Страна восходящего солнца

Посмотрим, что же написал мудрый китайский полководец и философ Сунь о шпионах: «Знание наперед нельзя получить от богов и демонов, нельзя получить путем умозаключений по сходству, нельзя получить путем всяких вычислений. Знание положения противника можно получить только от людей. Шпионы работают, и нельзя знать их путей. Это называется непостижимой тайной. Они – сокровище для государя. Поэтому для армии нет ничего более близкого, чем шпионы; нет больших наград, чем для шпионов; нет дел более секретных, чем шпионские. Не обладая совершенным знанием, не сможешь пользоваться шпионами; не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь применять шпионов; не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпионов действительный результат. Тонкость! Тонкость! Нет ничего, в чем нельзя было бы пользоваться шпионами». Как тут не вспомнить замечательный «Марш шпионов» Киплинга:

Что он готовит и где?

Когда наступать решил?

На земле, в небесах, на воде?

Как обойти его тыл?

Если сжечь запасы еды,

Умрет ли от голода он?

Проникни в его ряды —

Вот твое дело, шпион.

Подпруга с подпругой скачи,

Где Конь Блед летит без дорог,

Землю слушай в ночи,

Расскажи, что знает песок.

Дым нашей муки бел,

Где сожженный лег легион:

Что нам за дело до душ и тел?

Дай нам спасенье, шпион!

Перевод А. Оношкевич-Яцыной

«Сунь-цзы» выделяет пять категорий шпионов: шпионы «местные» (из числа местных жителей вражеской территории), «внутренние» (из числа людей противника), «обратные» (перевербованные вражеские агенты), «шпионы жизни» (те, что обязательно должны вернуться с донесением) и «шпионы смерти» (те, кого засылают для распространения ложной информации, намеренно допуская, что их поймают, а также диверсанты). Отметим, что японские ниндзя часто выполняли функции всех пяти видов шпионов. Для работы «под прикрытием легенды» более поздние китайские комментаторы «Сунь-цзы» советовали выбирать «людей внутренне просвещенных и умных, но по внешности глупых; по наружности – низменных, сердцем же – отважных; надлежит выбирать людей, умеющих хорошо ходить, здоровых, выносливых, храбрых, сведущих в простых искусствах [имеется в виду чтение, письмо, счет, рисование. – Д. Ж.], умеющих переносить голод и холод, оскорбления и позор». Японский же комментатор великого трактата Сорай утверждает, исходя из чисто японского опыта: «Таких людей следует посылать под видом шаманов, ямабуси, монахов, горожан, врачей, гейш». К нанимателю шпионов «Сунь-цзы» предъявляет такие требования: быть гуманным, справедливым и проницательным, уметь быстро схватывать и анализировать ситуацию.

Знание же и применение на практике различных стратагем, в том числе связанных со шпионами, было неотъемлемой чертой всех великих военачальников в японской истории – Минамото Ёсицунэ, Кусуноки Масасигэ, Такэда Сингэн, Ямамото Кансукэ, Уэсуги Кэнсин, Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси, Токугава Иэясу. Все они были знакомы с китайскими воинскими трактатами, в том числе с самым известным из них – «Сунь-цзы». Об этой книге (как и о «Лю тао») среди японцев ходили самые разнообразные слухи, мол, тот, кто прочтет и усвоит ее уроки, сможет побеждать, даже не видя врага воочию (что, в общем, недалеко от истины), летать, становиться невидимым и т. д.

Китайское влияние не ограничивалось исключительно «янскими» трактатами. Оно дополнялось «иньскими», в основном даосскими и буддийскими практиками – различными ритуалами, мантрами (заклинаниями) и сакральными позами и жестами (кит. мудра). Среди наиболее распространенных исследователи ниндзюцу выделяют молитвы бодхисаттве Маричи (яп. Мариси-тэн), знаменитую мудру «онгё-ин» – мудру невидимости, и мудру заклятия невидимости – «онгёно мандзинаи», которые ниндзя читали в то время, когда они скрывались от врага в каком-нибудь укромном месте. Многие ниндзя были знакомы с физическими и психологическими тренировками системы цигун, различных школ эзотерического буддизма (Тэндай и Сингон). Любопытно, что следов китайского влияния на формирование ниндзюцу совсем немного, если не принимать во внимание совершенно фантастические сведения о создании ниндзюцу китайским мудрецом времен императора Цинь Шихуанди по имени Сюй Фу (III век до н. э.). Некоторые малоправдоподобные легенды приписывают создание ниндзюцу Абэ-но Сэймэю, который стал первым японским последователем учения об Инь и Ян и гадателем по этим двум первоначалам Вселенной ( онмё-дзюцу).

Что же конкретно могли дать китайские практики будущим ниндзя? Немало, включая магические приемы, глубокие знания в области человеческой анатомии (в том числе уязвимых точек тела, а также методов лечения ран и болезней), искусство гипноза и создания иллюзий (в чем некоторые ниндзя явно достигли немалых высот).

Кроме китайского влияния, которое во многом способствовало формированию ниндзюцу, можно, хоть это и несколько неожиданно, говорить и о влиянии европейском. Но если китайские учения более или менее органично сочетались с японскими реалиями (общественным устройством, военным делом, бытом, моральными установками), культурные контакты были достаточно глубокими и длительными, то эффект встречи «воинов-призраков» и «южных варваров» проявился в гораздо более узкой области – в сфере военных заимствований. Но именно этот момент может показаться современному читателю несколько странным, ведь в массовом сознании ниндзя (кстати, как и самураи) – это некие блюстители традиций старины, отказывающиеся от презренного новомодного оружия в пользу проверенных и любимых сюрикэнов, ножей и мечей, а также черных костюмов, в которых киношные ниндзя бегают по современным мегаполисам. Но по данным источников, для настоящих ниндзя XVI–XVII веков было вовсе не зазорно использовать полезные европейские новинки, вроде различных образцов огнестрельного оружия (от маленьких, замаскированных под посох, флейту, курительную трубку или короткий меч фитильных пистолетов, до небольших пушек-тэппо, с помощью которых ниндзя из Ига чуть было не прикончили своего лютого врага Ода Нобунага). Именно в эпоху наибольших контактов Японии с европейскими странами арсенал ниндзя пополнился многими новыми каки –«огненными средствами», в том числе оружием и различными взрывающимися приспособлениями, представлявшими собой усовершенствованные китайские и европейские образцы «противопехотных», дымовых, осветительных гранат, ракет и петард. Так что ниндзя активно заимствовали наиболее передовые технологии своего времени, считая их вполне совместимыми с принципами своего ремесла.

А был ли тогда собственно японский компонент в ниндзюцу? Конечно же, был. Любые влияния при всей важной роли, которую они сыграли в становлении и развитии ниндзюцу, накладывались на собственно японские реалии – многолетнюю раздробленность страны, географические условия, идеальные для ведения партизанской войны малыми группами хорошо подготовленных бойцов, наличие слоя мелких земледельцев-самураев ( госи), не имеющих господина, в отдельных регионах страны.

Как относились к ниндзя сами средневековые японцы? Само собой разумеется, прекрасно натренированные профессионалы-диверсанты и шпионы вызывали целую гамму противоречивых чувств у представителей различных социальных слоев японского общества. Но прежде всего для японца XIV–XVII веков ниндзя были вполне осязаемой реальностью – темой бесконечных красочных рассказов для крестьян (за которыми в эпоху Сэнгоку дзидай не было особого смысла шпионить и у которых вряд ли что-то можно было украсть), поводом для беспокойства для зажиточных горожан и самураев, и заманчивой возможностью и одновременно серьезной головной болью, а подчас и смертельной угрозой для князей и полководцев. Именно последние нередко нанимали ниндзя для выполнения самых разнообразных миссий, относясь к самим синоби как к смертельно опасному, хоть и эффективному оружию. Это отношение иллюстрирует судьба одного из наиболее известных ниндзя-гэнина XVI века Като Дандзо («Летающего Като»), мастера магии, иллюзий и фокусов, а также непревзойденного прыгуна и специалиста по восхождениям. Его сначала попытался нанять владыка провинции Этиго Уэсуги Кэнсин, которому Дандзо продемонстрировал свои выдающиеся шпионские таланты. Однако опасения, что Като подослан врагами, перевесили, и Кэнсин приказал убить лазутчика, который, почуяв угрозу, сбежал к основному противнику Уэсуги – не менее талантливому полководцу Такэда Сингэну (двух этих заклятых недругов современники называли «Небо и Земля» – такое же название носит японский художественный фильм, несколько раз демонстрировавшийся на наших отечественных телеэкранах). На службе у Такэда Като Дандзо совершил несколько выдающихся подвигов – например, захватил прекрасно укрепленный замок Сува. Но и у него Като прослужил недолго – оклеветанный придворными князя, он был объявлен вражеским шпионом и убит. Впрочем, многие ниндзя оседали на службе у одного князя надолго, нередко на всю жизнь, делали успешную карьеру, пользовались немалым авторитетом, получали солидное жалованье в сотни и тысячи коку(около 150 кг) риса наравне с обычными самураями и умирали обеспеченными уважаемыми людьми. Яркий пример – начальник разведки и контрразведки сёгуна Токугава Иэясу по имени Хаттори Хандзо Первый (по прозвищу Дьявол), родоначальник целой династии синоби на службе у сёгуната Токугава (Первый он потому, что его сын и внук также носили имя Хандзо).

Но такие ниндзя редко становились темой для рассказов у очагов в крестьянских домах. Неизмеримо большей популярностью пользовались героические одиночки-неудачники (недаром в японском языке существует специальный термин хоганбиики), бывшие на службе у проигравших в ходе междоусобицы князей, а затем оставшиеся «без работы». Больше всех других под это описание подходит знаменитый японский «Робин Гуд» Исикава Гоэмон, который действовал в последние десятилетия XVI века. Кроме своего мастерства в обращении с огнестрельным оружием и прыжках, Гоэмон заслужил добрую славу тем, что нередко раздавал часть награбленного или украденного простым крестьянам. Впрочем, как и подобает японскому трагическому герою, наибольшую славу Гоэмону принесли не успешные проникновения в замки и дома зажиточных самураев и горожан, а неудачные попытки убить Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси (последнего, по легенде, Гоэмону «заказал» родной племянник второго объединителя Японии – Хидэцугу). Судьба Гоэмона печальна – в конце концов его схватили агенты Хидэёси. Знаменитого ниндзя-разбойника сварили живьем в котле на площади в Осака. Кстати, до сих пор особый вид цельнометаллического котла для традиционной японской ванны ( о-фуро) в некоторых селах страны Ямато называют гоэмон-буро.

Примечательно, что и второй знаменитейший ниндзя, живший в одно время с Исикава Гоэмоном, Сарутоби Сасукэ находился на службе у той стороны, которая в конце концов потерпела поражение на последнем этапе великой японской междоусобицы. Сарутоби («Прыгучая обезьяна») – наполовину легендарная личность, и вполне возможно, что он имел несколько прототипов, а некоторые японские исследователи вообще считают его вымышленным персонажем. Но в данном случае нам это не столь важно. Главное, что о нем существуют десятки преданий и легенд, в которых знаменитый ниндзя, прошедший невероятно суровую подготовку под руководством своего отца, путешествует по всей стране во время осады замка в Осака в 1615 году, выведывая планы сёгунского правительства и карая тех князей, которые предали Тоётоми Хидэёри, перебежав к Токугава Иэясу (среди убитых Сарутоби Сасукэ даймё нередко фигурирует Укида Сю). По легенде, погиб Сарутоби при попытке проникнуть в замок Токугава, угодив в медвежий капкан и покончив с собой, чтобы не попасть в руки к беспощадным врагам. Делу Хидэёри служил также Киригакурэ Сайдзо и некоторые другие ниндзя, подвиги которых стали фольклорными сюжетами. Чаще всего японский фольклор рассказывает о ниндзя со смешанными чувствами – восхищения, опаски, нередко симпатии к отчаянно смелым, хотя и смертельно опасным лазутчикам. Интересно, что если в некоторых сюжетах деяния ниндзя описываются как совершенные с помощью магии и колдовства, то в других – наоборот, видна тенденция объяснять все более прозаическими причинами. В плане отношения простых японцев к ниндзя и их ремеслу интересна народная сказка «Сабуро из Кога – битая миска» («Кога Сабуро моногатари») (ее, в частности, приводит в своей работе о ниндзюцу А. Горбылев), коротким пересказом которой мы окончим эту часть нашего очерка.

Итак, давным-давно в уезде Кога провинции Оми жили-были трое братьев: Таро, Дзиро и Сабуро. Дальше сюжет развивается почти как в русских сказках про троих братьев – двух старших «умных» и «общественно полезных», и младшего – «дурака», который действует, скажем так, нестандартно. Вот и в японской сказке подросший Таро обучился почтенному ремеслу изготовления головных уборов, Дзиро стал превосходным стрелком из лука, а Сабуро, уйдя из дома, попал в услужение к старушке, которая делала миски. Прослужив ей три года, Сабуро потребовал награду – и ему предложили на выбор любую из мисок. Со злости герой сказки выбрал самую скромную, да еще и треснувшую посудину, которая, естественно, оказалась волшебной и… обучила Сабуро искусству синоби-но дзюцу (ниндзюцу)». Интересно, что отец нашего героя, узнав о профессии вернувшегося домой сына, в особый восторг не пришел, заявив, что Сабуро научился воровскому малопочтенному ремеслу, о котором стоит помалкивать в приличном обществе. Однако Сабуро возразил, что его искусство – особое и может пригодиться для защиты родного края от врагов. Когда о способностях Сабуро прослышал местный князь, он захотел испытать, чего стоят таланты крестьянского сына. Сабуро должен был пробраться в дом к одному жадному богачу и выкрасть у него все его сокровища (сказка сказкой, но похожие задания на профессиональную пригодность нередко фигурируют в японских сказаниях о ниндзя – о том же Като Дандзо, например). Задача усложнялась тем, что богач был предупрежден о предстоящем визите ниндзя. Не вдаваясь в подробности, скажем, что Сабуро отвлек внимание хозяина дома и его слуг большим зонтом, установленным перед воротами, затем незаметно пробрался в дом, подмешал в пищу богачу сонного зелья из своей знаменитой миски, поднял в доме переполох и, пользуясь моментом, увел лошадей, на которые растерянные слуги богача навьючили его сокровища. Интересно, что вначале Сабуро отказывался совершить такой поступок, мотивируя это тем, что ниндзюцу – не забава или воровские навыки, а военное ремесло. Не правда ли, знакомая ситуация – навыки малопочтенные, когда они направлены против «своих», становятся вполне оправданными, если их применяют против «чужих».

Естественно, как только ниндзюцу перешло из области реалий в область мифов и легенд (а это начало происходить уже в XVIII веке), ниндзя все больше стали восприниматься как полумифические персонажи, близкие чертям ( 'oни), таинственным горным монахам ямабуси или барсукам-оборотням ( тануки). При этом наибольшей романтизации и мифологизации подверглись великие герои прошлого, ибо их потомки, служившие сёгунской администрации до середины XIX века в качестве полицейских агентов ( мэцукэ), осведомителей и т. д., уже давно утратили свой романтический ореол.