Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

27 июня

ВЕЧЕРНИЙ ШЕЛЕСТ

Чуть слышно шелестят платанов Лапчатых под окном листы, Яд в жизненных налит стаканах, И вместо крылиев – кресты! Атлас лазурный часто неба Раскрытый всуе фолиант, Но камень нам заместо хлеба Дает лазоревый гигант. Всё перепето, пережито, Всё пережаждано давно, Насытиться ли горстью жита Тому, кто видел в небе дно; Тому, кто сам бывал пророком И палачом идей затем, Тому, кто, цену всем морокам Узнав, согнулся наг и нем; Тому, кто в Ангела объятьях Подчас предчувствовал покой, Вися на мысленных распятьях И славословя Дух с тоской; Тому, кто только за лобзанья Творца духовного простил, Кто всё оставил без вниманья, В чем не был аромат могил! Чуть слышно шелестят платанов Лапчатые в саду листы; Яд в жизненных налит стаканах, И вместо крылиев – кресты!

27 июня

Из сборника ЭМАЛЕВЫЕ СКРИЖАЛИ Духовные стихи Флоренция, 1945

Дорогому

другу

Людовику Францевичу Леончини

на память

БОГ В КРАСОТЕ

Бог в Красоте, другого Бога нет; Жрецы Его художник и поэт, И в мире только этот дивный Бог Оправдывает суету дорог, Оправдывает по страстям хожденье И социальное души мученье. Всё совершенно в Нем, листочек каждый И каждый ключ в тени его для жажды. Всё совершенно, тучи и моря, Поющие, алмазами горя, Величественный вечности пеан Про голубой, родимый океан. Всё совершенно, каждая былинка И каждая в глазу моем слезинка, Не спрашивай лишь про творенья суть, Не пробуждай действительности жуть. Гляди и созерцай, как ветвь олив, Как кипарис – и будешь ты счастлив, Счастлив, хотя б на мимолетный миг; Другого счастья нет у Божьих книг!

10 апреля

ЧТО ВАЖНО?

Странно. Дрянно. Руки. Ноги. Шар горящей головы... Муравейник и дороги От него среди травы, Что приводят в муравейник Лучший, худший иль такой же. Странен даже сам келейник Замурованный... Постой же, Да постой же! Ведь вертячка Жизненная от болезни, Каторжника это тачка, Шар от кандалов железный. Всё, что важно, вне меченья Лихорадочного духа, Всё, что важно, песнопенья, Всё, что важно, легче пуха. Что же важно? Слово важно, Важна тишина, покой! Важно всё, что не продажно И чего не взять рукой. Важно, что не достижимо Даже звуковой волной, Важно, что непостижимо, Тучи важны за стеной, Волны важны в океане, Вечер важен золотой, Важен в сказочном пеане Ты, усопший и святой!

28 мая

ЧТО НЕ ВАЖНО?

Что не важно? Ты не важен, Ты, шумливый и живой, Ты, что так отменно важен, Ты с логичной головой. Ты, как представитель массы, Ты, законник и мудрец, Ты, плетущий выкрутасы Для пасущихся овец! Ты, ученый, наглый боров, Эгоцентрик и пророк, Ты, родившийся для споров, Ты, казнящий за порок. Всё, что не мертво, не вечно, Всё крикливое вокруг, Всё, что слишком человечно, Всё, что ужас и испуг. Это всё совсем не важно, Суетно и без цены, Это всё швырнуть отважно Можно с башенной стены Или в пропасть из-за борта Мысленного корабля, Вышмыгнувшего из порта, – Это злая всё земля!

28 мая

ПЛАТАН

Напротив моего окошка На фоне облаков платан Качается всегда немножко, Сгибая женственный свой стан, Как будто с дружеским приветом, И тысячи его листов Хотят беседовать с поэтом, Что их понять всегда готов. Красавец женственный глубоко Ушел корнями под ручей, Над ним раскинулся широко Готический шатер ветвей. Днем, как Сиенская Мадонна, Блестит на фоне золотом Он по лазури небосклона, Став белым к вечности мостом. Чернеет он меж кипарисов Ночной порой, как верный страж, На каменных домов кулисах, Глядя на звездный экипаж, Кружащийся в провалах неба, Медведица над ним Большая, И Млечный Путь, и к утру Вега, И Андромеда золотая. И часто из людского ада, Вживаясь мысленно в платан, Как легендарная дриада, Уйдя в лазурный океан, Я растекаюсь и качаюсь, Я шелещу среди ветвей, Я с родником в земле купаюсь Среди личинок и червей. И, звезд приветствуя круженье Сребристым трепетом листов, Я превращаюсь в сновиденье, Я к вечности словам готов!

3 июня

ПОЛДЕНЬ

Всё небо шаль атласная, Лазурная, прекрасная На голове у Вечности, Сияющей от Млечности Своих путей загадочных, Бесцельно лихорадочных, А на фате лазоревой, Сверкающей от зарева, Как козочки ангорские, Кудрявые, заморские, Стада пасутся снежные Полдневных тучек, нежные, Манящие, неспешные, Прозрачные, безгрешные, И я гляжу внимательно, Неспешно созерцательно, Теряя ощущение Земного притяжения, И растворяясь мысленно, И размножаясь численно, Я в синеве планирую, И формы их копирую, И становлюсь негаданно Легок, как клубы ладана, И ничего не нужно мне, И всё вокруг содружно мне, И с ощущеньем сладостным Я становлюся радостным Лучом из ока Вечности Иль мотыльком, с беспечностью По цветикам порхающим, В лучах небесных тающим.

10 июня

ПОБЕЖДЕННЫЕ

Неаполь. Вечером. Толедо. Следы голодного обеда На лицах жителей видны. Солдаты сыты лишь одни, Солдаты из-за океана, Всё янки, бриты, обезьяна Чумазая кой-где меж них, А где солдаты, там и лих. Из грязных, смрадных переулков, Где люди в каменных шкатулках Живут, как мертвецы в гробах, Где мощи сушатся рубах, Смотрите, крадутся мальчишки, Классические всё подонки, Эфебы Джемито из бронзы, Что жарятся весь день на солнце, И тащат за рукав героев, Купающихся здесь в помоях, И с ненавистью на глазах Им шепчут с личиком в слезах: «Как арбузы у мамы груди, Все поражаются им люди, Сестричек грудки абрикос, Чисты они, как сам Христос! Идите, чужестранцы, в гости, Там карты есть, вино и кости, Запрета нет для вас ни в чем, Теперь у нас публичный дом!» И в пролетарские палаты Заморский гость идет богатый На груди бедных матерей, На грудки крошек дочерей. Италия! Мученица наша, Горька твоя из века чаша; За мнимого величья час Ты распята на крест, как Спас!

5 июля

ПАВЛОНИЯ

Какая тихая агония В больницы мертвенном саду! Пятисотлетняя павлония Склонилась тихо на гряду. Вокруг певучие аркады Филипповых учеников, В квадрате облаков громады Без очертаний и оков. Больных глядят из окон лица На великана смерть в саду, Испуганная сверху птица Кричит, как грешники в аду. Его, наверно, Марко Поло, Что первый посетил Катай, Привез для Папского престола Иль в новый флорентийский рай. Он видел в годы Возрожденья Перед мертвецкой, как тела Анатомировал Мантенья, И подле страшного стола Стояли два Архистратига И Леонардо с бородой, И тайны открывалась книга Пред живописцами порой. Он видел новые Афины, Перерастя дворцы вокруг, Он видел города руины, Паденье, рабство и испуг. Он созерцал, он цвел багрянцем, Он ничего не зная знал, Но, утомленный долгим танцем, Он меж аркадами упал. Он видел смертные страданья Бессчетных смертников вокруг, Он – самый тихий сын созданья, Не зная, что такой испуг.

12 июля

ЗАУПОКОЙНАЯ [4]

I

Она стояла у окошка, Внизу пустынная дорожка: По ней явиться должен сын. Солдат немецкий лишь один Из-за угла глядит в окошко. Ей жутко от него немножко, Она спускает жалюзи... От страха мысли не в связи... Но немец заприметил руку, Поднял невиданную штуку... Пальнул. Попал. Как спелый плод, Распался череп, за народ В стольких страдавший госпиталях, При жизни кровяных деталях. Усталый разлетелся мозг, Как одуванчики в мороз. Профессор-муж собрал осколки И мозг разбрызганный... Иголки Употребил, кривой ланцет, И страшной раны словно нет. Запахло сулемой, карболкой... И мертвая лежит уж пчелкой Преставившейся на столе Под образами в уголке. Два сына пали на колени, Бледнее полуночной тени, Недоуменные, без слез. Букеты появились роз. Неумолимые мортиры Громят соседние квартиры, За окнами бои вокруг. Молчанье в комнате. Испуг. Зачем всё это? Правый Боже! Вопрос является всё тот же. Увы! наверное, сам Бог Ответить на него б не смог.

4

Для матери Л. Ф. Леончини.

II

Неумолимые мортиры Громят соседние квартиры. Под мусором тела лежат, И хоронить их не спешат. Стоит кокон людской в гостиной Меж мебелью дедов старинной, А рядом жизнь, совсем как смерть, Как запечатанный конверт С всеобщим смертным приговором И строгим каждодневным взором: Пьют кофе, суп едят пустой И шепчутся весь день с тоской. Бегут от бомб шипящих в погреб, Предательской внимают кобре, И гроб тогда один стоит, Как мертвый в келье эремит. Как восковые изваянья В паноптикуме, без сознанья Профессор-муж и сыновья На страшной грани бытия. Без сожаленья, без проклятий: Механика дневных занятий И в бездну устремленный взор Да небу синему укор. По временам, склонясь у гроба, Как три убогие микроба, Они словами литаний Боролись с голосом стихий. И это продолжалось сорок Ночей кошмарных, целых сорок, Пока зарыли прах в земле, – И стало пусто в уголке, Так пусто, что хотелось снова Себе мучения такого И матери, хотя б в гробу, С кровавой раною на лбу.

27 июля

САХАРА

Зыбится предо мной Сахара, Как золотистый океан, Чудесная в пустыне чара Необитаемых лишь стран. Червонным кружевом покрыты Вокруг песчаные бугры, Самумом все они изрыты, Как драгоценные ковры. Над океаном желтым море Небесное, крови алей, Что вечности таит во взоре Лазурный чистый мавзолей. Кой-где лежат верблюжьи кости Иль павший в стычке бедуин, Но редко кто приходит в гости Сюда, коль он не Божий Сын. Я Божий Сын, и я в пустыне Хожу нередко, как Иисус, Когда в душе моей святыню Вползет сомнения искус. Но не приходит Искуситель, Что нищий для него поэт, Что самого себя спаситель, В котором властолюбья нет? В шатрах дырявых бедуины Меня, как марабута, чтут И фиников своих корзины С кумысом кобылиц несут. И нищий понимает нищих, Благословляет их рукой, Духовной отдает им пищей, За свой благодарит покой. Когда-нибудь насыпет гибли Над нами золотой бугор, Чтоб наши горести погибли, Существованье вечный вздор.