Студия пыток

– О господи. – Он медленно поднес браслет к окну и внимательно рассмотрел его, потом вернулся к снимку и наконец поднял на меня глаза. – Что ты собираешься с этим делать?

– Пока ничего. Подожду до конца распродажи.

– Наверное, я не прав – тем более после всего, что рассказал, – но, может, лучше поспешить?

– Может, однако, этот человек мертв, и там, где он сейчас, он никому не навредит, а эта распродажа, если честно, нужна нам позарез. Его сестра больна, она умирает. Мы не можем переносить аукцион на другое время.

Он задумчиво кивнул.

– Да, этим штукам пришлось ждать довольно долго, и пара дней ничего не изменит. – Он снова посмотрел на снимки. – Когда думаешь о слове «снафф», оно кажется даже приятным на слух. Будто свечку задуваешь. «Туши свечу, бегом беги в кровать. Старик придет – тебе несдобровать».

Дерек нервно засмеялся… Кто-то где-то прошел по моей могиле… Я вздрогнул и встал.

– Давай-ка вынесем эту кучу из дома.

Нам понадобился еще час, чтобы загрузить вещи в машину. Наконец, усталые и грязные, мы уселись рядом в фургоне. Мне хотелось предложить ему сходить куда-нибудь поесть и выпить. Вместо этого я протянул ему тридцать фунтов и спросил, куда его подбросить. Он подумал, потом сказал:

– Ты как-то говорил, что у тебя сейчас мало денег.

Я бы тронут.

– Все относительно. Ты более чем заслужил это. К тому же у тебя сейчас нет работы.

– Знаешь, я все равно встретился бы с тобой, даже без этой истории со съемкой. Помнишь, я как-то сказал, что предпочел бы, чтобы ты остался у меня в долгу, а не я у тебя?

– Да. – Я пытался скрыть радостное предчувствие.

– Ты мог бы дать мне кое-что поважнее денег.

– Ну и?

Дерек посмотрел на меня в упор своим чистым и простодушным взглядом веймарской легавой – «серебряного призрака».

– Боже мой, у тебя просто великолепное лицо. – Мои губы дрогнули. Его голос внезапно посерьезнел. – Помнишь, я рассказывал, что мечтаю снимать фильмы ужасов?

– Да?

– Знаешь, кажется, это может сбыться. Думаю, у меня получится. Я отложил немного денег, и теперь у меня есть время. Я сделал много коротких фильмов. Даже выиграл пару конкурсов. У меня действительно получается. Просто нужно время, транспорт и актеры, и мне кажется, я нашел их.

Я улыбнулся, скептично, так, как старый улыбается молодому, но его энтузиазм меня слегка раздразнил.

– Поздравляю.

– Спасибо. Но здесь требуется твое участие.

Я ожидал, что он попросит взять напрокат какой-нибудь антикварный реквизит, попросит офис нашего аукциона для съемки. Что бы там ни было, я уже решил помочь ему.

– Сделаю все, что смогу.

Дерек широко улыбнулся и спросил:

– Какой самый-самый популярный фильм ужасов?

– «Доктор Джекилл и Мистер Хайд»?

– Хорошая версия, но нет. – Он понизил голос и стал похож на булочника на ярмарочной площади, вкрадчиво рекламирующего свою стряпню. – «Носферату»! – Потом, заметив мое замешательство, добавил: – «Дракула». После Белы Лугоши все было скучно и безобидно, все эти байронические аристократы: Кристофер Ли, Питер Кушинг. Для развлечения неплохо, но с оригинальной версией ни в какое сравнение не идут. «Носферату»… – Он протянул слово, разделяя его на слоги. – «Нос-фе-ра-ту». У Мурнау был Макс Шрек, у Вернера Херцога – Клаус Кински. Я собираюсь сделать собственную версию, и ты отлично подходишь на главную роль. Древний вампир, венец династии, одинокий, ожидающий своей гибели. Потрясающее чудовище, которое слишком зажилось на свете. Что скажешь? – Он заговорил с американским акцентом: – Ну, давай, парень, я сделаю из тебя звезду!

Я вдруг осознал, что наклоняюсь к нему. Сел прямо. Воцарившуюся тишину прервал телефонный звонок. Я с удивлением нажал на кнопку.

– Мистер Маккиндлесс?

– Он мертв, – ответил я шепотом – слишком тихо, так, чтобы нельзя было расслышать на другом конце провода. Голос продолжал:

– Это Королевский лазарет. Мне жаль вас расстраивать, но ваша тетя в критическом состоянии. Думаю, вам стоит немедленно приехать сюда.

19. Под откос

В лазарете я запутался в коридорах и спросил дорогу у какого-то белого халата. Тот мельком взглянул на меня и отправил коротким путем, который оказался чередой гулких подвальных помещений. Мимо меня то и дело провозили каталки, на которых лежали накрытые одеялами холмы, скорее всего – мертвые. Нос запоминает то, что вылетело из головы. В этом больничном запахе хранятся все мои визиты в подобные места. Мое «мадлен». [19] Сутулый мужчина в грязном махровом халате прошаркал мимо, не поднимая глаз. Санитар, похожий на тюремного надзирателя, взял его под локоть и повел за угол. Я отправился дальше. Людей становилось все меньше, а стены темнели. Вокруг появилось больше старых канализационных труб, сохранившихся с викторианских времен. Я задержался у двух расходящихся коридоров, раздумывая, куда свернуть. Маленький мужичок в серой спецовке прошмыгнул мимо, держа в каждой руке по большому мешку с мусором. Я попытался спросить у него дорогу, но он исчез за вращающейся дверью. Я и пошел следом. Он склонился над печью и принялся энергично опустошать мешки, выбрасывая мусор в огонь. Мне в лицо ударила волна горячего воздуха. Спина и лоб вспотели, я почувствовал легкую слабость. Больничный запах исчез. Наши взгляды встретились. Он хотел было что-то сказать, но я крутанул дверь, которая заслонила меня от его взгляда. Я вернулся обратно, прислонился к стене, прижался щекой к прохладному кафелю, стараясь стереть картинки, возникающие в голове. Послышались шаги. Из-за угла показалась медсестра. Я выпрямился и сказал ей, что потерялся.

19

Печенье «мадлен» стало нарицательным благодаря Mapселю Прусту: символ неосознанных ассоциаций, которые появляются благодаря запахам, звукам и другим ощущениям.

– Потерялись географически или душевно? – В ее голосе звучала ирландская напевность.

– И то, и другое.

– А-а-а. – Она рассмеялась. – Я могу помочь только с географией. Некоторые вещи лечению не поддаются.

Мои губы сложились в подобие улыбки, и я сказал, что согласен с ней.

На этот раз в глазах медсестры было сочувствие.

– Мне очень жаль, но ваша тетя перенесла еще один сердечный приступ сегодня, в три пятнадцать. Она умерла сорок минут назад.

Она проводила меня в малюсенький кабинет и усадила напротив, за письменный стол, на котором царил идеальный порядок. За стеклянной стеной другая медсестра кормила старика с ложки. Содержимое ложки стекало по подбородку пациента, и я отвел взгляд.

– Вашей тете было уже за восемьдесят. Боюсь, что у ее организма не было шансов выдержать второй удар сразу после первого. Конец ее был быстрым и безболезненным. К сожалению, нам не удалось связаться с вами раньше.

За стеклом медсестра вытерла подбородок старика, заново наполнила ложку и попробовала еще раз.

Мисс Маккиндлесс умерла в тот момент, когда я переносил книги ее брата, нарушая обещание сжечь их. Мне было не по себе от того, что она умерла, и оттого, что я не сдержал слова, но если бы я все-таки сжег книги, то чувствовал бы себя еще хуже. Теперь и она, и ее брат мертвы. Книги их пережили, как пережили своих прежних владельцев. И все же мне хотелось надеяться, что мысли об этих книгах не терзали ее в последние часы жизни, и еще я надеялся, что ее дух не витает сейчас где-нибудь в районе моего фургона, доверху набитого вещами ее брата.