Стратегия

– Что нового, детка?
– спрашивает папа, опуская свой телефон. Он уже закал бутылку Циндао и заполнил меню заказа.

Я не протестую, так как ему известно, что я здесь люблю.

Доказательство этого то, что официантка ставит бутылку Циндао и передо мной. Она хватает наши заказы и уходит, не сказав ни слова.

– Много чего, - отвечаю я до того, как сделать большой глоток пива. Оно почти теплое, но мы приходим сюда не сервиса ради.

Папа ворчит, сосредотачиваясь на выпивке. Он - большой парень. Не такой мускулистый, как Декс, но у него длинные ноги и руки, и он высокий.

Не знаю, надолго ли он в городе. Я не спрашивала. Папа всегда в разъездах, и ему это, кажись, в некотором роде по душе. Когда он здесь, то останавливается в каком-то шикарном закрытом отеле в центре. И мне это подходит.

Я люблю папу. Правда. Вот только кроме общей любви к дим-суму, нам всегда было неловко в обществе друг друга. Даже не знаю почему, но это нависает над нами словно облако душного газа, о котором никто не хочет упоминать. Кроме того имеет место тот факт, что он никогда не одобрял моих действий.

Сидя со своей стороны стола, я сжимаю ладони на потертом деревянном столе и делаю глубокий вдох.

– Я сегодня уволилась.

Папа опускает на столешницу пиво.

– Почему?

– А это важно?

– Конечно. Если ты подверглась сексуальному домогательству, я пойду и выслежу того ублюдка, а затем заставлю его пожалеть, что родился на этот свет. Если тебе было скучно, я скажу, что нужно это преодолеть и в следующий раз найти работу лучше.
– Он пожимает плечами.
– Причина - корень всего.

Я ощущаю тепло от самой идеи того, что папа надерет зад кому-то ради меня.

– Думаю, ты прав.
– Я рассказываю ему, почему уволилась, все это время ощущая дрожь в глубине живота. Я ненавижу признавать свой провал. Но эту ситуацию ненавижу сильнее.

Пока я рассказываю, официантка ставит на стол миски со свежим пельменным супом.

Папа набирает в ложку аккуратную, бледно-розовую пельмешку. Аромат куриного бульона и имбиря наполняет воздух, когда он откусывает кусочек и втягивает в рот юшку супа.

– Итак, - говорит он, - урок усвоен. Не доверяй тем, кто ни с того, ни с сего с тобой дружит, особенно тем, кто занимает ту же должность, что и ты.

У меня во рту пельмени, потому я использую этот момент, чтобы глотнуть и взглянуть на него.

– Ты собираешься отчитать меня?

– Зачем мне это делать?
– Его лоб приподнимается, отчего морщины на лице отца становятся глубже.

– Гм, потому что ты всегда отчитываешь меня на счет моей...
– Я поднимаю вверх палец, цитируя.
– "Ветреной натуры".

Он хмурится, словно не может понять, что я только что сказала.

– О, да ладно, пап, - говорю я сейчас нетерпеливо.
– Ты называл меня Ветреной Фи с самого детства.

– Эй. Это было прозвище. Ласкательное слово.

– Твои ласкательные слова полный отстой, пап.

Он еще сильнее хмурится.

– Ладно, хорошо. Прости меня за это ласкательное слово. Но...
– он пожимает плечами.
– Ты вроде как ветреная.

Дерьмо. Это не должно ранить, но ранит. Достаточно, чтобы я начала моргать, пытаясь прочистить затуманенный взгляд.

Я отодвигаю тарелку.

– У тебя есть причины, по которым ты так считаешь?

Папа замирает с ложкой на полпути ко рту. Медленно он опускает ее на свою тарелку.

– Сладкая...
– он выдерживает паузу, его рот кривится, словно он пытается подобрать какие-то банальности, чтобы успокоить меня.

Мне хочется уйти отсюда, но я не могу сбежать от этого.

– Это ранит, папа. Ты и мама, вы оба гордитесь Айви. Но мной? Я для вас печальный случай, который все время тянет вас вниз.

На болезненное мгновение, я правда сопереживаю гребанной Елене. Отчего чувствую укол боли еще сильнее. Уверена до чертиков, что не хочу искать наши с ней точки соприкосновения.

Папа бросает палочки на стол, и они падают, издавая стук.

– Ты не тянешь нас вниз. Ты просто... У тебя так много потенциала. Мы хотим увидеть, как он увенчается успехом.
– Он наклоняется вперед, старая кожа кабинки скрепит под ним.
– Фиона, ты мой ребенок. Каждый отец хочет видеть, как его дитя обустраивается. Или по крайней мере должен хотеть.

Прерывистое дыхание булькает у меня в горле.

– Желать видеть то, как я обустраиваюсь, и сомневаться в моей способности направить жизнь в нужное русло - это две разные вещи. Я знаю, что не похожа на Айви...

– Нет, - перебивает он.
– Ты похожа на меня.

– Тебя?

– Не надо так ужасаться, - говорит он сухо.

– Это просто... Ты успешен, папа. Люди стремятся быть похожими на тебя.

Клянусь, он краснеет. Он не встречается со мной взглядом, пока трет затылок.

– Я удачливый ублюдок, которому повезло быть высоким и достаточно координированным, чтобы играть в футбол. Агент в сфере развлечений, ну...
– Он пожимает плечами, хватая свои палочки и засовывая их в пельмени.
– Я знал этот бизнес, поэтому воспользовался возможностью.
– Не могу поверить, что он принижает свою значимость.
– Хотя, ты, - он смолкает.
– Как я. Я тоже всегда искал того, что бы вдохновило меня, чего-то возбуждающего.

У меня отвисает челюсть. Я знаю это о самой себе. Но каким хреном он это узнал? Как? Я же думала, что он никогда внимания не обращал. Мой отец продолжает говорить.

– Моя проблема в том, что я также облажался и с твоей мамой. Напиваясь и кутя слишком много. А ты?
– Он встречается со мной взглядом, хотя, могу сказать, что для него это сложно, так как отец морщится.
– Ты более конструктивна. Ты ищешь смысл жизни. Я горжусь тобой из-за этого, Фи. Всегда гордился.

– Пап...
– Слезливый смешок срывается с моих уст.
– Дерьмо, я из-за тебя подавлюсь этими пельменями.

– Никогда не трать даром хорошие пельмени, Фиона.

Теперь я смеюсь, и он натянуто улыбается в ответ. Легкое общение и шутки с папой - это что-то новое. И до меня доходит догадка, может он тоже стеснительный. Я протягиваю руку и ударяю кулаком его костлявое запястье.