Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли

– Правда, – ответил он, а про себя подумал: А что, если, пока я буду тут дрыхнуть, Детта Уокер вернется…

– Поспите, Эдди, – настойчиво повторила она, и, поскольку он очень устал (и был так влюблен), он поборол свою неуверенность и уснул. Она разбудила его, как и было обещано, через час, и он увидел все ту же Одетту, и они снова тронулись в путь, и она помогала ему, качая рычаг коляски. Они катили по пляжу, который сходил на нет, к третьей двери, которую Эдди так отчаянно высматривал впереди, но по-прежнему не мог разглядеть.

4

Эдди оставил Одетту за ее первой за столько дней трапезой и вернулся к стрелку. Выглядел Роланд как будто получше.

– Присаживайся, – сказал он Эдди.

Эдди присел на корточки.

– Оставь мне полупустой бурдюк. Мне хватит. Отвези ее к двери.

– А что, если я не…

– Не найдешь ее? Не волнуйся, найдешь. Две первые нашлись, и эта тоже будет на месте. Если ты доберешься туда до заката, дождись темноты и убей двух этих чудищ. Тебе нужно будет оставить ей достаточно еды и позаботиться, чтобы у нее было какое-нибудь укрытие понадежней. Если ты не найдешь дверь сегодня, тогда убей трех. На, держи.

Он протянул Эдди один револьвер.

Эдди почтительно принял его, опять удивившись его солидному весу.

– Я думал, у нас нет больше «хороших» патронов.

– Может быть. Но я зарядил его теми, которые меньше всего подмокли: три, считая от пряжки левого пояса, и три – от правого. Один, может быть, выстрелит. Если тебе повезет – два. Но не трать их на этих ползучих гадов. – Он внимательно поглядел на Эдди. – Там могут быть и другие твари.

– Ты тоже слышал?

– Если ты имеешь в виду, что кто-то вопил на холмах, то да. Если ты думаешь, будто это какой-нибудь леший, а по тебе видно, что думаешь, тогда нет. Я слышал, как в зарослях вопила дикая кошка, и не более того. Может быть, у нее голос раза в четыре мощнее ее самой. Она, может, такая мелкая, что ты ее палкой отгонишь запросто. Я говорил о ней. Если та, другая, вернется, тебе, возможно, придется…

– Я не стану ее убивать, если ты это хотел сказать!

– Тебе, возможно, придется подрезать ей крылышки. Понимаешь?

Эдди неохотно кивнул. Эти чертовы патроны скорее всего вообще не выстрелят, так что нет смысла сейчас лезть в бутылку.

– Когда вы доберетесь до двери, оставь ее там. Устрой ее там поудобнее и возвращайся за мной с коляской.

– А револьвер?

Глаза Роланда сверкнули так, что Эдди даже отпрянул, как будто стрелок ткнул ему в лицо горящим факелом.

– Господи! Ты что, хочешь оставить ей заряженный револьвер, когда в любую минуту может вернуться та, другая?! Ты, кажется, спятил!

– Патроны…

– К такой-то матери патроны! – заорал стрелок как раз в тот момент, когда ветер немного стих, и слова его прозвучали отчетливо. Одетта повернула голову, посмотрела на них долгим взглядом, потом опять отвернулась к морю. – Не оставляй его ей!

Эдди на всякий случай понизил голос, опасаясь, что ветер опять утихнет.

– А что, если, пока я буду ходить за тобой, какая-нибудь зверюга спустится с гор? Какая-нибудь кисуля раза в четыре мощнее своего голоса, а не наоборот? Которую палкой не отогнать?

– Оставь ей кучку камней, – невозмутимо проговорил стрелок.

– Камней! Господи! Да ты просто вонючая куча дерьма!

– Я думаю. – Стрелок оставался невозмутимым. – Похоже, этот процесс тебе совершенно недоступен. Я дал тебе револьвер, чтобы ты сумел защитить ее от опасностей, которые ты мне сейчас так ярко живописуешь, хотя бы пока ты идешь туда. Тебе как, понравится, если я его заберу обратно? Наверное, понравится… тогда у тебя будет шанс умереть за нее. Ты этого хочешь? Весьма романтично… не считая, конечно, того, что после твоей героической смерти мы загнемся все трое.

– Логично. Но ты все равно – куча дерьма.

– Или иди, или оставайся. Но прекрати меня обзывать.

– Ты забыл одну вещь, – со злостью выдавил Эдди.

– Какую?

– Сказать, чтобы я начинал взрослеть. Так мне Генри всегда говорил. «Пора бы тебе повзрослеть, малыш».

Стрелок улыбнулся – странной, усталой, но все же хорошей улыбкой.

– Мне кажется, ты уже повзрослел. Так ты идешь или остаешься?

– Я иду, – сказал Эдди. – А что ты собираешься есть? Она все съела, что у нас было.

– Вонючая куча дерьма как-нибудь выкрутится. Куча дерьма именно этим и занималась на протяжении многих лет.

Эдди отвел взгляд.

– Я… ты прости меня, Роланд, за то, что я так тебя обозвал. Просто… – Он вдруг рассмеялся. – Сегодня был очень тяжелый день.

Роланд опять улыбнулся.

– Да уж. Действительно тяжелый.

5

В тот день они шли с приличной скоростью, они выжали из себя все, что можно, но к концу дня, когда лучи заходящего солнца разлились золотистой дорожкой по глади моря, никакой двери не было и в помине. И хотя Одетта твердила ему, что она вполне в состоянии выдержать еще полчаса пути, Эдди решил, что на сегодня хватит, и помог ей выбраться из коляски. Он отнес ее на ровную площадку, достал из коляски сиденье и подушки и устроил ей постель.

– Боже мой, как хорошо прилечь, – вздохнула она. – Но… – Она вдруг нахмурилась. – Я все думаю, как он там, Роланд, ведь он же совсем один, и мне как-то не по себе. Кто он, Эдди? Что он такое? – Чуть погодя она добавила: – И почему он всегда так кричит!

– Просто характер такой, – ответил Эдди и, не сказав больше ни слова, пошел собирать камни. Роланд вообще никогда не кричит. Правда, утром сегодня он крикнул: «К такой-то матери патроны!» – но больше он не кричал ни разу, так что воспоминания Одетты были ложными: она вспоминала то время, когда считала себя Одеттой.

Он убил трех омаров, как и советовал стрелок, и при этом он так увлекся, что едва успел увернуться от клешни четвертого, который незаметно подкрался к нему справа. Увидев, как чудище щелкнуло своей клешней там, где только что стояла его нога, Эдди подумал о недостающих пальцах стрелка.

Он приготовил ужин на костре, сложенном из сушняка, – на близлежащих холмах, покрытых густой растительностью, искать дрова было делом приятным и легким, – еще до того, как последние отблески уходящего дня погасли на западе горизонта.

– Смотри, Эдди! – вскрикнула она, показывая наверх.

Он поднял голову и увидел одинокую звезду, что сияла в ночном небе.

– Правда, красиво!

– Да. – Внезапно, без всякой причины, у него на глаза навернулись слезы. Где он был всю свою проклятую жизнь? Где он был, что он делал, с кем проводил свое время, и почему вдруг все это стало ему противно, как будто всю жизнь он провел в большой яме с дерьмом?

Ее лицо, поднятое к небесам, было красивым до невозможности, до жути, истинно красивым в мягком мерцании ночного костра, но об этой красоте не ведала та, которая была отмечена ею, она лишь смотрела на небо, на единственную звезду широко распахнутыми в изумлении глазами и тихо смеялась.