Структура
Шрифт:
Доклад закончился, посыпались вопросы. Люди откровенно сомневались: ничего удивительного, мы поставили под сомнение краеугольный камень современной "теории всего", вроде бы уже доказанной тысячами экспериментов. Шеф последовательно и уверенно отвечал, но эти ответы, конечно, не могли убедить слушателей окончательно: что бы понять красоту идеи, требовалось вникнуть в суть наших формул. А это невозможно сделать вот так, за пятнадцать минут - требовалось основательно посидеть за вычислениями, возможно не один день. Из всех присутствующих, пожалуй, лишь я и Раугс могли оценить глубину предложенной теории. Поэтому я ждал его вопросов с некоторым трепетом. Но время шло, слушатели
– Please, mister Raugs, your question, - передал чаирмэн микрофон Мартыньшу. Высокий и лысый, Раугс возвышался над залом словно учитель над первоклашками, разговоры и перешептывания сразу стихли.
– Дамы и господа, - начал он по-английски с характерным американским акцентом.
– На правах заместителя директора института, я бы хотел извиниться перед всеми вами за выступление моего коллеги. К сожалению, мы сейчас увидели наглядный пример того, как еврофонды тратятся на псевдонаучные исследования...
Холодный пот выступил у меня между лопатками. Я ожидал чего угодно, вплоть до того, что он выскочит с маркером к доске и будет доказывать ошибочность формул, но такого... Поймите правильно, в академической среде случается всякое, но какие бы неприятные слова не говорились по поводу того или иного исследования, люди никогда не переступали некоторых этических границ. Публичное заявление о псевдонаучности доклада на международной конференции в купе с обвинением в нецелевом расходовании средств было грандиозным скандалом, аналога которому я не мог припомнить.
Старик молча выслушал выступление Раугса. Когда замдиректора опустился на свой стул, в зале повисла мертвая тишина - никто не знал, как себя вести. Как-то странно кашлянув, шеф вдруг покачнулся и, положив руку на грудь, медленно сполз на пол. Какая-то сила меня подбросила вверх, плюнув на приличия, я перепрыгнул через стоящий впереди стул и подбежал к нему. Дрожащей рукой старик пытался расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки под узлом галстука. Я быстро освободил узел, вырвав пуговицу с корнем. Словно рыба, выброшенная на берег, шеф хватал ртом воздух, пальцы на груди смяли рубашку, будто хотели содрать кожу.
– Срочно скорую, - заорал я так, что сразу несколько человек, бросившихся к нам, схватились за телефоны. Не зная, что делать, я лишь расстегнул старику пиджак, придерживая ему голову, чтоб она не лежала на полу.
– Петя, - прошептал он по-русски.
– Наклонись...
Я опустил голову, приблизив ухо к его губам.
– Докажи им, что мы правы, - продолжил он чуть слышно.
– Собери генератор...
– Тише, Янис, тише, - пробормотал я.
– Не волнуйтесь об этом сейчас, просто дышите глубже.
– Собери ген...
– захрипел он и, выгнувшись дугой, затих.
– Мать вашу, где же скорая?!!
– Заорал я, надавливая скрещенными ладонями на грудную клетку.
Что было дальше, я помню плохо. Кажется, я делал шефу искусственное дыхание, потом появились люди с носилками, кто-то что-то говорил. Более-менее связно я стал мыслить лишь тогда, когда заплаканная Дайга, с черными кругами размазанной туши под глазами, влила в меня рюмку коньяка. Закашлявшись, я глотнул обжигающей жидкости, почувствовав, как по пищеводу она скатилась в желудок, и оглянулся вокруг. Наша лаборатория.
– Куда его увезли?
– Спросил я девушку после того, как откашлялся.
– В Страдыня, - всхлипнула она.
– Я поехал туда же, - встал я со стула.
– Найди телефон его жены, позвони, пожалуйста...
– Хорошо, -
кивнула она. Ее некрасивое лицо сморщилось, и из глаз на блузку закапали слезы. Я обнял ее и погладил по голове.– Я сам позвоню, ты мне телефон только найди и смс-кой пришли, ладно?
– Ладно-о-о, - заревела она уже в голос. Продолжая обнимать девушку, я нащупал на столе бутылку и плеснул золотистой жидкости в рюмку, которую сам только что опустошил.
– На, выпей...
– Глава вторая. Первые ласточки.
Приклад винтовки ударил меня в плечо, звук выстрела пробился сквозь наушники, мягко хлопнув по ушам. Я пригляделся - в черном поле мишени, чуть левее центра появилась маленькая рваная звездочка. Едва я оттянул затвор, на стол упала гильза и откатилась к краю. Второй патрон без задержки вошел в камеру. Щека привычно коснулась полированного дерева, взгляд зафиксировал полулуния прицела и выровнял их со всех сторон. Полумилдотная прицельная сетка остановилась на мишени. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох и палец медленно потянул спуск. В момент задержки дыхания приклад снова ударил. Рядом с первым отверстием появилось второе, края звездочек касались друг друга. Неплохо.
Стрельбище - одно из двух мест, где я чувствовал себя полностью счастливым уже несколько лет. Здесь нет работы, проблем с семьей и женщинами, интернетных споров и прочего мусора, которого хватает в нашей жизни. Лишь любимая винтовка, надежный прицел и мишень. Еще, правда, есть ветер, добавляющий случайностей и собственное тело, которое не всегда делало все как надо. Но это только добавляло интереса. Впрочем, сегодня ветра почти не было. Именно в такие дни чувствуешь, что весна все же пришла. С самого утра пригрело солнце, и термометр в машине показал аж пятнадцать градусов выше нуля. А еще появился запах весны. Тот самый, волшебный, едва уловимый аромат, который заставляет кровь играть в жилах и напоминает о пробуждающейся жизни. В этом была некоторая горькая ирония, ибо сегодня я вдыхал его на похоронах шефа.
После церемонии я не стал возвращаться в институт, а заехал домой за винтовкой и двинулся сюда. Надо было успокоиться и хорошенько подумать, что делать дальше. За неделю, прошедшую с конференции, много чего произошло. Отлежав три дня в реанимации, старик умер: обширный инфаркт. В Агентстве Инвестиций, через которое шло финансирование нашего проекта, была создана комиссия по проверке нецелевого расходования средств. В Институте - комиссия по этике. Я был назначен исполняющим обязанности руководителя лаборатории, поэтому все отчеты и проверяющие "свалились" на меня. От выводов обеих комиссий зависело как будущее лаборатории, так и моя карьера. Следовало хорошенько продумать, как себя вести и чего добиваться.
Выстрел. Отрыв на семь часов. Нервы, блин. Подумал о гадостях, отвлекся - вот и результат. Сзади заскрипел песок, я обернулся. К рубежу подошел Модрис, один из работников Шутинг Центра. Он с семьей жил прямо здесь, в лесу, рядом со стрельбищем. Не один раз я ловил себя на мысли, что завидую ему: живешь себе в глуши, следишь за оборудованием, стреляешь - и больше никаких забот.
– Как сегодня?
– По-русски поинтересовался он, присаживаясь к трубе. Он был одним из тех людей, которые совершенно свободно говорили на обоих языках, и лишь по имени можно было сделать выводы относительно его национальности.