Стрелок-4

— И то верно, — согласился приятель, — я бы с удовольствием немного прошелся.

— Вот и порешали, — подытожил Будищев. — Что, все поели? Тогда по коням!

В Петербурге хватало бывших барских домов, имевших многочисленные службы, в том числе и для выездов. Правда, многие из потомков их бывших обитателей теперь не могли позволить себе разъезжать по столичным проспектам на собственной четверке рысаков и теперь их некогда величественные конюшни пустовали. В одной из таких и держал доставшийся ему по случаю экипаж с лошадкой будущий миллионщик Федор Лукич Шматов. Услышав, что старым боевым товарищам понадобилась его помощь, Федя мгновенно запряг Буцефала в настоящую закрытую карету, выделки фабрики «Неллис и Фрезе».

— Мое почтение, Алексей Петрович, — радостно поприветствовал он давнего знакомого. — Как живы, здоровы?

— Твоими молитвами, — не смог удержаться от ответной улыбки Лиховцев, — а ты, как я смотрю, процветаешь?

— Есть маленько, — с подобающей скромностью отвечал ему Шматов с высоты козел.

— Полагаю, содержание выезда не самое дешевое удовольствие? — заметил Алеша, оказавшись внутри экипажа.

— Кто я такой, чтобы стоять на пути к успеху нашего друга? — философски заметил приятель, устраиваясь рядом с ним.

На самом деле, именно он ссудил Шматова деньгами на это обзаведение, здраво рассудив, что, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось, а свои колеса всегда могут пригодиться. Сегодня, судя по всему, представился как раз такой случай. В сущности, предложение Лиховцева выйти прямиком на царя было не таким уж безумным. Александр частенько посещал различные мероприятия, где они запросто могли встретиться. Будищева он знал, а потому мог и подозвать. А Мещерскому, буде тот заинтересуется такими маневрами, можно сказать, что ищет позицию. Сейчас главное выиграть время, а там видно будет…

Пора было трогаться, но тут к их парадному подошла молодая и, пожалуй, даже красивая дамочка. Увы, на привлекательном лице ее явно виделись черты порока, а манера ярко, но безвкусно одеваться и вызывающе вести себя не оставляли сомнений в роде занятий.

— Ты посмотри, какие карлики! — пихнул в бок товарища Дмитрий.

— Где? — изумился тот.

У провожавшего их швейцара так же не было сомнений по поводу нравственности стоящей перед ним особы, поэтому он тут же преградил ей путь и, внушительно рявкнул:

— Куда прешь, не видишь приличный дом?

— Полегче, папаша! — ничуть не смутилась проститутка, — скажи лучше, господин Будищев здесь проживают?

— А на что он тебе?

— Твое какое дело?

— Никакого, а только Дмитрий Николаевич человек порядочный и с такими шкурами знакомства не водит.

— Это я-то шкура? — возмутилась жрица любви. — Да я тебе…

— Брэк! — почти весело воскликнул покинувший карету Дмитрий, становясь между ними. — Трифон, благодарю за службу, а вы, мадам, потрудитесь объяснить, какая у вас надобность к Будищеву?

— Между прочим, мадемуазель! — жеманно поправила его дама легкого поведения, после чего смерив оценивающим взглядом, расплылась в профессиональной улыбке, — так это вы что ли?

— А что, не похож?

— Отчего же, очень даже похожи. Представительный и в форме. Так мне вас Степанида и описала…

— Что?! — схватил ее за руку Будищев. — Где ты ее видела?

— Полегче, красавчик! Ты мне еще не заплатил, чтобы эдак лапать.

— Пардон, мадемуазель, прошу принять извинения за некоторую экспансивность — взял себя в руки подпоручик, после чего продолжил таким же любезным тоном, — но если ты, лахудра, мне сейчас же не скажешь, где Стешу видела, я тебя наизнанку выверну!

— В Крестах, где же еще, — и не подумала обижаться на угрозу служительница Венеры. — Мы с ней в одной камере чалились.

— Как она там?

— А чего ей сделается? Я ей поддержку дала, к себе взяла, можно сказать, последним куском хлеба делилась…

— Я понял, — расстегнул портмоне Будищев. — Она и сейчас там?

— Нет, — помотала головой проститутка. — Перед тем как мне выйти, ее в одиночку перевели. Как политическую.

— Давно это было?

— Так в аккурат неделя прошла…

— Что?!

— Ну прости, красавчик, я как вышла все так закрутилось. Тишка мой уж до того рад был, что мы целую седмицу и прогуляли…

— То есть, она уже неделю в одиночке?

— Ага.

— А Тишка твой кто, из фартовых?

— Вроде того, — согласно кивнула дамочка, уважительно посмотрев на странного офицера, разбирающегося в подобных тонкостях.

— Саму как зовут?

— Лаура, я, — жеманно повела плечиком жрица любви.

— К надзирателям подходы есть?

— У Тихона есть, как не быть.

— Потолковать мне с ним надо.

— Не будет он с тобой разговаривать…

— А ты сделай так, чтобы поговорил!

— Мне-то с этого какая корысть?

— Синенькой [1]хватит?

— Дешево ты меня ценишь, красавчик! Четвертной клади.

— За четвертной я и тебя со всеми потрохами куплю.

— А я, может, согласная.

— Червонец и баста!

— Ладно, давай.

— Ну уж нет, сначала дело!

— Эх, и офицера пошли нынче, жадные да недоверчивые…

— Вот тебе пятерка, остальное как дело сделаешь.

— Договорились, — обрадовано кивнула дамочка и ловко цапнула накрашенными коготками за кредитный билет.

Все время пока шел этот крайне непонятный ему разговор, Лиховцев напряженно вглядывался в лицо проститутки, показавшейся ему смутно знакомой. В какой-то момент, той это наскучило, и она переключилась на Алексея.

— Что смотришь, барин, али интересуешься чем?

— Дуняша? — против воли вырвалось у него.

— Какая еще Дуняша, — смутилась дамочка. — Показалось вам…

— Ну, конечно, Дуняша. Ты еще у Батовских служила горничной. Помнишь? Ну, в Рыбинске.

— Алексей Петрович? — растерялась та, разом превратившись из прожженной жрицы любви в прежнюю наивную молодую женщину, которой сильно досталось от жизни.

— Да, это я.

— Как же вы…

— Да вот, понемножку.

— Вы же тогда вместе с Николашей, то есть, Николаем Людвиговичем на войну уходили, — едва не всхлипнула она.

— Верно. Только Николаша погиб, а я, как видишь, жив. А почему ты назвалась Лаурой?

— А потому, Алексей Петрович, что не надобно таким как вы или господин Будищев мое имя, — вытерла набежавшую слезу Дуня, и снова надела привычную маску, — но вы к нам заходите, если что, у нас для героев войны лучшее обслуживание!