Строптивая мишень

Время тянулось невыносимо медленно. Я что-то бормотала на тот случай, если охранников разберет любопытство и они припадут ухом к двери: гробовая тишина покажется подозрительной. Поняв наконец, что больше не выдержу, я поднялась, взяла накидку, сумку и толкнула дверь. Охранник был один, при виде меня поднялся.

— Сережа просил коньяк. Сказал, вы знаете какой, — томно молвила я, глядя в глаза парню. И пошла. Кстати, Серый был консервативен, признавал только армянский, пять звездочек.

Выдержки хватило только на то, чтобы пересечь холл. Зеркало многократно отразило мое лицо с лихорадочным румянцем. Я открыла дверь и оказалась на улице. Остатки выдержки улетучились, и я бросилась бежать. Не к стоянке, где меня ждала машина, а в спасительную темноту соседних дворов. Мне казалось, я едва двигаюсь и ноги не гнутся в коленях. На самом деле скорость была невероятная. Туфли я сбросила почти сразу и летела босиком, ничего не видя и не слыша вокруг. Кажется, не встретила ни одного человека, ни одной машины, даже когда пересекала дорогу. Влетела в подъезд Гериного дома и только тогда испугалась по-настоящему. Поднялась в квартиру, захлопнула дверь, прижалась к ней спиной и поняла, как любил меня Господь в этот вечер.

Однако любовь — чувство не вечное. Я бросилась в ванную. На ходу срывая одежду. Тщательно вымылась, вернула волосам первоначальный цвет, расчесалась и облачилась в джинсы и футболку. Разрезала платье и драгоценных соболей, разложила в пакеты и сунула в сумку. Надела очки, в которых обычно читала, и покинула квартиру. Охрана Серого должна была потратить какое-то время на моих спутников, но сейчас они скорее всего рыщут по городу, и мне в целях безопасности следует поскорее на дачу вернуться.

Я выбирала дворы потемней и жалась к стенам. На помойке выбросила пакеты с лоскутами одежды в разные контейнеры. Спустилась в овраг, где протекала речушка, грязная и невероятно зловонная, извлекла из сумки пистолет, держа его полой куртки, и зашвырнула в реку. Все это казалось мне невероятно умным. Конечно, ежели мной займутся соответствующие органы, грош цена всем этим хитростям, но что-то мне подсказывало, что до органов не дойдет. По крайней мере несколько дней я могу быть спокойна, а через эти самые несколько дней, надеюсь, я буду далеко отсюда.

Вздохнув с некоторым облегчением, я заспешила по тропинке прочь от оврага. На остановке увидела шальной автобус с открытой дверью. Дюжий дядька, стоя на последней ступеньке, размахивал веником.

— Извините, вы куда поедете? — жалобно проблеяла я.

— В парк, — хмуро бросил он.

— Можно мне с вами? Мне по пути, а сейчас ни на чем не уедешь.

Он швырнул веник и посмотрел на меня.

— Чего тебя черти носят в такой час? — спросил добродушно.

— Домой приехала, а родителей нет. И ключ не оставили, — вспомнив давно забытые времена, соврала я. — Надо к бабуле добираться.

— Шляетесь по ночам, а потом родители виноваты. Садись уж! — Я с готовностью забралась в автобус. — Тебе вообще-то куда? — спросил дядька. Я сказала. — Ладно, отвезу. Мне через полтора часа за рабочими, успею.

— Вы не думайте, у меня деньги есть, я заплачу, — заверила я.

Мы очень мило поболтали по дороге, а на прощание я ему рукой помахала. Из города я выбралась, но оказалась довольно далеко от дачи: следы заметала. Дождавшись, когда автобус исчезнет в темноте, вышла на дорогу. Мне нужен был какой-нибудь дальнобойщик, перекати-поле, сегодня он здесь, а завтра его сам черт не сыщет. Вопрос, захочет ли он остановиться.

Захотел, и даже очень скоро.

— Эй, красивая, далеко собралась?

Внедрившись в уютную теплоту новенького супер — «МАЗа», я сплела очередную байку, а через двадцать минут уже подходила к даче. На душе было тревожно. Если Алексей вернулся, что буду врать, ума не приложу. Врать не пришлось: в доме никого не было. Я торопливо разделась, повалилась на кровать и закрыла глаза. Вот сейчас Алешке появиться самое время. В доме пусто и страшно, а я… Стоп. Я спасла любимого человека от опасной глупости.

…В дверь настойчиво стучали, точнее, бухали ногами. Я вскочила и заметалась по комнате, машинально взглянула на часы: 6 утра. Сердце стучало в горле, тело стало противно липким от испарины. Парни Серого, Эдички? Не открывать, сидеть тихо, вдруг им стучать надоест и они исчезнут? Как иногда хочется потешить себя мечтами. Я кралась к входной двери, силясь при думать что-нибудь достойное моего гения. И тут до меня дошло, что неведомый кто-то уже давно зовет меня по имени.

— Динка! — зычно орал мужской голос. — Слышь? Открой! Да не бойся ты, это я, Колька, помнишь меня? Мы по телефону разговаривали, я тебе обещал по шее дать. Помнишь?

— Братан, что ли? — отозвалась я.

— Ну!.. Открывай!

— А Лешка где?

— Как где, у крестного! А меня за тобой послали. Да открывай ты, мать твою за ногу, стою как придурок…

Я открыла дверь и выглянула. Братан оказался парнем лет двадцати пяти, прямо-таки невероятно красивым. Даже легкая придурь в глазах не портила мужественных черт. Надо же… Чего б ему не сесть в мою машину в тот памятный день? Неужели его по городу погонять некому? Да, с нашим-то счастьем… Безупречные черты озарила белозубая улыбка. При виде такой красоты я даже растерялась. Колька остался доволен произведенным эффектом, улыбнулся еще шире, подмигнул мне и сказал:

— Привет.

— Привет, — ответила я и дверь распахнула. Он вошел, откровенно, но дружелюбно пялясь на меня, и сказал:

— А ты ничего. У братана губа не дура.

— Это ты мне комплимент сказал, родственник?

— Наверное.

— Сам-то что на телефоне сидишь? Тебе в Голливуд надо.

— Не-е, не надо, чего я там не видел? — Он весело посмотрел на меня и заявил:

— Поехали.

— Куда? — насторожилась я.

— К крестному. Привезти велел.

— Да что случилось-то?

— Мне что, докладывают? Леха поручил, говорит, только тебе, братан, доверить могу… Так что давай, скоренько. Время, как говорится, деньги.

— Дай хоть умоюсь, — засуетилась я. — Поднимут ни свет ни заря, одно беспокойство! Думай теперь всю дорогу, чего там стряслось.

Машина у Кольки была шикарная, под стать его улыбке, водителем он оказался лихим, а улицы еще пустовали, потому до Николо-Перевозинской мы домчались мгновенно, что меня, признаться, не обрадовало. По понятным причинам мне не нравилось желание крестного лицезреть в столь ранний час мою особу.