Страстотерпцы

«Господи! Вот встреча. Тоже ведь знамение», — думала Федосья Прокопьевна, уже по-боярски, с тремя сотнями сопровождающих шествуя на подворье Пафнутьева монастыря. Не ради гордыни и славы, а чтоб монастырская служка не вздумала чинить препоны.

Богато одетые слуги понесли в келейку страдальца на серебряных блюдах лебедей, белого да чёрного, саженного налима, дюжину пирогов, вина, мёда, кваса, каравай хлеба в обхват.

Сама же, увидав батюшку, — лоб белый-белый, на щеках желтизна, — заплакала, опустилась на колени и пошла на коленях к нему.

— Эко тебя! — подосадовал Аввакум, подходя к боярыне.

Ухватилась за руку как за спасение. Целовала и плакала, плакала навзрыд.

— Ну будет тебе, будет! — смутясь, просил Аввакум. — Облегчила душу, и довольно. Садись, побеседуем.

— Покушай, батюшка! Несли в шубах, чтоб тёплое на стол подать.

— Господи! Пир!

— Порадуй меня, покушай!

Помолились, сели за стол.

— Дозволь, батюшка, говорить за трапезой, — попросила боярыня.

— На пиру чего не говорить? Говори! Песен петь не будем, пусть душа поёт от радости — послал Бог свидеться.

— Хочу поучений твоих, батюшка.

Аввакум цапнул боярыню зорким строгим глазом, но тотчас и смягчился.

— Эх, голубка! До нас всё сказано и пересказано. Вспомни святого Ефрема Сирина, униженного новинами Никона. Великий праведник и учитель много чего заповедал душеспасительного. Но ты хоть одно помни: «Блажен, кто имеет попечение о следующих трёх вещах: упражнении в молитве, рукоделии и размышлении...» Молишься ты, слава Богу, без устали. Рукодельничать охоча. На прялке-то прядёшь?

— Пряду. Рубашки нищим шью... Плащаницу с Анной Амосовной взялись вышить.

— Остаётся размышление... Размышления твои знаю: как свою душу спасти и как других от антихриста уберечь. — Аввакум пригладил ладонями волосы, оправил пальцами усы. — Многое из Ефрема Сирина так и врезается в память, будто не книгу читаешь, а скрижаль проглотил: «Прекрасна молитва с воздыханиями и слезами, особенно если слёзы проливаются безмолвно»; «Припади к Царю славы, исповедуя грехи свои, у Него множество щедрот». Что ни сказ — истина. А про молитву каково поучение? «Кто хочет дойти до земного царя, тех останавливают стражи у врат». Чтобы преуспеть — земному царю неси дары. А Небесному дары не надобны. Некому тебя остановить по дороге к Господу, ежели только сам себе не враг, не свернёшь с дороги на прельстительную тропу. Благословен ты, Ефрем, за поучение твоё: «Не колеблись, не скрывай своего недуга. Врач не жесток». Врач сейчас «неиссякающий Источник, источающий людям исцеление».

Аввакум показал на книгу, лежащую на подоконнике:

— Перед твоим приходом читал. Сколько истин, сколько золота неубывающего! Черпай, уноси!.. «Пусть воздыхает сердце моё, и глаза мои вожделевают слёз, ибо грех мой содержит в плену мой ум*. — Отломил крыло у лебедя, подал боярыне: — Ешь, а Ефрема Сирина читай каждый Божий день. Много им сказано, как жить, как быть, чтоб стать совершенным христианином. А за налима спасибо. Сладок! Знаешь, милая, — после такого стола жду себе суда Пилатова. Иудой нам всем — Никон. Всех предал, а от тюрьмы не избавился... Пилат у нас тоже свой.

— Батюшка, не говори так! — голос у Федосьи Прокопьевны задрожал. Руками замахала, — Батюшка! Вот дура, чуть не забыла порадовать тебя, света нашего! Письмо от Анастасии Марковны!

Дрожали у Аввакума руки, когда брал узенький короткий столбец. Прочитал, перекрестился. Утёр рукавом полившиеся из глаз слёзы.

— Боже мой! Сколько же помучилась со мною, грешным, голубица моя. Ох, исповедаюсь я тебе, боярынька! Нет тяжелее — разлучения. Уж как нас ни ломали, ни истребляли, а станем вместе перед Богом — и живы. Один — как в колодце. Вода ледяная, небо далеко. — Улыбнулся: — Видишь, как слаб твой отец духовный. Не из камня, не из железа я, Федосья Прокопьевна, такой же, как все, плакальщик по самому себе. Поучил меня Ефрем: не стыдно Господа просить о царстве и о чирии на седалище. Сказано у Ефрема: «Моли Бога о малом и о великом. Открывая нужды свои, говори: «Если есть, Владыко, воля Твоя, чтоб состоялось это, то соверши и сделай успешным, а если нет на это воли Твоей, не попусти совершиться этому... Подкрепи только и сохрани душу мою, чтоб я был в состоянии перенести это». Добрый был старец. Нам бы так жить, столь просто да истинно рассуждать о Господе, о тайнах Его.

— Батюшка! — глаза у Федосьи Прокопьевны блистали. — Прости грешницу! Не было ли тебе откровения, сколько нам терпеть?

Аввакум горой вздыбился.

— Ненамного тебя хватило, государынька! Радуйся, что терпишь. Господь в скотских яслях родился, умер на кресте — казнь позорнейшая. Верь, твои малые муки для кого-то тоже будут воскресением. Может, я и зломудрствую, но Господу нужны наши слёзы. Слезами праведников победит Исус Христос врага рода человеческого.

— Истинно так, батюшка!

Аввакум потянулся к вину, выпил чашу досуха.

— Чует сердце, приготовляет меня Господь к испытанию.

18

Сердце не обмануло Аввакума. На Тимофея и Мавру, 3 мая, явились за батькой стрельцы, отвели в Чудов монастырь. Поставили перед архимандритами — чудовским Иоакимом, спасским, ярославским Сергием.

— Радуйся, батька! — весело сказал Сергий. — Твой враг Никон низвергнут из сана, заключён в дальний монастырь.

— Был велик, стал мал — да перед Богом возрос, — ответил Аввакум.

— Неужто Никона пожалел?

— Тебя да себя жалею, да царя-батюшку.

Умное личико Иоакима опечалилось.

— Брат во Христе, будь милостив, не сокрушай наши сердца противоборством. Мы терпели твои неистовства, но вселенские патриархи суровы и непреклонны.

— Нашли непреклонных. Была бы у Никона казна царской вровень...

— Замолчи, Аввакум! — вскипел Сергий. — Подумал бы о себе. Если с Никоном обошлись хуже некуда, так с тобой церемониться не будут. Невелика шишка.

— Невелика! — согласился Аввакум. — Да вот не обойдёшь.

Иоаким пустился было в споры о троеперстии, но Сергий, послушав ссылки Аввакума на Стоглавый собор, на Максима Грека, на всех святоотеческих подвижников, достал из ларца новёхонькую, переплетённую в бархат книгу.

— Сё — «Жезл правления». Читай! — открыл заложенное место.

Аввакум посмотрел на первую страницу.

— Симеон Полоцкий. Не хочу такого чтения.

— Тогда слушай. — Поставил палец в строку, повёл медленно-медленно, выговаривая слова раздельно, а то и по слогам: — «Ныне же ново-явившимися отступники Никитою, Аввакумом, Лазарем, Феодором, Феоктистом, Спиридоном...»

— Спиридон Потёмкин да игумен Феоктист уж преставились.

— Не перебивай. Слушай, что написано: «... со-суе-мудре-ными пустынниками и прочими оттор-гнув-ши-ми-ся от единства Церкви и своя бого-нена-видимая бля-ди-ли-ща состав-ля-ющими и стро-ящими...»

— Архимандрит! Что ты по складам-то бредёшь! — изумился Аввакум.

— Я не бреду — вразумляю.

— Тёмен смысл.

— Ты слушай думая, а не хлопая. «Велия буря и нестерпимое волнение ударяет ныне на храмину Божественный Церкви через злохульныя уста Никитины...»