Стрелок-4

Связанный жандарм дернулся и промычал в ответ нечто невразумительное. Впрочем, Дмитрий его прекрасно понял.

— Конечно, пожалею. Вот исповедаюсь отцу Питириму и сразу начну жалеть. Он ведь такие суровые епитимии назначает просто жуть!

Ковальков еще несколько раз дернулся, но моряк, не обращая на него вынимания, начал деловито обматывать кочергу скатертью, стараясь делать это как можно более демонстративно.

— Вы хотите знать, что я делаю? — спросил Будищев, заметив заинтересовавшийся взгляд своего пленника. — Все очень просто. Так не будет слышно удара. Ну, почти не слышно. Но я отвлекся. Скажите юноша, вы хотите жить?

Ответом ему был взгляд полный презрения, но в глубине глаз жандарма металась паника.

— Зря хорохоритесь, умереть ведь можно по-всякому. Я сейчас вам одну ногу сломаю, потом другую. Затем наступит черед рук, а если и это не поможет, разогрею кочергу в камине и засуну куда-нибудь очень глубоко-глубоко. Это, конечно, займет некоторое время, но у меня его более чем достаточно. В отличие от вас. Прислугу я услал, отчего свидетелей не будет. По весне, если повезет, объеденный рыбами труп найдут в Неве. Как вы думаете, многие ли свяжут ваше исчезновение с известным изобретателем, фабрикантом и членом королевского общества?

Будищев очень сильно рисковал. Пришедший к нему жандарм, действительно, многое знал и предложил в качестве пряника именно то, к чему он так сильно стремился. К тому же, он пока что ничего не потребовал взамен, ни письменного согласия на сотрудничество, ни клятвы кровью на древнем алтаре. Но вместе с тем, от всей этой попытки вербовки явно пахло какой-то самодеятельностью. Ковальков выглядел как игрок, поднимавший в надежде сорвать куш ставку за ставкой. Оставалось узнать, есть ли у него козырь?

— А теперь, мил человек, — продолжил подпоручик, видя, что клиент проникся создавшейся ситуацией, — ты мне все максимально подробно расскажешь. Кто ты такой, чем дышишь и кто тебя прислал. Явно ведь, не Лорис-Меликов?

— Нет, — выдохнул ротмистр, как только ему вытащили кляп.

Ковалькову приходилось бывать на войне и даже видеть допрос пленного турецкого офицера. Тот говорил по-французски и вел себя как благородный человек, а потому с ним обошлись с подобающей случаю гуманностью. Спросили лишь, в каком полку тот служил и кто им командовал, после чего велели накормить и отправили в тыл. А тут на его глазах вежливый и недалекий провинциал, отчаянно пытавшийся подражать окружавшим его аристократам, вдруг превратился в безжалостную машину для убийств. И от этого стало страшно.

— И никакие важные господа тоже не отправляли? — продолжал допрос окончательно переставший выкать Дмитрий. — Ну не кривись, лет через двадцать, когда станешь генералом, тогда тебя к ним пустят, а пока что за счастье в приемной постоять. Верно?

— Да, — вынужден был признаться жандарм, с ужасом поглядывая на своего мучителя.

— А как тебе вообще в голову пришла идиотская мысль, будто я причастен к гибели великого князя?

— А разве нет? — попытался сыронизировать пленник, но тут же получил болезненный удар по печени.

— Вопросы здесь задаю я, — вернул диалог в конструктивное русло Будищев.

— От Вельбицкого, — прохрипел жандарм, как только к нему вернулась способность говорить. — Мы с ним давно знакомы. Нет, он никому кроме меня не говорил о своих подозрениях.

— А ты что, особенный?

— Нет. Это было после взрыва в Зимнем дворце. Мы после караула замерзли как собаки. Поехали в одно заведение и заказали пунша. Ну, вот он и проговорился. Я запомнил. Нет, мы были вдвоем. Девочек не звали.

— Что там с тайным обществом, или, мать ее, лигой?

— Лига, действительно, существует. Ее представители и сочувствующие есть во всех министерствах и департаментах, а также гвардейских полках. Цели ровно те, о которых я вам рассказывал. И да, они вами интересовались. Ни в качестве равноправного партнера, разумеется, но как человека решительного и склонного к насилию.

— В смысле?

— Ну, вы же сами всем, включая генерала Хлынова, говорили, что парламент только тем и хорош, что позволяет собрать в одном месте всех болтунов и перевешать их в случае надобности. Вот вами и заинтересовались.

— Хлынов тоже в лиге?

— Нет, конечно! Помилуйте, он же круглый дурак.

— Понятно. Точнее, ни хрена не понятно. А ко мне ты зачем пришел? Выслужиться хотел?

— Да.

— И никто тебе не приказывал?

— Нет.

— Нет, я реально с тебя охреневаю! Инициатива поимела инициатора… Ладно, рассказывай дальше. Адреса, пароли, явки. В смысле, имена, чины, должности. Кто главный, кто так с боку припека?

Расколовшийся жандарм пел как соловей. Имена генералов, сенаторов и даже великих князей следовали одно за другим. В целом, вырисовывалась очень странная картина с монархическим заговором вот только против кого? С «Народной волей» все понятно, но в лиге был наследник цесаревич, его братья, многие члены правительства и не хватало лишь самого царя и Лорис-Меликова. Или их не предполагалось изначально?

— Вы ведь понимаете, что теперь, когда вы знаете все, обратной дороги нет? — тяжело дыша, спросил Ковальков. — Вам волей-неволей придется присоединиться к нам, либо бежать.

— А почему бы и не присоединиться? — ухмыльнулся Будищев, в очередной раз изумив своего пленника. — Вон какая славная компания!

Послушайте, — помотал головой совершенно сбитый с толку ротмистр, — клянусь честью, я никому не скажу ни о нашем разговоре, ни об обстоятельствах при которых он случился. Опустите меня, а?

— Так просто взять и отпустить? Ну даже не знаю…

— Что вы хотите?

— Да сущую безделицу. Я сейчас кое-что напишу на листе бумаги, а ты прочитаешь. С чувством, с толком с расстановкой и без дурацких комментариев. Только текст. Понятно?

— Но зачем?

— Еще по печени захотел? — поинтересовался Будищев, с жалостью глядя на бестолкового пациента.

— Нет! Хорошо, давайте вашу бумагу.

— Джастин момент [3], - отозвался Дмитрий, вызвав еще одну болезненную гримасу у связанного и, подойдя к бюро, принялся быстро писать на листке. Затем, зачем-то заглянул в комод, произвел в нем какие-то манипуляции, после чего подтащил клиента поближе и положил перед ним текст.

— Я, Ковальков Николай Александрович, вступая в ряды «Народной воли», торжественно клянусь: Быть смелым, честным, дисциплинированным революционером и до последней капли крови бороться с тиранией в России. А если я предам своих товарищей по борьбе, то пусть меня постигнет суровая кара трудового народа!

Все это ошарашенный ротмистр прочитал без единого возражения и лишь когда текст закончился, позволил себе осторожно спросить:

— Что это за бред?

— Практически, явка с повинной, — охотно пояснил ему Дмитрий.