые — мертвым, верные без меры, Своею жизнью присягаем мы. А жизнь летит? И ветерок, качая, Сдувает вниз, к сплетенью корневищ, Лиловые метели иван-чая, Печального растенья пепелищ.

1956–1957

Стихи о необходимости

На тихих клумбах Трептов-парка Могил в торжественном покое Давно горят светло и ярко Пионы, астры и левкои. И за судьбу земли спокоен, Ее простор обозревая, Стоит под солнцем русский воин, Ребенка к сердцу прижимая. Он родом из Орла иль Вятки, А вся земля его тревожит. Его в России ждут солдатки, А он с поста сойти не может.

1958

Ода буксирам

На сыром ветру линяют флаги, Низкие темнеют корпуса. Я люблю вас, моря работяги, Различаю ваши голоса, Хриплую, скупую перекличку. Наблюдаю деловую стать, Старую рабочую привычку — Никогда на месте не стоять. Отдыхать вам некогда! Довольно Дела в шторм и в голубиный штиль, Это знают пристани Стокгольма, Копенгаген, Генуя и Киль. День и ночь бессменны ваши вахты. И в портах стоящие вокруг Белоручки лайнеры и яхты Без усилий ваших — как без рук. Вы мне однокашники и други, Спутники поэзии моей, Грубые от соли и натуги, Добрые работники морей.

1958

«Я жизнь свою в деревне встретил…»

Д. Хренкову

Я жизнь свою в деревне встретил, Среди ее простых людей. Но больше всех на белом свете Любил мальчишкой лошадей. Все дело в том, что в мире голом Слепых страстей, обидных слез Я не за мамкиным подолом, А без семьи на свете рос. Я не погиб в людской остуде, Что зимней лютости лютей. Меня в тепле согрели люди Добрей крестьянских лошадей. Я им до гроба благодарен Всей жизнью на своем пути. Я рос. Настало время, парень, Солдатом в армию идти. Как на коне рожденный вроде, Крещен присягой боевой, Я начал службу в конном взводе Связным в разведке полковой. И конь — огонь! Стоит — ни с места. Или галопом — без удил. Я Дульцинею, как невесту, В полку на выводку водил. Я отдавал ей хлеб и сахар, Я был ей верного верней. Сам командир стоял и ахал И удивлялся перед ней. Но трубы подняли тревогу, Полночный обрывая сон. На север, в дальнюю дорогу, Ушел армейский эшелон. А там, в сугробах цепенея, Мороз скрипел, как паровоз, И что поделать! Дульцинея Ожеребилась в тот мороз. Заржала скорбно, тонко-тонко Под грохот пушек и мортир. И мне: «Не мучай жеребенка…» — Сказал, не глядя, командир. Я жеребенка свел за пойму Через бревенчатый настил. И прямо полную обойму, Как в свою душу, запустил. Стучали зубы костью о кость. Была в испарине спина. Был первый бой. Была жестокость. Тупая ночь души. Война. Но в четкой памяти запали: Мороз, заснеженный лесок И жеребенок, что за палец Тянул меня, как за сосок.

1959

«Дебаркадер да базар…»

Дебаркадер да базар, Яблоки моченые, Деревянный тротуар, Каблуки точеные. Все черемухи в дыму Над речными плесами. Пароход на Кострому, Чайки за колесами. Много весен утекло Полноводной Волгою. Было грустно и светло Той дорогой долгою. Вечер мой который раз Одиноко тянется. Почему-то вспомнил вас, И глаза туманятся. Будто снова от реки, Новые, с колодочки, Простучали каблуки, Лаковые лодочки.

1959

«Полуночный лес…»

И. С. Соколову-Микитову

Полуночный лес. И теченье речное Качает небес Отраженье ночное. На старом прогоне Болотной тропою Усталые кони Идут к водопою, И фыркают ноздри, И волны — кругами, Полночные звезды Горят над лугами. И звезды дробятся На волнах, как блюдца, И можно добраться До них, дотянуться. Здесь звезды ручные И небо ручное, Раздолье речное, Костер и ночное.

1959

«Я над своей задумался судьбой…»

Я над своей задумался судьбой: И радости припомнил, и тревоги. Судьба меня вела из боя в бой — Другой, наверно, не было дороги. Другой дороги не было и нет. Ищи другую, как иголку в сене. Ракетами разорванный рассвет, И хлеб, и песня поровну со всеми. Поземка сзади заметала кровь. Вполнеба — сполох, и луны осколок. Костры горели, и домашний кров Был, как любовь, желанен и недолог. Я был твоим. Я был самим собой. Святое слово «родина» — с собою. Ее судьба была моей судьбой, Как хлеб и песня, как команда: «К бою!» Воспоминанья прошлого пестры. Но ярче перед новыми мостами Горят, горят походные костры, И мир согрет походными кострами. Они для всех. Они недалеки. Ценой моей тревоги и разлуки Навстречу дню в ночи материки Над океаном простирают руки.

1960

Подземный пожар

К. Коничеву

Июль был жарок, как Сахара. В жаре, без водного пайка, Как бы в предчувствии пожара, Желтела старая тайга. И он возник. В глуши, проворный, Пошел хозяйствовать огонь. Клубился дым густой и черный, Ползла удушливая вонь. Лес задыхался в том угаре, Охвачен огненной волной. Но, как спасение, ударил По лесу ливень проливной. Единоборствуя с пожаром, Хлестал, открытый и нагой. Шипя, дымился белым паром Под мокрым мохом перегной. Огонь, казалось, стал покорней, Но, распаляясь — месть за месть, Он в рыжий торф ушел под корни, Ушел и след сумел заместь. И там пошла его работа, Непоправимая беда. И закоробилось болото, Как на углях сковорода. И сосны, вздрагивая редко, Не в силах вынести жары, Текли смолой, роняли ветки И вылезали из коры. Огонь не выбрался наружу, Не заметался, как петух, И сам себя не обнаружил, Он сделал дело и потух. В золу забился, в пепел стертый, Кольцом свернулся и исчез. Потом я видел этот мертвый, Безрукий, прокаженный лес. Ни птичьим свистом, ни трубою Не оглашалась эта тишь. …Какая почва под тобою? Поосторожнее… Сгоришь!