Стукач и его палачи

– А как быть вот с этой лепотой?

– Ну, с кем не бывает? Бес попутал. Ошибся человек,- стал приводить свои доводы полковник.

На некоторое время возникла тягостная тишина. Потом, как это часто бывает, посыпались предложения.

В конце концов, итогом переговоров был компромисс: уголовный розыск проявляет всё дипломатическое искусство для изобличения Ипатова в совершённом преступлении и добивается от него признательного показания.

– И без рукоприкладства!- строго предупредил прокурор. – А эксперта накажите своими правами! Но если дипломаты из вас окажутся хреновыми, какие будут последствия, вы знаете!

Проявить всё дипломатическое и оперативное искусство, было поручено Баталову.

– Можно приступать?- спросил опер.

– Начинать с чего будешь?- поинтересовался прокурор.

– Аргументы приводить.

– Можно подумать, что ты их ему не приводил.

– Деваться-то некуда. Уболтаю. Авось проговорится.

– Опять это «авось»,- поморщился прокурор. Но дальше продолжать не стал.

Перед рандеву с Ипатовым Баталов решил заглянуть к Сивцову.

– Как тут мой подопечный?- спросил он.

– Анекдоты травит. Уму-разуму всех учит.

– Надфиль сохранился?

– А куда он денется?

– Ты мне дай его на время беседы с Ипатовым.

– Не проблема.

Войдя в кабинет в сопровождении надзирателя, Ипатов остановился у привинченного к полу стола.

– Садись!- предложил ему Баталов.
– В ногах правды нет.

– Можно подумать, что она где-то есть?- ответил Хохотунчик.

– Неужели совсем нигде?

– А то вы не знаете.

– Значит, ты признаёшь, что всё это время, отрицая свою причастность к краже из магазина, говорил неправду?

– Ловите на слове.

– Только констатирую сказанное тобой.

– Зачем приехал, гражданин начальник?

– О состоянии здоровья спросить.

– А чего беспокоишься?

Баталов достал надфиль.

– Приехал посоветовать, чтобы вот этой штучкой зубы не портил. Жевать, чем потом будешь?

– Вам какое дело?

– Действительно. Моё дело ловить, изобличать.

– А моё убегать и изворачиваться.

– Но ведь не убежал. Да и изворачиваешься, скажу я тебе, не профессионально. Всё очевидно, а ты в несознанку идёшь и лишний срок наматываешь, вместо того, чтобы чистосердечно…

– А я не чистосердечно?

– Нет. Ну, сам посуди. Ранее судим за кражи – раз. В момент совершения кражи был в деревне – два. Ночью, когда была совершена кража, пришёл пьяным – три. При совершении кражи распита бутылка «Зубровки» - четыре. Оставлены следы твоих зубов на шоколадке и баночке горошка – пять. Пытался надфилем изменить микрорельеф режущей кромки зубов – шесть. Показания подельника – семь. И отпечаток твоего пальца на месте происшествия - восемь. Знал местоположение магазина и подсобки и возможность проникнуть через неё в магазин – девять.

– Ну, уж на отпечаток моего пальца ссылаться не надо! Не могло его там быть.

– Следовательно, всё остальное признаешь?

– Да ничего я не признаю. Не был там.

– Слушай, Ипатов! Никак не могу понять: на что ты надеешься? Всё же против тебя. Подельник во всём сознался, да и куда ему деваться, если кроме его признаний там его пальчики тоже остались,- начал сочинять Баталов.

– Его-то, может, и остались, только не мои. Я это точно знаю.

– Приведи веский аргумент.

– Вот достали! Ну, как они, в натуре, могли там быть, если я был в перчатках?

Баталов расхохотался.

Ипатов некоторое время смотрел на хохочущего опера. И вдруг до него дошло.

– Блин, надо же так позорно проколоться!

– Да ты не переживай!- утешил его опер.

– А теперь уж что переживать. Было дело. Тешит меня только то, что у вас тоже прокол вышел.

– Какой?

– А с моим пальчиком. Согласитесь, через перчатку я его не мог оставить.

– Значит, на какое-то время снимал перчатку,- стал защищаться опер.

– Что-то такого я не припомню.

– Так ты же, как говорят, не отходя от кассы, в магазине к бутылке с «Зубровкой» приложился, вот, видимо, какие-то детали у тебя из памяти вышибло. Вот скажи, помнишь ли ты, какие из своих зубов ты в камере подпиливал?

– Конечно, помню. Передние.

– Стало быть, резцы. А какими делал надкус?

– Вот этого не помню.

– Вот видишь,- приводил убедительные доводы опер. – Скажу тебе сразу: зря ты старался. Не те зубы подтачивал. Надкус-то ты сделал клыками, - продолжал сочинять и убеждать опер.

– Ха-ха-ха! Вот дурак. Теперь сам вижу, что зря,- согласился Ипатов. Не держи зла, начальник!

Учитывая рецидив, суд определил Ипатову длительный срок лишения свободы. Приговор, Хохотунчик выслушал с улыбкой.

Весть о том, как Ипатов стачивал надфилем свои зубы, чтобы избежать ответственности, дошла до колымажников сразу же по прибытию его в колонию. С этой поры, за ним, к уже имеющимся кличкам – Хохотунчик и Афганец – добавилась ещё одна: Стоматолог. С ней он и ушёл в мир иной.

Хозяин участка

Капитан милиции Туртыгин проснулся от стука. Прислушался. Стучали настойчиво в дверь его квартиры. Открыл, не спрашивая. И так было понятно: у кого-то что-то случилось. В дверях стоял старшина милиции Василий Онищенко.

– Что-то серьёзное?- спросил Туртыгин.

– Мясо умыкнули на улице Сучанской,- зябко поёживаясь, ответил старшина.
– Ох, и холодрыга,- продолжил он,- хороший хозяин в такой мороз собаку из дому не выгонит, а эти умудрились. Видать, свеженины сильно захотели.

– Сколько?- спросил капитан.

– Всю тушку поросёнка. Хозяин вечером зарезал. Ну и, конечно, обмыл…

– Я не про это спрашиваю. Градусов сколько?

– Полчаса назад было минус 52. К утру, наверно, все 55 будет.

– Лютует нынче декабрь.

– Лютует,- согласился Онищенко.

– Ты на транспорте?

– Ну ты даёшь, Василий Александрович! Машина – она ведь не человек. Мотор не завёлся.

– Идти далеко?- снова поинтересовался капитан.

– Почти рядом. Через две улицы и два переулка.