Суд идет
Шрифт:
В эту минуту она была твердо убеждена только в одном: если б Струмилин написал ей: «Приди ко мне! Никуда не смей ездить! Плюнь на свою туристическую поездку за границу!» — она ни на секунду не задумалась бы, что ей делать. Портниха, наряды, Елисейские поля, всякие там Монмартры и Лувры с Бастилиями — все это она может променять только на одну встречу со Струмилиным. Только на то, чтобы он до конца выслушал ее, узнал, как она любит его, как тяжело ей без него.
Но он запретил ей даже написать ответ.
К вечеру сборы кончились. Объемистый лакированный чемодан был упакован. Новенькая «Победа» стояла у ворот.
Рядом с чемоданом стояла белая корзина хризантем. Это была причуда деда. Несмотря на мороз, он привез цветы такими нежными и благоуханно-нетронутыми, как будто они только что распустились.
— Давайте присядем на дорожку, — сказал профессор, и все четверо — он, няня, Лиля и портниха, которая до самого последнего момента кружилась с иголками в зубах вокруг Лили, все прихорашивая ее, — сели. С минуту помолчали, храня озабоченную торжественность.
Истошный лай собаки в саду заставил всех вздрогнуть.
— Кого это нелегкая несет? — проворчала няня и, почесывая бок, подошла к окну. — Вроде незнакомый. Пойду спрошу.
Няню опередил профессор.
— Вам кого? — крикнул он из сенок незнакомцу, стоявшему у калитки.
— Мне нужна Лилиана Петровна Мерцалова.
Пса загнали в чулан.
— Пройдите.
Неизвестный молодой человек, одетый в серое пальто, поднялся по скрипучим порожкам в сенки и впереди хозяина вошел в дом.
— Вам кого нужно? — спросила Лиля, оглядывая вошедшего незнакомца.
— Мне нужна Лилиана Петровна Мерцалова.
— Я буду Мерцалова, — весело ответила Лиля и с радостью подумала: «Неужели от Николая Сергеевича? Господи, неужели это от Струмилина? Что бы от него?!»
— Вы, кажется, куда-то собрались?
— Да, я собралась уезжать, — ответила ласково Лиля, все еще надеясь, что незнакомец вот-вот достанет из кармана письмо от Струмилина и подаст ей. Она волновалась.
— И далеко вы едете?
— Во Францию, по туристической путевке. А собственно, почему вы меня расспрашиваете? Кто вы такой?
Незнакомый гражданин достал из кармана бумажку. Лицо его было строго официально.
«Письмо! От него! Он все-таки меня помнит… Он хочет меня видеть!..» Лиля трепетала.
— Кто вы такой? — снова спросила Лиля.
— Я старший оперуполномоченный районного отдела милиции города Москвы. — Незнакомец протянул удостоверение.
— В таком случае, что вам от меня нужно? — недоуменно спросила Лиля, глядя то на деда, то на незнакомца.
Работник милиции окинул взглядом лакированный чемодан, потом посмотрел на Лилю.
— Очень жаль, но поездку во Францию вам придется отложить.
— Почему?! — испуганно спросила Лиля.
— Вы арестованы.
— Что?! — Из рук Лили выпала сумочка. Старик профессор как стоял на одном месте, пытаясь что-то сказать, так и окаменел с раскрытым ртом.
— Вот постановление об аресте. Подписано прокурором.
— Куда вы меня повезете? — с испугом спросила Лиля, чувствуя, как спазмы перехватили ее горло.
— В Таганскую тюрьму, — спокойно ответил оперуполномоченный.
В старческих руках Батурлинова прыгала бумажка с предписанием на арест Мерцаловой Лилианы Петровны.
— Тут,
молодой человек… получилось какое-то явное недоразумение! Тут что-то перепутали! Нужно разобраться! Она не может отложить поездку во Францию… Она ни в чем не виновата!— Кем вы доводитесь гражданке Мерцаловой? — спросил оперуполномоченный у профессора.
— Я ее дед. Я ее воспитал… Я за нее отвечаю своим положением и своим… — Старик волновался. Больше он ничего не мог сказать.
— Все равно, гражданин, вашей внучке придется проехать со мной. — Оперуполномоченный показал взглядом на дверь. — На улице ждет машина. Нужно торопиться. Нас ждут.
— Тогда и я с ней поеду. Я не могу оставить ее одну.
— Вы никуда не поедете, гражданин. Если хотите — можете завтра вечером навестить свою внучку. Это в том случае, если она не вернется сегодня.
Убитый горем, профессор посадил Лилю в «черный ворон» с зарешеченными окнами и смотрел вслед удаляющейся машине до тех пор, пока она не скрылась из виду.
В дом старый профессор вернулся, придерживаясь за стенку. Он с трудом расстегнул верхние пуговицы рубашки. Ему не хватало воздуха…
В этот же вечер с профессором случился сердечный приступ. По вызову няни пришел местный дежурный врач. Он был небрит и заспан. По его сердитому и недовольному лицу нетрудно было заключить, что его не вовремя разбудили. Когда же он узнал, что перед ним знаменитый профессор-хирург Батурлинов, то он настолько растерялся, что, казалось, был готов вставить больному профессору свое сердце, если бы это в силах была сделать медицина.
XXIII
Несколько раз порывался Дмитрий пойти к Ольге, но всякий раз удерживал себя: уже поздно. Да и зачем? Чтобы посмотреть, как к дому подкатит «черный ворон», как в него посадят Ольгу? Чтобы услышать, как больная мать будет причитать в голос?
Как назло, остановились часы. Сколько сейчас: восемь, девять или одиннадцать — Дмитрий не знал.
Время перестало для него существовать. Он даже не обратил внимания на то, что хозяйка не истопила с утра печку.
Ежась от холода, Дмитрий ходил из угла в угол своей комнатушки и чувствовал, как его все сильнее начинает лихорадить. За каких-то несколько часов он искурил пачку «Беломора». Не курил полгода и снова начал. Как алкоголик, впавший после длительного воздержания в новую, еще более глубокую и страшную полосу запоя, Дмитрий жадными затяжками глотал дым и чувствовал, как по телу его расплывается с волнами озноба какая-то мягкая, дурманящая теплота.
И как всегда в таком состоянии — на лбу мелкие капли пота.
Из треугольного зеркальца, перед которым Дмитрий брился, на него смотрели большие воспаленные глаза испуганного человека. Небритые провалы серых щек выступали темными кругами. Где-то над головой, на первом этаже, начали свой монотонный и печальный бой стенные часы. Шадрин и раньше знал о существовании этих часов. Он и раньше, лежа в постели с закрытыми глазами, считал равномерные приглушенные удары. Теперь бой часов над головой напоминал ему похоронный звон колоколов, который в памяти его остался жить, как далекий отголосок детства. Детства… Того самого детства, в котором бабка учила славить Христа, молиться во время обедни и говорить «Воистину воскрес», когда к тебе обращались с приветствием: «Христос воскрес».