Студент: Назад в 90-ые
Шрифт:
– Милиция. Святослав Степаныч Григорьев?
– Да.
– У нас ордер на обыск и арест вас и вашего брата. Он дома? Нет. А где он?
– Не знаю, - заторможено ответил я. Последовала команда сотрудникам, которые прижимали его к полу в коридоре:
– Поднимите его и наручники затяните потуже. Видимо мы тут на долго.
В четыре руки меня подняли с пола и посадили за клеёнчатый стол. Старший, шелестя бумагами в красной папке, достал протокол и задал вопрос, который не предвещал ничего хорошего:
– У вас есть в квартире оружие?
– голову прострелила страшная мысль. Дедовский трофейный Вальтер со времен войны лежал в комоде, и Слава давно не
– Не знаю, - неуверенно ответил парень неожиданно осипшим голосом.
– Ладно, разберемся.
Минут через пять появились соседи и с испуганным видом наблюдали как переворачивают квартиру с ног на голову сотрудники милиции. Им быстро разьяснили, что они теперь понятые и должны следить за действиями оперативной группы. Еще через пол часа на стол положили книгу Пришвина «Весна света», где был сделан вырез под пистолет, но его там, к счастью, не было. Но радовался Слава рано, шомпол и несколько патронов лежали внутри. Протокол обыска был быстро подписан, все содержимое вместе с книгой изьято. Прихватили и немецкий пехотный кортик. Сказали, что тоже пойдет на экспертизу. Разрешили одеться и взять вещи первой необходимости.
– Какие вещи? – растеряно захлопал глазами Слава. Ехать куда-либо ему отчаянно не хотелось, по спине пробежал холодок, он почему-то отчетливо понимал, что назад уже не вернется.
– Кружка, ложка, полотенце и нижнее белье с парой футболок.
– Но у меня же бауманка! Поступление в институт!
– Не переживай,- заржал старшой, - институты мы тебе обеспечим. Только другие. А какие именно – зависит от твоей сговорчивости.
Через 15 минут квартиру опечатали, и бобик со Славкой покинул двор.
5 июня 1988 года. УВД города Долгопрудный. Святослав Степанович Григорьев
Пока ехали до отделения, подпрыгивая в бобике на ухабах и ямах, Слава все никак не мог взять в толк, что же происходит и к чему все это может привести. Опера молчали, упорно игнорируя его попытки их разговорить и выяснить, что же натворил старший братец, которого он уже дней пять как не видел. «А ведь мог бы и предупредить, гад, что что-то натворил! Правильно бабушка говорила – в тюрьму ему дорога. Только по какому-то злому року по этой дороге еду теперь я за него» - с обидой подумал он, - «с другой стороны, я же не причем. Да и пистолет тот дедовский, я его лет десять даже в руки не брал». Время по пути в отделение пролетело быстро, 10 минут ехали или пол часа,я этого не заметил. По приезду наручники не сняли даже когда в кабинет следователя привели.
Рвусь из сил — и из всех сухожилий,Но сегодня — опять как вчера:Обложили меня, обложили —Гонят весело на номера!
Играл в кабинете следователя Высоцкий, в кабинете прокуренном хоть топор вешай. Черноволосый мужчина, с редкими волосками искрящими серебром седины тут и там в короткой прическе, поднял рыбьи внимательные глаза, убавил радио, посидел в тишине с минуту и задал вопрос:
– Ну что, Григорьев. Готовы сотрудничать со следствием?
– Готов, – кивнул я
– Где твой брат, некий Владимир Степанович Григорьев?
– Не знаю. Я же уже говорил, честно
– Значит, со следствием сотрудничать не готов. Так и запишем,- кивнул мужчина и махнул
рукой, - уведите! Пусть посидит в камере, подумает.Камера местом оказалось довольно мрачным. В кино эти помещения выглядят чуть веселее и светлее что ли. Удивил цемент на стенах, тусклая лампочка, которая освещала процентов на 20 помещение и атмосфера всепоглощающей тоски. Хорошо хоть пол и нара от стены до стены были деревянные и можно спокойно прилечь, не рискуя застудить почки. На улице лето, а тут как в склепе было прохладно и сыро. От нечего делать стал изучать надписи на стенах. Бывшие тут до меня узники изрядно постарались запечатлеть свои имена и кликухи, для истории – не иначе. Иногда попадались матерные комментарии в адрес ментов или судей. Так же писали статьи и срока которые получали.
«Да, лучше бы этого опыта не иметь в биографии.» - пронеслась мысль в голове. Время текло вяло, то ли пол часа прошло, то ли пять – непонятно, отмерять было нечем. Когда от скуки Слава чуть на стенку не принялся лезть, а желудок крутило от голода с характерным лязгом щелкнул замок и открылась дверь.
– Григорьев, на выход, - послышался грубый голос. Идти было не очень удобно, ремень и шнурки сняли перед тем, как отправили в это место. За столом в кабинете сидел мой хороший знакомый, который руководил обыском. Он предложил воды и сигареты.
– Не курю,- буркнул я, - а от воды не откажусь.
В кино всегда показывали этот стеклянный графин. Из него мне в стакан и налили. Только когда сделал первый глоток понял, насколько мучает жажда. Стало полегче
– Вы можете сказать за что меня? Я же отличник, в ВУЗ на инженера поступать собираюсь. Я из дома то не выхожу, готовлюсь.
– Да все вы, когда сюда привезешь студенты жалостливые,- фыркнул в усы милиционер, а потом раскрыл папку, - 1 числа этого месяца 1988 года в 23-40 в кафе «Ракета» произошла потасовка из-за девушки, гражданки Антиповой А.Н. В результате драки ранен сотрудник милиции младший лейтенант Куравлев Сергей Михайлович 61 года рождения. С применением огнестрельного оружия. По утверждениям свидетелей стрелявшим был некий Григорьев Владимир Степанович. Был он в компании четырех приятелей. Один из них худощавый среднего роста, брюнет с усами щеткой. Узнаешь?
– Кого узнаю?
– Себя! Брюнет с усами – кивнул он на меня, - калибр патронов на экспертизе совпал. Как ты говоришь – трофейный Вальтер? Вот из вашего вальтера сотрудника вы и подстрелили. У тебя соучастие и хранение боевых патронов. Попал ты, Слава, как кур во щи! Но сотрудничество со следствием, чистосердечное признание и указание, где искать твоего брата уверен судом будет принято, как смягчающее обстоятельство.
– Не было меня ни в какой Ракете! –почти прокричал я, а потом повесив голову добавил глухо, - и брата, где искать не знаю. Мы с ним почти не общаемся.
– Мальчик, я тебе не как милиционер, я как сам дважды отец советую, - он положил на стол лист и ручку, - напиши чистосердечное. Уменьши размер той задницы в которую попал.
– Нечего мне писать, я все что знал сказал, - набычился Слава.
– Увести! – скомандовал офицер,- пусть в камере ночь покантуется. Иногда нары ума добавляют.
Ужин в камере был тем еще. Вместо чая получил стакан еле теплой жидкости, которую иначе как пойлом и не назвать. Правда сахара не пожалели. Хлеба пару кусков дали и толи кашу то ли клейстер. Вид и род крупы так и не угадал. Есть не стал эту замазку. Ограничился хлебом и чаем. Живот переварил все будто еще на подходе, прямо в пищеводе. Крутить правда стало меньше, но голодное урчание нарушило тишину камеры уже через пол часа.