Страждущий веры

Микаш морщился и прятал глаза. Впрочем, Фанник тоже в разговоре не участвовал, глядя в окно.

— Ой, да что там пробовать, она ж поди ничего не умеет, — заспорил Йорден.

— Да ладно, сам молодую кобылку что ли не объездишь? Или боишься? — Дражен ехидно усмехнулся.

Йорден вспыхнул.

Руки очень чесались расколотить ближний стул об их головы. Микаш закашлялся, но на него не обратили внимания. Тогда он зычно пробасил, впервые за долгое время позволив себе не шептать:

— Со всем уважением, жеребец, которого вам подарили, совсем дикий. Лучше в седло не садиться, пока зареченские умельцы не обломают его как следует.

— Ага, если даже ласковой кобылки боишься, то на жеребца точно лезть не стоит, — не сдержался Дражен.

Йорден метнул в Микаша взбешённый взгляд:

— Дворнягу никто не спрашивал! — Повернувшись к Дражену, визгливо закончил: — Ничем я не хуже тебя в седле держусь или даже тех зареченских умельцев!

Свой ум в чужую голову не вставишь. Можно только внушить повиновение, но после вчерашнего не стоит. Лорд Веломри явно что-то заподозрил. Он не из тех, кто бросает слова на ветер.

— Ступай, разомни жеребца хорошенько, да поживее, увалень! — приказал Йорден и продолжил выпендриваться: — А вы ещё будете глотать пыль из-под копыт моего коня!

Хочет — пускай позорится. Одним разом больше, одним меньше — какая разница?

Микаш покорно удалился.

В денник входил осторожно. Чувствовался в жеребце неукротимый норов, похожий на его собственный. Только зазеваешься, повернёшься спиной — тут же зубами вцепится и вырвет кусок кожи с мясом. Несколькими тумаками по пузу и неусыпной бдительностью Микаш его приструнил. Поседлал, взял под уздцы и повёл во двор. У выхода остановил наследник Веломри, тот самый смазливый брат-близнец принцесски, Вейас, кажется, так его звали. Насмешливые голубые глаза смотрели с презрением, улыбка на тонких губах напоминала оскал, во всём облике сквозила какая-то нарочитость. Молчаливой затаённой враждебностью он походил на отца, только силы не доставало, властности.

— Так быстро уезжаете? Это неучтиво, — он явно издевался.

Впрочем, с простолюдинами позволено почти все.

— Свадьба — дело хлопотное, — вздохнул Микаш. Что ж он над Йорденом не подтрунивает, кишка тонка? — Не хотелось разочаровать лорда Веломри и юную госпожу.

— Да, сестра у меня самая лучшая и достойна самого лучшего.

— Да.

Микаш заглянул в его прозрачные глаза, словно в зеркало, где отражался кто-то очень жалкий. Они одновременно вздрогнули и отвернулись.

— Ну ничего, зато отец подарок преподнёс знатный. — Вейас хлопнул коня по крупу. — Лучшего жеребца во всём Белоземье не сыщешь!

Тот прижал уши и навострился цапнуть Микаша за плечо, но он успел шлёпнуть по морде ладонью.

— На таком коне только рыцарь сможет ездить, только истинной воинской доблести он подчинится, — продолжал насмехаться Вейас, глядя, как Микашу раз за разом приходится доказывать коню свою силу.

— Ну, бывай, счастливого пути! — пожелал младший Веломри и наконец удалился.

Микаш шагал с конём по двору вдоль внутренних стен замка под любопытными взглядами дозорных, похоже, ожидавших весёлого представления. Утреннее солнце било в глаза. Жеребец постоянно дёргался: взбрыкивал задом, вставал на дыбы, целился ударить то копытом, то мордой. Пот крупными каплями катился со лба и затылка, жёсткие поводья жгли ладони. Микаш плотнее стискивал зубы.

Собирались другие слуги, подгоняли повозки и кареты. Подтянулись господа. Последним заявился сам Йорден. Микаш выправил стремена, подвёл коня к скамейке и заставил стоять смирно, но только Йорден потянулся за седлом, как жеребец шарахнулся в сторону. Микаш едва удержался на ногах. Йорден тоже чуть не рухнул и непристойно забранился.

В живот врезался нос сапога. Не больно, вправду не больно, если вовремя напрячь мышцы! Только этот взгляд с крыши самой высокой башни… Микаш чувствовал его у себя на затылке, будто раскалённое железо жгло кожу, сдавливало голову тисками чужой жалости.

«Нет, принцесска, не смотри на меня такого! Я чернь у ног хозяев, я дворняга. Я никто!»

Но странное дело, то, что доводило его до неистовства, успокаивало зверя внутри, заставляло сворачиваться клубком и урчать, словно ласкаясь к хозяйке, которую он так долго и отчаянно искал.

— Одумайтесь, он слишком норовистый, — зашептал Микаш на ухо Йордену, как только очнулся.

— Вот видишь, даже дворняга считает, что наездник из тебя никудышный, — подошёл Дражен и положил руку Йордену на плечо.

— Молчать! — взвился Йорден ещё больше, отмахнулся от друга и влепил Микашу увесистую затрещину. — Ты это нарочно, да? Держи его крепче, на что тебе эти лапищи, а?

Микаш снова подвёл коня к скамейке. Йорден наконец взобрался в седло.

— Пусти! — приказал он.

Микаш отступил на шаг. Ну пускай грохнется, может, это спеси в нём поубавит.

Конь тревожно заперебирал копытами, взбрыкнул, извиваясь всем туловищем как змея. Йорден бултыхался на нём, кренился в разные стороны, вот-вот грозясь выпасть, но всё-таки удержался. Конь замер.

— Хей, смотрите, я его усмирил! — похвастался Йорден перед собравшимися.

Рядом просвистел мелкий камень и врезался в конский круп. Жеребец подскочил и помчался к распахнутым воротам. От неожиданности Йордена качнуло вперёд. Он повис на одном стремени, цепляясь за гриву. Послышался треск. Йорден вместе с седлом рухнул в пыль, а конь понёсся прочь от замка, стуча копытами по брусчатке. Присутствующие дружно засмеялись, громче всех — Дражен с Фанником.

Йорден бранился и скулил сквозь зубы, пытаясь отскрести себя от мостовой. Микаш поднял его на ноги и принялся отряхивать.

— Ах ты двуличная сволочь! Сын помойной сучары! — каждое оскорбление сопровождалось тумаком или оплеухой. Микаш молча терпел, хотя чувствовал, что Йорден от этого бесится ещё больше. — Слышите, это он подрезал подпругу, он! Я бы не упал!

— Плохому танцору и ноги мешают? — ужалил его Дражен, не прекращая смеяться. — Догонять хоть будешь? А то он вперёд тебя до Заречья добежит.

От Микаша отстали. Он обернулся к башне, откуда за ним до сих пор наблюдали две пары глаз. Принцесска и её несносный братец. Отвлёк разговорами и подрезал подпругу на седле. Ну что за детская выходка?

«Я знаю, тебя терзает та же мука, что и меня. Любовь недостойных сердец, тех, у которых никогда не будет на неё права. Наш мир — мир глупых условностей. То, за что мы готовы отдать все, достанется тому, кто этого не оценит. Оттого мы и полнимся бессильной злобы на всех, а сделать ничего, совсем ничего не можем. Заложники крови, я — нечистой, ты — родной».