Страдания юного Вертера. Фауст (сборник)
Шрифт:
127
Реалист –
128
Супернатуралист(убежденный в существовании сверхчувственного мира) – по-видимому, философ Фридрих Якоби
129
Скептик – здесь последователь английского философа-скептика Юма.
130
Падающая звезда – Имеются в виду проходимцы, всплывающие на поверхность в эпохи крупных исторических переворотов и низвергаемые ходом исторических событий.
Пасмурный день. Поле [131]
131
Единственная прозаическая сцена, сохраненная Гёте в составе «Фауста». Написана до 1775 года. //
Критика здесь отмечает хронологическое несообразие: в ночь убийства Валентина Мефистофель говорит, что Вальпургиева ночь должна наступить послезавтра. Сцена «Пасмурный день» разыгрывается утром после Вальпургиевой ночи: она, таким образом, отделена от ночи убийства Валентина всего тремя днями. За эти три дня происходят следующие события: Гретхен родит ребенка, топит его в реке, затем она «долго блуждает», берется под стражу, судится как детоубийца и приговаривается к смертной казни – события, в три дня явно не вмещающиеся, поэтому прав один из видных комментаторов «Фауста», известный историк философии Куно Фишер, предлагающий, приступая к чтению этой сцены, «забыть о хронологии». Вальпургиеву ночь надо мыслить символически, как длительный период, в течение которого Мефистофель стремится всеми доступными ему способами отвлечь Фауста от забот и беспокойства о Маргарите.Одна, в несчастье, в отчаянье! Долго нищенствовала – и теперь в тюрьме. Под замком, как преступница, осужденная на муки, – она, несравненная, непорочная! Вот до чего дошло! И ты допустил, ты скрыл это от меня, ничтожество, предатель! Можешь торжествовать теперь, бесстыжий, и в дикой злобе вращать своими дьявольскими бельмами! Стой и мозоль мне глаза своим постылым присутствием! Под стражей! В непоправимом горе! Отдана на расправу духам зла и бездушию человеческого правосудия! А ты тем временем увеселял меня своими сальностями и скрывал ужас ее положения, чтобы она погибла без помощи.
Она не первая.
Стыдись, чудовище! Вездесущий дух, услышь меня! Верни это страшилище в его прежнюю собачью оболочку, в которой он бегал, бывало, передо мною ночами, сбивая с ног встречных и кладя им лапы на плечи. Возврати ему его излюбленный вид, чтобы он ползал передо мною на брюхе и я топтал его, презренного, ногами! Не первая! Слышишь ли ты, что говоришь? Человек не мог бы произнести ничего подобного! Точно мне легче от того, что она не первая, что смертных мук прежних страдалиц было недостаточно, чтобы искупить грехи всех будущих! Меня убивают страдания этой единственной, а его успокаивает, что это участь тысяч.
Ну вот опять мы полезли на стену, ну вот мы снова у точки, где кончается человеческое разумение! Зачем водиться с нами, если мы так плохи? Хочет носиться по воздуху – и боится головокружения! Кто к кому привязался – мы к тебе или ты к нам?
Не скалься так плотоядно! Мне тошно! Неизъяснимо великий дух, однажды явившийся мне, ты знаешь сердце мое и душу, зачем приковал ты меня к этому бесстыднику, который радуется злу и любуется чужой гибелью?
Ты кончил?
Спаси ее или берегись! Страшнейшее проклятье на голову твою на тысячи лет!
Я не могу разбить ее оков, не могу взломать двери ее темницы! «Спаси ее!» Кто погубил ее, я или ты?
Фауст дико смотрит по сторонам.
Ты тянешься за молниями, громовержец? Счастье, что они не даны тебе, смертному! Уничтожить несогласного – какой простой выход из затруднения!
Доставь меня к ней! Она должна выйти на волю!
А опасность, которой ты себя подвергаешь? Отчего мы бежали? В городе свежа еще память о пролитой тобою крови. Над местом убийства реют духи мщенья, подстерегающие возврат убийцы.
Что еще ты мне скажешь? Пусть обрушится на тебя вселенная, чудовище! Перенеси меня к ней, сказано тебе, и освободи ее!
Ну вот что. Я доставлю тебя туда. Но ведь не все на земле и небе в моих силах! Вот что я смогу сделать. Я усыплю смотрителя. Завладей ключами и выведи ее из темницы своими силами. Я буду стеречь снаружи, волшебные кони будут со мною, я умчу вас подальше. Это в моей власти.
В путь немедля!
Ночь в поле [132]
132
Написано до 1775 года. // Эшафот и вообще место казни, по средневековому представлению, является «нечистым местом». Ведьмы, колдующие у эшафота («кадят перед плахой, кропят эшафот»), пародируют католическое богослужение. // Образ мчащихся сквозь ночь Фауста и Мефистофеля запечатлен известной гравюрой французского художника Делакруа, о которой Гёте восторженно отзывается в беседах с Эккерманом.