Стражи границы

В результате мы решили пообедать в ресторане при нашей же гостинице. Потом мы с Джамилей поднялись ко мне пить кофе.

Мы два дня погуляли по Александрии и здорово от нее устали. Шумный город, на улицах — толпы народу, разного вида повозки. Трехмерные, запряженные осликами, и многомерные, запряженные, судя по всему четырехмерными осликами. Еще попадались верховые верблюды и верблюжьи повозки. Джамиля рассказала, что четырехмерные верблюды применяются на буксировке судов по мелководным протокам Нила. В городе же их не было — многомерные верблюды стоили многомерных денег.

На третий день, с утра пораньше мы снова оказались на палубе «Переплута». Джамиля принялась руководить, я же, по обыкновению, присоединился к матросам.

— Что это ты затеял, Яромир? — удивилась Джамиля, завидев, как я ловко повис на конце одного из канатов.

— Отрабатываю свой хлеб, дорогая. Милорад говорит, что если я не стану работать, он не допустит меня на камбуз.

— Куда? — удивилась лоцман.

— На камбуз, дорогая. Кстати, ты не голодна? У нашего кока прекрасная выпечка.

— Нет, спасибо, Яромир. Я хорошо позавтракала.

— Я тоже, — я вздохнул и улыбнулся. — Но за то время, пока драил палубу, я успел забежать на камбуз дважды.

— Хорошо, что ты не рядовой матрос, Яромир. Какому боцману это бы понравилось?

Я посмотрел на Милорада и вздохнул. По всем законам жанра, ему уже полагалось бы сделать мне выговор, но он только одобрительно улыбался и отворачивался. Можно подумать, что я нанял себе не моряков, а профессиональных свах!

Джамилю устроили на ночь в гостевую каюту, ту, что рядом с каютой Всеволода. Она разместила там багаж, ко мне же, в мою просторную каюту, перенесла только самое необходимое. Нет, я ее, конечно, понимаю. В просторной каюте жить всяко удобнее, а меня, если бы я проявлял меньше резвости, в кровати и вовсе можно не заметить. Правда, моя резвость более чем объяснима. Джамилю то не заметить нельзя.

Собственно говоря, ночевать на корабле мы решили только потому, что не решились искать гостиницу на ночь глядя. Утром же мы собирались найти гида и отправиться гулять по Мисру.

Меня же волновал не столько Миср — уже с корабля было видно, что это обычный, шумный, многоэтажный город, сколько знаменитые пирамиды, которые возвышались на другом берегу Нила.

С самого утра, в смысле, незадолго до обеда, мы отправились в Миср. Найти гостиницу поприличней, и экскурсовода поговорливей. Гостиница нашлась без малейших затруднений. Джамиля временно принадлежала к моему экипажу, так что я, с легкой душой, снял ей номер смежный с моим. Остальная команда разместилась рядом под руководством Всеволода и Лучезара. Мы пообедали и пошли гулять. Нам предложили взять гида — худенького араба примерно моего возраста и сложения. Он с энтузиазмом принялся таскать нас по памятным местам. Все было довольно занимательно, но меня заинтересовал лишь древний храм, посвященный Имхотепу. Когда-то он был разрушен, потом снова поднят из руин. Я заинтересовался.

— Имхотеп… Где-то я уже слышал это имя.

— Так назывался корабль нашего друга Ахмата, — подсказал Лучезар.

— Ахмата? Ох, совсем забыл зайти к его родичам! Что ж, придется заглянуть к ним на обратном пути. Торговый дом Мустафа. Не слышала, дорогая?

— О нем слышал весь Египет, — отозвалась Джамиля. — Один из двенадцати крупнейших торговых домов страны.

— Мы познакомились с одним из братьев — Ахматом, в Афинах, — пояснил я. — Очень милый человек. Но я хотел спросить про Имхотепа. Кто он, собственно, такой? Бог?

— Он — ученый. Он изобрел пирамиды, прославился поговорками и трудами в области медицины. Правда, до наших дней дошли только пирамиды, — объяснил гид.

— Когда же мы сможем осмотреть пирамиды?

— Лучше всего завтра рано утром. Пока солнце еще не так палит.

Я кивнул без особого энтузиазма. Этак этой ночью и вовсе спать не придется. Что ж, отдохну после обеда.

На следующее утро экскурсовод разбудил нас в совершенно непристойную рань, еще затемно вытащил из гостиницы и повез на другой берег Нила. От реки тянуло прохладой, я мерз и кутался в свитер. Джамиля, одетая в свой полупрозрачный деловой костюм бирюзового цвета, накинула на плечи вязанный, шерстяной жакет, который я одолжил у Всеволода. Моя одежда тут не подходила. Джамиля — пышная, красивая дама, а во мне, при моем росте метр семьдесят пять и пятидесяти килограмм не наберется. Нет, плечи у Джамили были узкие, у меня и то шире, но грудь узкой назвать я бы не решился.

Мы подошли к пирамидам, когда их только-только начало освещать солнце. Я невольно застыл на месте. Потрясающее, громадное, даже гротескное зрелище. Я стоял и искренне удивлялся, кому и зачем понадобилось построить подобные колоссы. Вот ведь не пожалел человек ни средств, ни сил, ни времени, ни людей. Если бы эти средства, да направить в мирное русло, народ при этой династии жил бы прям таки в золотом веке. А так пришлось жить в известняковом. Точнее, не жить, а умирать.

— Вы можете подняться на вершину пирамиды, господа, — любезно предложил экскурсовод.

Мы согласились и дружно потащились вверх. Хотя я очень скоро пожалел о своем опрометчивом согласии. Спать мне действительно пришлось немного, и я быстро запыхался и привычно оперся о руку Всеволода.

— Обопрись об меня, — предложила Джамиля.

— Спасибо, милая, но я, по крайней мере, по определению, отношусь к сильному полу. Просто я долго болел и еще не вполне окреп. Севушка поможет мне.

Джамиля сочувственно посмотрела на меня.

— Тебе нужно лучше кушать, милый. Но, знаешь, ты все же обопрись на меня. Ты увидишь — тебе сразу станет легче. Ты ведь мужчина…

— Спасибо, дорогая, — я, в самом деле, взял ее под руку. Опираться на нее я бы не посмел ни в каком случае. Я бы и сам предложил ей опору. Вот только на пирамиде это было несколько затруднительно.

Зачем нам понадобилось забираться на стотридцатисеми метровую высоту объяснить сложно. Я бы не взялся. Но потихоньку, полегоньку, с перерывами и перекурами, мы поднялись и устроились на верхней ступеньке.

Я коснулся руками холодного камня, и у меня перед глазами возникла картина — под мерный барабанный бой тысячи людей — оборванные, измученные, усталые, под палящими лучами безжалостного африканского солнца волокут огромный камень по песчаному пандусу. Вот один из них упал, засвистел бич надсмотрщика, но человеку уже все равно. Он уже отошел от земных скорбей. На какой-то миг я позавидовал этому безымянному рабу, потом на мою руку легла теплая ладошка Джамили. Я встряхнул головой и усилием воли отогнал видение.

— Это памятник величию фараонов четвертой династии, — донесся до меня голос гида.

— Это памятник величия человеческой глупости и жестокости, — мрачно отозвался я. — Памятник бездарно ушедших человеческих жизней. И ладно бы просто бездарно, но еще и безрадостно. Видно, недаром король Мечислав объявил великие цели — самым тяжким государственным преступлением и вменил наказание за это — пожизненную каторгу. Пойдемте, господа. Этот памятник заинтересовал меня лишь тем, что я, наконец, понял, что нужно сделать, для того, чтобы прославиться.

— И что же? — заинтересовался Лучезар.

— Погубить как можно больше народу. Этот Имхотеп жил в доисторические времена, а его до сих пор чтут. Разве ты можешь привести пример хотя бы одного порядочного человека, слава о котором пережила бы положенный обычаями траур?

Всеволод засмеялся и покачал головой.

— Хотел было привести в пример короля Мечислава, но если он и делал что хорошее, то знаменит был исключительно королевскими причудами. Ну ладно, пойдемте, Яромир. А то солнце уже поднялось и начинает припекать.