Студенческие хроники или год в общаге

Отношения с Еленой не наладились, а даже, наоборот, ухудшились. Именно из-за того, что я заступился за неё. Я понимал. Хреново быть должником по отношению к тому, кого ненавидишь, а в ненависти Петровой я не сомневался. С одной стороны, это давало мне повод для злорадства, но с другой – чувство неприятной неудовлетворенности. В тот день я защищал девушку без какого-либо умысла.

А сцена поцелуя, тем временем, всё приближалась и прибижалась. Я даже подготовиться не успел, когда Рудольф сообщил, что после перерыва мы снимаем этот злосчастный момент. Елена была обескуражена тоже.

– Значит так, ребята, – сказал режиссёр, отведя нас с партнёршей в укромное местечко, – я не знаю, что между вами происходит и, честно говоря, не хочу знать. Меня это не касается. Но всё, что касается съёмок, – уже моё дело, поэтому, прошу, давайте обойдёмся без лишних эмоций и сделаем то, что требуется, быстро, окей?

– Я-то что? – пожал я плечами. – Я могу делать это хоть целый день. Все претензии к мисс Пирс.

– С чего ты взял, что я начну устраивать сцены? – язвительно поинтересовалась девушка. – Я знала, на что шла, когда согласилась на эту роль, поэтому…

– Достаточно! – рявкнул Мастерс. – Я рад, что вы нашли компромисс. Идите готовьтесь.

Он всегда так делал, когда видел, что назревает очередной словесный баттл между мной и Еленой. Отправлял нас в гримерки. И мы слушались, сами не зная почему.

– Ты меня растоптала сегодня.

– Отлично.

– Хотела сделать мне больно? Или тебя это возбуждает? Приятно было, правда?

– Нет, не возбуждает. Я не почувствовала ничего. Ты ничто для меня.

– Не говори так.

Отточенные реплики срывались с наших губ, будто бусины, стучащие о поверхность. Я всеми силами старался оградить себя от смысла произносимых нами слов, но они эхом звучали у меня в голове.

Ты ничто для меня.

Кому Елена адресовала эту фразу, насквозь пропитанную ненавистью и отчаянием? Неужели моему персонажу, Джареду? Или всё же мне? Почему её глаза лихорадочно блестят, а тон так убедителен? Это слишком хорошо даже для самых талантливых актрис.

Я сделал шаг вперёд, прижимая девушку к столу. Петрова заметно напряглась и даже задрожала, что доставило мне некое удовольствие. Не всё равно, значит. Уперевшись руками слева и справа от партнёрши, я сократил расстояние между нами до минимума. Наши тела соприкоснулись, вызывая внутри приятную истому.

Она меня возбуждала.

– Ничто, – повторила Елена, задыхаясь и пытаясь выбраться. – А теперь отпусти меня. Нам не о чем говорить.

После этих слов по сценарию следовала эпичная развязка, прописанная чёрным по белому, – поцелуй. Его я и собирался сейчас продемонстрировать.

Я впился в губы партнёрши жестко и напористо. Кажется, это её ошеломило, потому что несколько секунд она стояла с широко открытыми глазами и не отвечала, хотя знала, что этот момент есть в сценарии. А затем робко приоткрыла губы, позволяя углубить поцелуй. Что я и сделал, собственно говоря.

Эмоции взорвались фейерверком, заставляя кровь бешено стучать в висках. С такой страстью мы не целовались, даже когда были парой. Я грубо запустил пальцы в её волосы, сильнее прижимая к бёдрам. Губы Петровой, такие знакомые и мягкие, пробудили рой воспоминаний. Что-то колыхнулось в душе, а затем электрическим разрядом откликнулось в сердце. Яркие картинки-моменты нашего романа с неестественной скоростью проносились в голове. И внезапно я понял, что значит счастье.

Оно заключалось в этой хрупкой девушке.

И несколько лет назад я был действительно счастлив, но сам лишил себя этого. Сам.

Поцелуй становился более нежным, неторопливым, сладким. Однако в следующее же мгновение всё закончилось, оставляя меня в состоянии продолжающейся эйфории, а затем – непонимания. Елена оттолкнула меня. Лицо её выражало ужас, и она прошептала:

– Это не должно было случиться, Джаред. Не должно.

Партнёрша вырвалась из моих объятий и выбежала из комнаты, пока я никак не мог понять, почему она назвала меня чужим именем.

– Стоп! Снято!

Ох, чёрт! Я же всё ещё на съёмочной площадке! Следовал ли я сценарию?

Текст напрочь вылетел из головы. А впрочем, я был не против отснять хоть сотню таких дублей.

– Потрясающе! Прекрасная работа! – покрасневший от удовольствия Руди подошёл ко мне и похлопал по плечу. – Спасибо, что внял моей просьбе. Вот тебе небольшое награждение.

Я принял довольно пухлый конверт и безразлично покрутил его в руках. Не это меня сейчас волновало.

– А где Елена? – режиссёр покрутил головой, высматривая девушку.

– Она уже в гримёрной, – тоненьким голоском сообщила помощница Петровой.

– Оу, не могла бы ты передать ей это? – Мастерс протянул девице второй, такой же пухлый, конверт.

– Давайте лучше я, – я вырвал награду из рук мужчины и, прежде чем кто-либо смог понять что-нибудь, рванул в сторону гримёрных.

Сейчас я был уверен в двух вещах: во-первых, у меня всё ещё есть чувства к Елене, а во-вторых, – они стали гораздо сильнее.

Я замер в нерешительности у двери с табличкой, надпись на которой гласила “Елена Пирс”, и сжал в руке конверт. Что я вообще собираюсь ей говорить? Умолять простить? Признаваться в своих чувствах? Или предложить дружбу?

Этот поцелуй явно изменил что-то. Если бы девушке было всё равно, она не убежала и не пряталась бы, словно мышь. Она боится. Боится того, что проснулось в ней. В этом я не сомневался.

Собравшись с духом, я громко постучал. Ответа не последовало. Тогда я нажал на ручку и, к моему удивлению, дверь приотворилась. В гримёрке никого не было. Сначала я было решил, что лучше уйти, но любопытство взяло своё. Воровато оглядываясь, я быстро проскользнул в комнату.

Гримёрная – второй дом любого актёра. Это место, где он проводит кучу времени, а значит по обустройству помещения можно судить о его владельце и многое рассказать о нём. Поэтому я с рвением принялся разглядывать комнатку.

Вещи, косметика, аксессуары были разбросаны вперемешку с какими-то листками, блокотами, едой и ещё кучей всяких мелочей. На столике сидел небольшой плюшевый мишка. Я невольно улыбнулся, вспоминая любовь Петровой к мягким игрушкам. Было приятно осознавать, что в ней хоть что-то осталось прежним. Всё-таки за маской уверенной и неприступной стервы скрывалась вся та же добрая малышка Елена.

Моё внимания привлекла фотография, заткнутая за ободок зеркала. Я аккуратно вынул её и принялся с интересом рассматривать.