Суд идет

— Кому? — Вопрос прокурора прозвучал непреклонно.

— По мелочам я несколько раз давал кассирше. Но, честно признаюсь, суммы небольшие, о них вряд ли стоит вспоминать.

— Какой кассирше? Как ее фамилия?

— Школьникова Ольга. Только я прошу, гражданин следователь, о ней плохо не думать. Она девушка скромная и непосредственно в нашем деле не участвовала.

Шадрин почувствовал, как сердце его захолонуло, «Что?! Неужели и она в этом клубке?! Нет, нет… Тут что-то сработано умышленно…»

— Сколько раз вы давали ей деньги? — продолжал наступать прокурор.

— Я уже сказал: всего три раза.

— Когда и по скольку?

— Первый раз пятьсот рублей, это было в прошлом году, в мае, не помню какого числа, при Шарапове я дал ей.

— Где? — не давал опомниться прокурор.

— Ну… в этом… кабинете Анурова.

— Зачем она туда попала?

— Ее позвал Ануров.

— Зачем?

— Чтобы вручить деньги.

— Был там сам Ануров в это время?

— Нет, сам не был. Он нарочно вышел. А нам велел дать Школьниковой пятьсот рублей.

— Кому это — нам? Кто был в кабинете, когда вы передавали Школьниковой деньги?

— Шарапов.

— Каким образом он очутился в кабинете директора?

— Его вызвал Ануров.

— Зачем?

— Начальству видней.

— Когда это было? Утром или днем?

— Вечером, после работы.

— Какой купюрой вы давали?

— Сотенными.

Богданов поспешно записывал вопросы и ответы.

— А второй раз сколько, когда и где вы передавали деньги?

— Это было уже в июле месяце. Тоже пятьсот рублей. Деньги эти я передал ей при Анурове.

— Где?

— Тоже у него в кабинете.

— В какое время?

— Тоже вечером, после работы.

— Других свидетелей не было?

— Кроме Анурова, никто не видел.

— Сколько денег передали Школьниковой?

— Тоже пятьсот рублей.

— Купюра?

— Сотенные.

Богданов поднял голову и пристально посмотрел на Фридмана, который, сгорбившись, сидел посреди комнаты.

— Вы их давали как взятку за соучастие в деле или под другим предлогом?

— Как подарок.

— За что?

Фридман замялся.

— Чтоб молчала. — Он опустил глаза к полу и вздохнул.

— О чем молчала?

— О том, что товар идет мимо прилавка.

— В чем выражалось соучастие Школьниковой в хищении дефицитных товаров?

— Она пробивала чеки на товары, которые в магазине не продавались.

— Когда она это делала?

— В обеденные перерывы и после работы.

— Знал ли об этом кто-нибудь, кроме вас, директора и Шарапова?

Фридман помолчал, потом нехотя выдавил из себя:

— Знала еще Лилиана Петровна.

— Какая Лилиана Петровна?

— Товаровед магазина.

Богданов не давал опомниться Фридману. Авторучка в его руке судорожно бегала по чистому бланку протокола. Записывал быстро, с каким-то внутренним удовлетворением. Закусив нижнюю губу, он не поднимал глаз от стола.

— Фамилия товароведа?

— Мерцалова.

— А Мерцаловой вы давали деньги?

— Тоже незначительные суммы.

— Сколько раз?

— Три раза.

Вопросы «где?», «когда?», «при ком?», «какую сумму?» повторялись по инерции, механически. Семичленная формула расследования, по которой вели допрос еще древнеримские юристы, Богдановым выполнялась точно. Посматривая на часы, он спешил: вот-вот должны привести Шарапова.

В течение последних десяти минут, допрашивая Фридмана, Богданов ни разу не взглянул на Шадрина. И только тогда, когда основные показания Фридмана были записаны, он повернулся в сторону молодого следователя. Шадрин сидел бледный. Пальцы его рук лихорадочно навинчивали колпачок на авторучку и тут же свинчивали его.

Богданов не подал и виду, что заметил его волнение. Он пододвинул к Шадрину дело и тихо сказал:

— Теперь продолжайте сами.

В первую минуту Шадрин хотел отказаться вести дальнейший допрос, но усилием воли поборол растерянность и в знак согласия кивнул головой.

В дверь постучали.

— Введите! — распорядился Шадрин.

В комнату в сопровождении конвоира вошел Шарапов. Этот держался бодрее и увереннее, чем Фридман. Конвоир, принесший по просьбе Богданова табуретку, поставил ее напротив Фридмана. Понимая, что от него требуется, Шарапов спокойно, без особых приглашений, будто церемониал очной ставки ему уже был давно знаком, сел. Он даже улыбнулся, извинившись:

— Простите, что сел без разрешения.

— Сидите, — строго сказал Дмитрий, всматриваясь в лицо Шарапова. По сравнению с первым допросом сейчас на нем проступало что-то новое: настораживающее, уверенное.

Предварительный план допроса был Шадриным нарушен. Шарапова пришлось спрашивать о том же, о чем пять минут назад прокурор спрашивал у Фридмана. Дмитрий торопился. Он рвался скорей приблизиться к главному: уличить Фридмана в клевете. Услышать разнобой в показаниях. Он не верил, что Ольга могла брать взятки, совершать преступление. Тут что-то не то! Фридман виляет. Может, по наивности он думает: если в орбиту преступления втянуто больше лиц, то ему от этого будет легче.

— Кому вы лично отдавали деньги, вырученные вместе с Фридманом за продажу по спекулятивной цене ковров и драпа? — в упор спросил Шадрин.

— Всегда Баранову.

— А еще кому?

— Больше никому.

— Вспомните хорошенько, может быть, небольшие суммы вы дарили другим лицам? — Шадрин чувствовал, как по спине его растекалась нервная дрожь. Как он хотел в эту минуту услышать от Шарапова твердый отрицательный ответ!

Минутное молчание, которое застыло в следственной комнате, показалось ему пыткой. Он смотрел на Шарапова, а сам с мольбой думал: «Ну говорите же! Говорите же правду, что вы никогда никому больше денег не давали!..»

Шарапов склонил голову набок и, что-то припоминая, махнул рукой.

— Да это сущие пустяки. О таких крохах не стоит и говорить.

Дмитрий строго посмотрел на Шарапова.

— Нас интересуют даже крохи. Отвечайте, кому вы еще давали деньги за проданные товары?

— Ну, если вас интересуют незначительные суммы, то могу сказать.

— Кому?

— Школьниковой Ольге и Лилиане Петровне Мерцаловой.

Авторучка дрогнула в руках Шадрина. Он поспешно записывал. Он спрашивал о том же, о чем спрашивал Фридмана прокурор.