Стук-стук, я твой друг

– Смотри, грибочки! – Восторженно взвизгнула Глинни, метнувшись с тропинки. Кирпачек последовал за ней. Сестра опустилась на колени и любовалась грибной семейкой. Старший брат улыбнулся – столько восторга на её юном личике! Огромные, тёмно-бордовые глаза сверкали, узкая полосочка зрачка немного расширилась. Кто бы мог подумать, что из «красненькой летучей мышки», какой она была в детстве, вырастет такая красавица?

– Там ещё есть, вон на той полянке, – Глинни махнула рукой в сторону ёлок, раскинувших тёмные лапы неподалёку. – Я позавчера заприметила, но не стала срезать, хотела тебе показать!

– Вот плутовка, а ведёшь себя так, будто действительно только сейчас нашла их! – Кирпачек дёрнул сестрёнку за длинную косу и направился к ельнику. Глинни, показав брату вслед язык, стала аккуратно срезать зрелые, тугие грибы и осторожно опускать их на дно большой плетёной корзины.

Кирп, улыбнувшись, прошёл к группе старых деревьев с необхватными стволами, на которые указала сестра. Грибы он увидел сразу же. Семейка бешенки притаилась у корней корабельного дерева. Кирп присел, срезал сразу всю гроздь грибов, бросил добычу в корзину и резко разогнулся. В глазах поплыло, окружающий мир размылся, подёрнулся туманной дымкой, потом вдруг по нему понеслись сверкающие искры.

– Переучился, – пробормотал Кирпачек, зажмурившись.– Надо как следует отдохнуть.

Он потряс головой и, покачнувшись, оперся ладонью о шершавый, поросший слабо фосфоресцирующим мхом ствол старого дерева. Прислонившись к нему, молодой врач прижался щекой к тёплой коре и закрыл глаза. Кирпачеку вдруг показалось, что воздух превратился в зловонную смесь, запах чеснока и прокисшей воды, пропущенной через крест, вызвали приступ тошноты. Его вырвало. Когда молодой вампир, вытерев рот платком, потом, продышавшись, разогнулся, то оказалось, что смотрит в упор в мерзкие, со страшными круглыми зрачками, блёклые голубые глаза ЧЕЛОВЕКА.

ЧЕЛОВЕК был точно таким, как в том фильме – ужасным и злобным, но краем сознания вампир отметил выражение растерянности на страшной морде и непонимание в глазах этого мифического существа.

ЧЕЛОВЕК отшатнулся, нарисовал лапой в воздухе крест и пропал.

Глава 2

– Привидится же… – пробормотал ЧЕЛОВЕК, вытирая вспотевший лоб и тупо разглядывая ствол сосны, из-за которого на мгновенье выглянул монстр, достойный сняться в фильме «Дракула отдыхает», причём – без грима и в главной роли.

Звали ЧЕЛОВЕКА Мамонт Дальский, и он наверняка был бы растерян куда сильнее, будь он трезв. Но ЧЕЛОВЕК был пьян, а потому просто мутным взглядом тупо смотрел на сосну, потом обошёл её и, никого не найдя, продолжил свой путь. Шёл Мамонт Дальский к людям, туда, где была цивилизация, которая давала всё. Всё, что сейчас нужно было Дальскому, это полуторалитровая пластиковая бутылка, наполненная минеральной водой – холодной, бьющей гейзером из пластикового горлышка, пузырящейся и бурлящей.

В лесу он бродил давно, и сколько не пытался вспомнить, как именно давно, не мог.

Всё началось с шутки. Дальский пошутил, а селянин Курицын не понял, что это была шутка, и рассердился.

– Где Мамонт?!! Порешу!!! – Ревел Курицын – огромный рыжий детина лет сорока. Глаза его налились кровавой яростью, лохматые брови грозно сошлись к переносице, а лицо, и без того румяное, просто побагровело от гнева. – Я за своего быка вот этими самыми мозолистыми руками любого мамонта задушу!!! – Он потрясал огромными, как ковши экскаватора, ладонями, и соседи верили – действительно, сейчас Васька задушит не только любого мамонта, но и парочку саблезубых тигров в придачу.

Василий, словно ледокол, двигался по деревенской улице, рассекая толпу односельчан, обрадованных бесплатным развлечением. Тракторист Курицын шёл убивать Мамонта. Мамонт Дальский был щупл и слабосилен – по причине природной конституции и многодневного запоя, а тракторист Курицын как раз-таки, огромен, силён, вспыльчив и в кои-то веки трезв. Соседи, словно в театр, сбежавшиеся на скандал, не сомневались, что именно так Васька Курицын и сделает.

Он был в такой ярости, что завалил бы голыми руками, пожалуй, и настоящего мамонта, не будь эти слонообразные ископаемым. Но Мамонт, явившийся причиной Васькиного гнева, был всего лишь хилым заезжим интеллигентом.

Заехал в деревню с милым русскому слуху названием Задериха этот интеллигент примерно две недели назад, в компании столь же интеллигентных, обходительных и сильно весёлых (в смысле – навеселе) людей. Гости сельчанам понравились тем, что много пили, и соответственно, платили за самогон и закуску. То, что кто-то может употребить спиртного больше, чем доморощенные алкаголики, весьма удивляло достойных тружеников села. Однако, приезжие были людьми творческими и называли себя непонятным, но завораживающим словом – богема.

Местный почтальон Шипица, слывший человеком начитанным, не упустил возможности блеснуть эрудицией.

– Вот вы мне скажите: чем отличается богема от бомонда? – спрашивал он у приезжих.

– Бомонд, милейший, до самогона не опускается и творчеством предпочитает на Багамах заниматься, а не в Задерихе, – посмеиваясь, отвечал ему Мамонт Дальский, единственный экономист в шумной толпе художников и литераторов.

Селяне поначалу недоумевали, как он затесался в эту пёструю компанию, но потом, видя, что самогон экономист шибко уважает и от «богемных людей» не отстаёт, перестали этому удивляться.

Сам же Дальский свой интерес к богемной жизни объяснял просто:

– Зато весело! – говорил он и усмехался в усы.

– Где-то я тебя видел, – не отставал от него дотошный работник почтового ведомства, почтальон Шипица.

– Во сне кошмарном, а может в телевизоре – там мамонтов любят показывать,– проворчала в ответ любимая тёща одного из художников, у которой вся шумная компания, собственно, и столовалась.

Тёща зятя не любила и принципиально не понимала, что нашла её дочь – гарна дивчина украинских кровей – в этом «дохлом»?.. Саша Пушкин, напротив, мать своей жены очень уважал – та готовила просто изумительные пельмени. Тёщу звали Тамарой Ивановной и она, жалуясь на зятя подружкам, не получала от тех ни понимания, ни сочувствия. «Ты уж его не забижай, Тома, он же человек богемной» – с ударением на «О», говорила самая близкая из подруг. В ответ тёща подающего надежды художника только плевалась. Однако в силу законов гостеприимства и чтобы соседи худого не подумали, если зять всё же вылезет «в люди», и самого Сашу Пушкина, и всех его друзей, Тамара Ивановна принимала с показным радушием.

– А чего тебя мамонтом прозвали? – поинтересовался Шипица.

В ответ экономист показал язык, перестав сразу быть серьёзным, усатым дядькой. Это была любимая шутка Дальского, он во всю ивановскую эксплуатировал свою похожесть на Эйнштейна, часто веселя этим компанию.

– Шипица, ты что ли совсем оглох, не узнаешь, – захохотал балагур и весельчак, а так же душа всех деревенских гулянок, тракторист Васька Курицын. Механизатор очень любил сканворды и постоянно таскал с собой пару-тройку. – Вот, смотри, – он развернул газетку и ткнул пальцем в фотографию Эйнштейна. – Это же ты, Мамонт, тут я тебя без очков не признал. – Курицын выудил из бездонного кармана, каких на камуфлированном рабочем комбинезоне было множество, карандашик, послюнявил его и, посчитав клеточки, спросил: