Стрелок-4

— Ах ты! — взревела карга и бросилась на соперницу явно желая вцепиться ей в волосы, но та не стала ждать расправы, а, ловко увернувшись, сама дернула бандершу за распущенные патлы и швырнула на грязный пол, после чего тут же от души добавила ногой.

— Ой! — взвизгнула пострадавшая и тут же жалобно запричитала, — убила, как есть убила!

Несколько товарок бандерши слезли с нар, однако не стали соваться в драку, а, подхватив побитую предводительницу под руки, помогли ей добраться до нар. И только одна из них, видимо та что первая обвинила Стешу в проституции, посулила Дуне своим противным голосом:

— Попомнишь еще, шалава ярославская, как в чужую свару влезать!

Но та обратила на нее внимания не больше чем на проползавшего по стене клопа, а подойдя к до смерти испуганной девушке и почти участливо сказала:

— Не бойся, девонька. Никто тебя не тронет.

— Спасибо, — только и смогла вымолвить в ответ Степанида.

— Не благодари, — криво усмехнулась та. — Я давно на эту лахудру зубы точила. Лучше пойдем в мой уголок, да расскажешь, что с тобой приключилось. Я страсть, как истории жалостные обожаю, сама ведь в свое время от любви пострадала.

— Как это? — удивилась Стеша.

— Обыкновенно, — пожала плечами та. — Я ведь в хорошем доме служила, у добрых господ. В тепле, в холе, в сытости. А потом, как на грех, влюбилась в барчука. С тех пор жизнь моя наперекосяк и пошла!

— Почему?

— А он на войну ушел с турками, — ехидно прошипела одна из соседок, — а Дуньку-то, дуру, с животом и оставил. За то ее из барского дома и выперли, чтобы, значит, в подоле не принесла!

— Да как же так-то?! — едва не задохнулась от жалости девушка.

— Обыкновенно, — пожала плечами бывшая прислуга.

— Так ведь это она нам говорит, что от барчука понесла, а сама, поди, со всем кварталом любилась! — снова влезла соседка.

— Как вам не стыдно такое говорить! — вспыхнула Стеша.

— Гы, — осклабилась баба, — таких историй у каждой проститутки десять штук и все как одно, про несчастную любовь, да про изменщиков-кавалеров!

— Ох, и поганая же ты баба, Авдотья, — покачала головой Глафира, — и язык у тебя поганый. Но ничто, я его еще укорочу!

Услышав угрозу, соседка сначала начала озираться как будто в поисках поддержки, но наткнувшись на равнодушные или даже злорадные взгляды, стушевалась и демонстративно отвернулась.

— А вы разве проститутка? — осторожно спросила Степанида.

— Так куда было деваться? — горько пожала та плечами. — С дитем в прислуги не берут, а ничего другого я не умею. Пробовала в прачки, так чуть не надорвалась, да еще и молоко пропало. Вот и пришлось… Осуждаешь?

— Нет! — отчаянно замотала головой девушка.

— Вот и ладно. Про себя-то будешь рассказывать, или погодишь?

— Да нечего рассказывать. Меня Прохор, приказчик из лавки, ссильничать хотел, Семку, брата моего названного, чуть до смерти не убил… вот я за револьвер и взялась!

— Ишь ты, револьвер… откуда он у тебя взялся?

— Это Дмитрия. Он на флоте служит у него много всякого оружия.

— Стало быть, был офицерик-то?

— Нет! Все не так как вы думаете. То есть, он и впрямь офицер и с турками воевал, как ваш… жених, только у нас все не так как они сказали. Он мне как старший брат…

— Что-то больно много у тебя братьев не родных! Ладно, не тушуйся. И этих не бойся. Покуда я в камере они тебя не тронут, да и потом побоятся. На волю все одно выйти придется, а у меня память хорошая!

Последние слова Глафира произнесла громко на всю камеру, чтобы все услышали. И хотя никто ей не ответил, было ясно, что послание дошло.

— А почему они вас боятся? — тихо спросила Стеша, когда все успокоилось.

— Не меня, милая, — прошептала ей в ответ новая знакомая, — а Тишку, полюбовника моего. Бандит он, и меня страсть как любит, а потому, будь покойна, скоро вызволит. Не то что этих… а за тебя-то есть кому заступиться перед законом?

— Есть.

— Ну дай-то бог.

Был конец февраля, когда известие о том, что русского изобретателя Будищева избрали почетным членом Лондонского королевского общества, облетело весь Петербург. То есть, сначала оно появилось в английских газетах, потом посредством телеграфа это необычайная новость достигла пределов Российской империи, затем представители мыслящей элиты общества его некоторое время переваривали, а потом полыхнуло!

У дома, где снимал квартиру новоявленный сэр, собралась целая манифестация из восторженных студентов, экзальтированных барышень и прочих непонятных личностей с нездоровым блеском в глазах. Стоило Дмитрию выйти на улицу, как его тут же признали и принялись рукоплескать, затем решили, что оваций ради такого случая совершенно недостаточно и попытались качать. Правда, для этого нашего героя следовало поймать, а подпоручик, как оказалось, умел довольно шустро бегать.

В общем, чествование скоро прекратилось в погоню, в которой регулярные тренировки и отменное здоровье одержали безоговорочную победу над прокуренным энтузиазмом и неуемным ликованием.

Впрочем, этим не ограничилось. В Петербурге тоже имелась собственная академия, члены которой внезапно возжелали видеть в своих рядах всем известного изобретателя радио и пулеметов. А поскольку в столичной профессуре преобладали люди более опытные и интеллектуально развитые, нежели их студенты, то бегать за Будищевым они не стали, а пригласили его к себе.

Сначала было торжественное заседание, где Дмитрию с помпой вручили почетный диплом. Затем последовала череда банкетов, на которых светила отечественной науки под коньячок с бужениной пели дифирамбы молодому коллеге, не забывая, конечно, и себя любимых. Отчего примерно после третьего бокала, из речей ораторов стало следовать, что именно они выпестовали новое светило, именно их отеческая забота дала возможность огранить столь самобытный талант и именно под их руководством и при непосредственном участии и были сделаны все эти выдающиеся открытия.

— Помилуйте, — попробовал возразить кто-то из не столь увлекшихся божественным нектаром из Ангулемах[1], - изобретения, пусть даже и столь хитроумные, это все же не открытия!

— Да какая разница, — вяло отмахнулся ученый муж, — главное, что это все прославит именно российскую науку и… ик… наливай! Может, в последний раз. [2]

Еще одним сюрпризом для новоявленного «академика», стало то, что банкет для ученых мужей был за его счет, и он, даже не подозревая об этом, проявил настоящую щедрость. Впрочем, нет худа без добра, среди людей пришедших поздравить молодое дарование было несколько видных юристов, имевших неосторожность пообещать своему новому знакомому любое возможное содействие в случае надобности. Надо ли говорить, что надобность возникла, и очень скоро?