Стратегия. Логика войны и мира

Разумеется, неприменение этого нового оружия в ходе дипломатии сдерживания оказалось самым важным обстоятельством для стратегов такой нацеленной на сохранение статуса-кво державы, как США, для которой было достаточно предотвратить агрессию, чтобы победить. Именно на этой смычке между большим разрушительным потенциалом атомной бомбы и конкретным американским видением мира, сформированным политическими обстоятельствами и цивилизационными предпочтениями, была выстроена вся концепция сдерживания. Сначала все твердо верили в то, что «абсолютное оружие» сможет предотвратить все формы агрессии, все войны [126] . Если бы Советский Союз выработал атомную бомбу первым, он тоже, несомненно, сосредоточил бы внимание на способах ее неприменения, но тогда его концепция подчеркивала бы «принуждение» к изменению статуса-кво, а не его сохранение путем сдерживания [127] .

126

Brodie. The Absolute Weapon («Абсолютное оружие»), 1946. P. 76. Он характерным образом делает оговорку, которую другие впоследствии упустили из виду. Обнародуя концепцию устрашения, уже витавшую в воздухе, он назвал ее главной, но не единственной целью военного истэблишмента, прибавив: «У нее не может быть почти никакой иной цели».

127

Позитивное убеждение (принуждение), по-видимому, сложнее применять, чем негативное (устрашение) — таково одно из многих разъяснений, которые можно обнаружить в книге: Schelling, Thomas С. The Strategy of Conflict («Стратегия конфликта», 1960, 1980). P. 195–199.

Конечно, парализующее сдерживание, которое могло бы удовлетворить такую самодостаточную державу, как США, в той же степени не удовлетворило бы советских лидеров, все еще хотевших изменить положение дел в мире. Эта реакция гарантировала то, что даже ядерное оружие разделит парадоксальную судьбу всех технических новаций в сфере стратегии: чем сильнее рост мощи в результате их появления, тем сильнее нарушение прежнего равновесия, и тем сильнее будет пробужденная реакция на это новшество, которая со временем снизит чистый эффект нового оружия. Когда ядерное оружие появилось в виде атомных бомб, которые могла производить только одна страна и только в небольшом количестве, думали, что это оружие сможет преобразовать всю стратегию. Применение бомб оказалось очень эффективным: центры городов Хиросима и Нагасаки были опустошены без ощутимых негативных последствий для других частей планеты. Эти результаты позволяли делать планы о разрушении пяти или десяти советских городов [128] . И конечно, Соединенные Штаты могли бы не опасаться возмездия, так как ядерное оружие было только у них. Таким образом, угроза ядерного нападения, даже если ее не выражали вслух, и даже если она не была сформирована в умах американских лидеров, могла, как ожидалось, сдержать прямую агрессию.

128

Согласно плану «Дропшот» от 1949 года (рассекреченному в 1978 г.), только на первом этапе войны американцы предполагали сбросить на советские города 300 ядерных бомб по 50 килотонн каждая на 100 советских городов. — Прим. редактора.

Снижение автономности ядерного оружия I: подрывная деятельность

Но бездействие является успехом только для удовлетворенных держав. В то время как в Советском Союзе делали все, чтобы прямо реагировать на гонку вооружений, разработав не только ядерную, но и водородную бомбу, возникла и асиметричная реакция. Как только появилась ядерная бомба, советским приоритетом того времени стало установление политического контроля над восточной половиной Европы посредством создания местных коммунистических правительств, покорных Москве. Однако местные коммунистические партии были побеждены в ходе первых послевоенных выборов, тогда как открытое применение силы могло бы спровоцировать излишне жесткую реакцию США. Вместо этого стена сдерживания была обойдена с помощью подрывной деятельности [129] .

129

Тайное манипулирование политикой путем физического запугивания лидеров, подкупа, проникновения, секретных субсидий, пропаганды от имени подставных организаций и полувоенных акций, от которых можно было бы откреститься, в расчете побудить политические группы (как стоящие у власти, так и находящиеся вне нее) действовать вопреки заявленным ими же целям.

Угрожающее присутствие советских оккупационных войск между 1945 и 1948 годами заставило лидеров партий большинства в Венгрии, Румынии и, наконец, в Чехословакии [130] сформировать коалиции с местными коммунистическими партиями. Полицейские силы во всех этих широких коалициях неизменно подпадали под контроль министров-коммунистов. Вскоре министры из некоммунистических партий, по-прежнему составлявшие большинство в правительствах, но находившиеся под сильным давлением, проголосовали за запрет оставшихся вне коалиций правых партий, которые были обвинены в «фашизме». После этого были образованы новые коалиции, уже без самых консервативных партий/которые затем также были поставлены вне закона или распущены их же лидерами из опасений за свою жизнь. Этот процесс повторялся, шаг за шагом сужая пространство коалиций, пока у власти не остались только коммунисты и их партии-сателлиты. К концу 1948 года процесс был завершен: стена ядерного сдерживания оставалась целой, но советская мощь пробралась в «туннеле» под ней, чтобы установить полный контроль над Восточной Европой без открытого применения силы.

130

В Чехословакии в указанный автором период советских войск не было. В Венгрии и Румынии, странах — бывших сателлитах нацистской Германии — советские войска находились на законных основаниях. — Прим. редактора.

Таким образом, сначала стратегическая автономность ядерного оружия была лишь снижена невоенными методами, которые оставались почти невидимыми. И к тому моменту, когда Соединенные Штаты и Великобритания все-таки отреагировали на эту стратегию, сначала в Европе, а затем и за ее пределами собственными мерами контрподрывной деятельности (финансируя антикоммунистические партии, СМИ, профсоюзы и т. д.), большое количество подобных «туннелей» уже было прорублено под стеной ядерного устрашения, и этот процесс продолжался. Противоборство в логике этого сценария продолжалось еще десятилетия, вплоть до окончания «холодной войны», принимая различные формы. В «репертуар» добавились военные силы стран-сателлитов, спецслужбы, поддержка повстанческой деятельности и международных террористов.

Таким образом, первым результатом ядерного сдерживания стало отвлечение воинственных усилий в сторону менее видимых или непрямых форм конфликта, которые всегда исключали прямое американо-советское боевое столкновение, но не вооруженное насилие в целом. В то время как непрямые и тайные формы конфликта стали частью повседневной реальности международной политики, ядерное оружие вызывало и более прозаические защитные реакции. Советский ответ на угрозу американских ядерных бомб, доставляемых американскими бомбардировщиками дальнего радиуса действия, заключался в придании наивысшего приоритета системам ПВО. Огромное количество оставшихся со времен войны, но все еще вполне пригодных зенитных орудий, радаров, скопированных с моделей, некогда переданных Соединенными Штатами по ленд-лизу, и первых реактивных истребителей и ракет, укрепляло новую систему ПВО, предназначенную для отражения американских бомбардировщиков.

Обычно именно оборонительная реакция больше всего снижает чистый эффект нового вооружения, но в случае ядерного оружия это было не так. Даже системы ПВО, гораздо более эффективные, чем те, которые имелись у СССР в первые послевоенные годы, не сумели бы противостоять ему, потому что всего лишь один-единственный уцелевший бомбардировщик мог бы причинить невосполнимый ущерб. Учитывая неизбежную контрреакцию по усилению жизнеспособности бомбардировщика в боевых действиях, эффективность ядерного оружия едва ли могла быть серьезно снижена одной только системой ПВО.

Снижение автономности ядерного оружия II: воспрепятствование и возмездие

Даже до того, как Соединенные Штаты столкнулись с угрозой равноценного возмездия (1945–1949 годы), некоторые самоограничения затрудняли применение ими ядерной бомбы. Это оружие не могло разрушить весь мир, но несколько атомных бомб способны были опустошить крупный город, и их огромная разрушительная сила сама по себе превосходила кульминационную точку военной целесообразности по многим причинам, вне зависимости от возможной реакции на применение ядерного оружия со стороны противника. Такая высокая степень разрушений, причиненных даже заклятому врагу, была бы политически неприемлемой и дома, и за границей, если бы только речь не шла о каких-то широкоизвестных и общественно признанных интересах. Поэтому даже во время существования монополии США на обладание ядерным оружием оставалось свободное пространство для целой категории различных войн, которые могли бы вестись «обычными» вооруженными силами. Речь шла, конечно, только о небольших войнах, и велись бы они, несомненно, в отдаленных местах, против второсортных соперников, в интересах не столь уж важных союзников. Возможно, эти войны оправдывали бы себя, но не войны с применением атомного оружия. Таким образом, стратегическая самостоятельность, которую многие охотно присвоили ядерной бомбе, бесполезной уже в применении против непрямого или скрытного нападения, оказалась еще более иллюзорной в контексте недостаточно провокационной агрессии.

И вскоре на горизонте замаячило еще большее снижение стратегической автономности атомной бомбы. Симметричная реакция, вызванная американской ядерной монополией, к 1949 году принесла первые плоды, когда Советский Союз испытал свой первый ядерный заряд (и даже еще раньше — до 1945 года, когда советские разведчики сумели внедриться в «манхэттенский проект»). Хотя между силами бомбардировочной авиации обоих государств не существовало равновесия, одни из них были еще малы, а другие находились в зародыше, но сфера ядерного сдерживания все-таки была затронута самым непосредственным образом: так текущая стоимость будущих денег обычно преуменьшается в то время как будущая военная мощь наоборот — преувеличивается [131] .

131

См. Luttwak, Edward N. Perceptions of Military Forceand US Defense Policy(«Модели восприятия военной силы и оборонная политика США»), 1977.

Как только появилась угроза симметричного возмездия, стратегам пришлось стать более осторожными в том, что касалось предполагаемого применения ядерного оружия, а политические лидеры теперь гораздо неохотнее выступали с угрозами — даже с угрозой устрашения.

То, чего могла бы достичь угроза применения ядерного оружия, либо навязывая другим те или иные действия (принуждение — corpulence), либо вынуждая их к бездействию (сдерживание — deterrence), всегда было ограничено оценками другой стороной вероятности действительного применения атомного оружия, а эта вероятность неизбежно снизилась после того, как стал возможным ядерный ответный удар. До определенной степени на оценках возможности применения ядерного оружия стали сказываться представления о характере политического руководства той страны, которая, как предполагалось, должна прибегнуть к «убеждению»: те лидеры, которых считали очень осторожными, внушали меньше опасений, чем те, кого считали безрассудными. Несмотря на размышления о политической роли безумия, при попытках добиться чего-либо убеждением не было необходимости особенно сомневаться в степени осторожности американского или советского руководства, обычно и так проявлявшего осторожность. Вместо этого пределы ядерного сдерживания определялись в основном восприятием важности интересов, стоявших на кону для каждой из сторон. Одной и той же угрозы было бы вполне достаточно для удержания Советского Союза от прямого нападения на американскую территорию, но она звучала бы гораздо менее убедительно, если бы речь шла о защите второстепенного союзника от периферийного советского вмешательства.

«Баланс взаимно оцениваемых интересов», таким образом, присоединился к балансу технических возможностей при определении того, чего можно достичь с помощью угрозы применении ядерного оружия, сломав простую связь между наличной ядерной мощью и ее ценностью для успеха сдерживания или принуждения. Советские оценки американских интересов с точки зрения американцев, равно как и американские оценки советских интересов с точки зрения Кремля, могли извращаться обеими сторонами посредством искусной пропаганды [132] , но лишь в известных пределах: не всякое находившееся под угрозой место можно было превратить в. Берлин, который надо было защищать любой ценой; и не каждые международные связи Советского Союза можно было возвести в степень священного союза.

132

Эти оценки были многосторонне исследованы в труде: Schelling, Thomas С. Arms and Influence («Оружие и влияние»), 1966.