Страждущий веры

Льстить не стоило. Стало ещё гаже, чем с Йорденом. Хотелось, чтобы этот вечер поскорее закончился. Я бы тихо поплакала у себя в комнате и смирилась. В конце концов, не всем в мужья достаются писаные красавцы и удалые воины. Жизнь не нянюшкина сказка — кому-то придётся терпеть и обычных.

Дражен потянул меня обратно к танцующим. Играли быстрый танец. Плясуны, взявшись за руки, хороводом неслись по залу, захватывая с собой всех, оставшихся не у дел, потом разбивались на пары, партнёр присаживался на колено и кружил партнёршу вокруг себя.

Я совсем запыхалась, чувствуя, что корсет сдавил грудь в два раза сильней, но Дражен никак не унимался. Голова шла кругом. В ушах звенело. Я уже почти ничего не видела, находясь на грани обморока. Яркая вспышка прочистила взор.

Я вознеслась над залом и наблюдала за всем сверху. Вместо людей под музыку плясали отвратительные создания со свиными рылами и раздвоенными копытами. Они же сидели за столами, заливали глотки вином и элем, вгрызались в шматы жареного мяса, выкрикивали тосты, падали косматыми мордами в блюда, кричали, затевали драки. Посреди всего этого безобразия светился маленький огонёк — тонюсенькая фигура воздушной феи, которая металась в грубых ручищах одного из хряков.

«Расселись, свиньи из свиней! — прозвучал в голове полный отчаянной злобы голос. — Тоже мне, избранные богами защитники. Обжираются тут, веселятся, а где-то селяне от очередного нашествия погибают. От голода, от испоганенных посевов. А ведь одного блюда с этого стола хватило бы, чтобы кормить большую семью неделю».

Захотелось возразить. Каждый получает, что должно: кто-то рождается селянином, чтобы работать на земле, кто-то ремесленником или купцом; а кто-то отмечен божественным даром и за борьбу с демонами получает награду — титулы, золото, земли. Сумеречники защищают людей, а люди платят им десятину. Такой порядок установили боги. Не нам их судить.

«Моя! Моя! И пусть весь мир пойдёт теперь прахом, — снова вклинился в мысли странный голос. Я камнем рухнула вниз в тело кружившей подо мной феи. Метнувшаяся сбоку тень оттолкнула свинорылого и повела сама, уверенно, властно и вместе с тем болезненно нежно. — Все муки стоили этого. Как же ты хороша, принцессочка, просто чудо! Жаль, что уроду достанешься».

«Кто ты?» — только и смогла спросить я.

Музыка замерла. Мы остановились друг напротив друга. Это был мой суженый из сна. Я узнала силуэт.

«Это не важно, — он протянул руку и нежно коснулся щеки. — Клянусь, что отрекаюсь от всех женщин, кроме тебя, и не возьму в постель другую, пока ты жива и даже после смерти».

Он впился в губы, впуская в меня тьму и убивая душу.

***

Ильзар, белоснежный замок на вершине большого холма, разительно отличался от замка лорда Тедеску. Соразмерный и строгий в своём убранстве, он сверкал в лучах утреннего солнца, точёные башни вздымались в небо, реяли на ветру пёстрые флаги. Чисто, ни трещины в стенах, лужайки аккуратно выстрижены — как будто только вчера отстроили и подготовили к параду. Помпезно и богато, хотя красота его была сумеречная, холодная, как и всё в этом суровом северном крае. Было в нём своё очарование.

Микаш отстраненно думал, что отец невесты решил пустить пыль в глаза жениху. Йорден обзавидовался весь, аж позеленел. А уж когда во двор въехали, украшенный цветами, бархатными знамёнами, позолоченными вазонами и парадными доспехами, так тот и вовсе кисло скривился, не желая следовать этикету.

Впрочем, это Микаша волновало мало. Недавно с ним что-то приключилось. По жилам будто тёк жидкий огонь, а голова опустела, мысли витали в неизведанных далях, даже сосредоточиться на деле оказывалось трудно. Медальон Микаш так и не вернул. Надеялся, что и не попросят, а если попросят, то он заставит их забыть. По малолетству, когда он ещё пас лошадей на лугу, то обожал разглядывать мир вокруг, подмечая каждую деталь, любуясь каждой букашкой. Так и сейчас, когда удавалось побыть одному, Микаш раскрывал медальон и разглядывал чудесный портрет, проводил пальцем по ободку и представлял принцесску живую, осязаемую, вылеплял из глины собственного воображения и обнимал крепко, как не обнимал никого с тех пор, как погибли мать с сестрой. Такое странное, но сладкое и томное наваждение. Эх, почему все трофеи, слава и даже лучшие девушки всегда достаются другим?

Полдня им дали передохнуть с дороги — пир начинался ближе к вечеру. Микаш настолько умаялся следить за приготовлениями, что сам едва успел помыться и переодеться в парадный костюм для слуг: коричневые бриджи и ливрею с вышитым на спине родовым гербом Тедеску — оскаленной собачьей мордой. Когда явился пред светлыми очами Йордена, тому как раз заканчивали заплетать церемониальный пук на затылке.

— Где тебя демоны носили? А на голове что? Правильно отец тебя помойным псом называл! — забранился он, одарив коротким взглядом.

Микаш пригладил косматые волосы рукой, но толку от этого оказалось мало. Йорден безнадёжно махнул на него:

— Что взять с дворняги?

Вместе со свитой из своих наперсников и слуг Йорден прошествовал в парадный зал. Обстановка здесь была такая же помпезная, как и снаружи. С непривычки зарябило в глазах от количества зажжённых свечей и хрустальных бликов. Гостей собралось! Старые лорды со всех окрестных земель, их домочадцы и свита. Прислуга деловито сновала с подносами и без, украдкой любуясь на празднество.

Лорда Веломри с дочерью ещё не было. Микаш подошёл поздороваться с Олыком. Его лорд Тедеску тоже отправил с кортежем Йордена, чтобы смотрел за соблюдением этикета. Олык показал в толпе наследника рода Веломри, брата-близнеца невесты. Смазливый и темпераментный, он отпускал колкие шутки в адрес тех, кто попадался ему на глаза, а окружавшая его компания высокородных отпрысков то и дело заходилась дружным хохотом. Только ощущалось, будто что-то гноится у него внутри, а острословие лишь маска.

Олык дёрнул Микаша за рукав, напомнив, что неучтиво так пристально пялиться на высокородных. Он неплохой, Олык, добродушный и сдержанный, единственный, кого можно было назвать если не другом, то хотя бы хорошим знакомым, поговорить о мелочах, чтобы не забыть, как это — разговаривать с живыми людьми.

— Почему не идут?

— Выдерживают паузу, чтобы казаться значительней. Высокородные, — шепча, усмехнулся Олык.

Микаш плохо понимал их порядки.

— Почему молодой хозяин не любит свою невесту? — поинтересовался он осторожно.

— Да что ж ему любить, он чай её не знает. Говорят, бледная мышь, невзрачная и скучная.

— А на портрете красивая.

— Художники всегда льстят, чтобы побольше золота выручить. Да ты же знаешь, какие лица у высокородных. Надменность даже красивых портит.

Да, жаль, что красота существует только на картинах, но, может, так оно и лучше — мечтать о недостижимом идеале.

— Идут! Идут!

Возбуждённый шёпот стих. В зал торжественно прошествовал милорд Веломри под руку с дочерью. Они подошли близко. Микаш подался вперёд, так захотелось увидеть. Сердце заныло, затрепетало в груди, желая выскочить и пуститься в пляс. Принцесска оказалась ещё красивей, чем на портрете: тонкая, изящная, хрупкая. Талию можно в ладони поместить. Волосы дивного лунного цвета приподняты в высокую причёску, обнажая стройную шею. Глаза! В такие глаза можно глядеться, как в кристальные озёра этого сурового края. Смотрят только перед собой и ничего вокруг не замечают. Выделяющиеся алым на бледном лице губы, как нежные лепестки розы. Дрожат от волнения. Манят прикоснуться. А платье… дурацкое пышное платье не шло ей ни капли, наоборот, отвлекало безвкусными рюшами, забивало невероятную красоту этого запредельного создания.