Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Константин! Вас Пушкин хочет спросить. Спрашивайте, я его позвал.

— …Это мы привыкли — чтобы с солдата сто шкур…

— Всего и нужно, что отправить их в ту же Грецию, и пусть там…

— Скажите, Константин, вы стрелялись в четырнадцать лет?

— Меня растили иезуиты, какое уж там «стрелялись».

— А я стрелялся! Да ещё и из-за женщины, каково?

— Да вы, дружище, тот ещё повеса, — бледный Раевский встал, упираясь в скошенный потолок мансарды. — Выпьем за вас.

Александр Львович стоял в дверях минут пять. Он давно уже не бывал в таких компаниях, всё вертелся где-то

с краю чужой дружбы и веселья. В его лета жалеть о чём-то было поздно, и особенного стремления вновь оказаться в центре застолья Александр Львович не испытывал. Только стоял и слушал разговоры.

— Это всё для виду, Александр! Для виду! И вы, Иван Дмитриевич, не думайте. Я не таков. У меня душа…

— Войны вам не хватает. Осторожно, я уронил очки! Не двигайте ногой!

Александр Львович несколько раз ударил толстым и мягким кулаком о стену.

— Письма вам пришли, — сказал он.

— Ал! — лександр Львович! — икнул Якушкин. — Милейший! С-садитесь.

— Вы ведь подлинный хозяин пира, — согласился Пушкин. — Что ж вы не пьёте вместе с нами?

— Ради Бога, не говорите о письмах, — попросил Орлов. — Слышать не могу ни о каких письмах.

— А это не вам, — Александр Львович бросил на стол между бутылок два конверта. — Одно от Инзова, вы, Александр Сергеич, ознакомьтесь, вас касается. А это вам, господин Якушкин. Нынче утром пришло.

— …Вот такая, представьте, и вышла оказия. Поручик этот…

— Вы празднуете что-то? — поинтересовался Александр Львович.

— Справляем тризну по гувернантке, — сказал Охотников. — Так вы меня не слушаете! Поручик, значит, был большим любителем…

— Т-тавайте, — у Якушкина немного заплетался язык.

Он распечатал конверт и подошёл к окну, вчитываясь.

— Я после прочту, — отмахнулся от письма Француз. — Что там Инзов может написать?

— Дозволяет вам остаться в Каменке ещё на некоторое время, — Александр Львович протиснул живот между стульев и взял со стола яблоко. В мансарде и без того было тесно, а с приходом Давыдова — и вовсе не повернуться. — Поздравляет с наступающим Новым Годом.

— Поздравьте и его от меня. А всё-таки, не хотите присесть к нам за стол?

— Пойду я, — Александр Львович, хрустя яблоком, стал проталкиваться обратно к двери.

— Тихо, — изменившимся голосом произнёс Якушкин. — Тихо, господа.

— А? — Орлов отставил стакан и завозился на диване, пытаясь повернуться к Ивану Дмитриевичу.

Из Якушкина разом выдуло весь хмель; он застыл у окна, худой и неустойчивый, широко раскрыв водянистые глаза.

— Беда, — выговорил Якушкин. — В октябре Семёновский полк бунтовал.

Вести из Петербурга — батарея Раевского — странный разговор — ещё немного о Марии и звёздах — странный разговор продолжается

В светлом пиршестве пируя,

Веселись, пока, кукуя,

Птица грусти средь лесов

Не сочтет тебе годов.

С.Е.Раич

Якушкин снова опьянел, на этот раз крепко и некрасиво: он размахивал письмом перед собою, как флагом, всхлипывал и громко, но невнятно объяснял что-то Охотникову.

— Э-э-бур-бур-бур семёновцы мои! Аэ-эм-ыэ! — только и можно было расслышать.

Охотников кивал и гладил Якушкина по хохолку.

— Довели ребятушек, — Орлов вышел из-за стола. — Пойду, Василию скажу.

У Якушкина выпросили письмо, и приглашённый Орловым Василий Львович зачитал части.

* * *

Лучшего из полков его величества больше не существовало. Солдатское терпение выпрямилось пружиной; «ребятушек» вправду довели муштрой. В Петропавловскую крепость под конвоем доставили первую государеву роту, проявившую самовольство, и весь полк взбунтовался. Товарищей потребовали освободить. Успокоить солдат приезжал лично Милорадович, потом явился с угрозами Бенкендорф, но всё было напрасно — утром полк вышел на площадь, без оружия, но с просьбой выпустить арестантов. Апеллировали в основном к тому, что негоже без ведома Его Императорского Величества сажать в крепость личную Е.И.В. роту.

— Что ж вы, орлы! — кричал сорванным голосом генерал Закаревский. — Срам! Вас сам государь на службу благословил, ребятушки! Что теперь — нет больше государева полка?!

Полк стоял вольно, сгрудившись, как базарная толпа.

— Так ведь и не государь наших братьев в крепости запер, — сказал кто-то.

Эти слова понравились семёновцам, но не долетели до Закаревского. Генерал услышал лишь, как зашумел и заволновался полк.

— Вашей вины нет, — сказал Потёмкин, выступая из группы генералов и идя к солдатам с повёрнутыми вперёд ладонями — как к испуганным собакам. — Приедет царь и решит участь роты, а вы расходитесь.

— Никак нет, ваше превосходительство, — ответил из толпы пожилой гренадер. — За друзей мы уж тут как-нибудь постоим.

Закаревский разъярился и стал брызгать слюной, крича:

— Срам! Срам! Стыдно смотреть на вас, мерзавцы!

В это время небольшой отряд семёновцев пробрался к квартире полковника Шварца.

— Окна, окна бей! — кричали усатые герои Отечественной войны, которых полковник два дня назад лично высек. — Вытащим его оттуда, пусть ответит перед судом солдатским!

Шварц не показывался.

Двое молодых гренадеров встали под окном, сдвинув плечи:

— Лезьте, братцы.

По ним, как по приставным осадным лестницам, забрались наверх четверо особенно ненавидевших Шварца. В комнате пробыли недолго, скоро обнаружив, что полковника здесь нет. Со злости посекли саблями кресло и разорвали висевший в углу полковничий мундир, потом открыли дверь ломящимся снаружи однополчанам. Всей оравою стали обшаривать дом. В спальне сидел, забившись в угол, большеглазый худенький мальчик лет десяти.

— Братцы, — повторял он, — братцы, братцы…

— Это кто тебе братец? — капрал Кириенко поднял мальчика за шиворот. — Шварцево семя, на отца похож! Топи его, поганца!

Орущего мальчишку бросили в ванну и стали давить, чтобы тот не высовывал голову из воды.

— Дитё совсем, ваше благородие! — ужаснулся кто-то. — Погубим мальца, гордиться, что ли, будем?

Ротный командир оттолкнул солдат и Кириенко, ожесточённо топящих младшего Шварца, и вытянул полуживого ребёнка.

— Успеем ещё с ним поквитаться, — сказал он, подворачивая мокрый рукав. — Если в отца уродился, на его век вины хватит, подождём.

Поделиться с друзьями: