Суд идет

Ануров встал, прошелся к окну, зачем-то открыл, а потом закрыл шпингалет и вернулся к столу. Тяжелый взгляд его остановился на стоптанных ботинках Ольги. Словно подкошенная этим взглядом, она низко опустила голову.

— Что прикажете с вами делать?

Продолжая всхлипывать, Ольга молчала.

— Не вешайте так низко голову, Школьникова. Это вы успеете сделать там, когда будете разговаривать в прокуратуре и на суде.

Сквозь рыдания, распиравшие ее грудь, Ольга с трудом проговорила:

— Борис Лаврентьевич, простите меня… Я эти деньги внесу… Внесу сегодня… — Ее душили рыдания. — У меня больная мама, кроме меня, у нее нет никого!

— Так, значит, вы хотели помочь товарищу в беде? На казенный счет купили ему путевку на курорт и даже хотите снабдить его карманными деньгами? Так?

— Да, — еле слышно ответила Ольга.

— Кто же тот счастливчик, ради которого вы пошли на преступление? — Ануров равномерно постукивал наконечником ручки о толстое зеркальное стекло.

— Студент.

— Где он учится?

— На юридическом факультете университета.

— На каком курсе?

— На пятом.

— Значит, в этом году кончает?

— Да.

— А он знает о том, что вы взяли казенные деньги?

— Нет.

— Так, так… Значит, скоро он будет вести борьбу с преступниками? — Поскрипывая новенькими ботинками, Ануров твердой поступью прошелся по кабинету. — А вы? Вы, когда брали деньги, знали, что совершаете преступление?

Ольга молчала. Платок в ее руках от слез сделался мокрым.

— Я спрашиваю вас, вы знали о том, что идете на преступление?

— Да. — В голосе Ольги звучала безнадежность.

Ануров открыл сейф, достал оттуда флакон с тушью, лист лощеной бумаги и положил его на кончик стола против Ольги.

— Пишите.

Ольга подняла на директора вопросительный взгляд.

— Пишите! — еще раз повторил Ануров и подал Ольге ручку, которую он взял из деревянного стакана, изображавшего кряжистый дубовый пенек.

Ольга обмакнула перо в тушь и ждала.

— В верхнем правом углу напишите: «Директору универсального магазина Н-ского района города Москвы Анурову». — Заложив руки за спину и вскинув голову, точно он что-то старался рассмотреть на потолке, Ануров продолжал диктовать: — Отступите и пишите крупными буквами: «Докладная записка». — «Выждав, пока Ольга напишет, он продолжал: «Довожу до вашего сведения, что сегодня, седьмого апреля 1950 года, мною по совету товароведа Мерцаловой Лилианы Петровны и при ее непосредственном участии были тайно взяты из кассы универмага тысяча двести рублей денег на личные нужды. Эти деньги я хотела погасить в тот же день, до сдачи кассы, полагая, что за это время не будет ревизии. Но, к моему несчастью, к концу рабочего дня вышеуказанную сумму возвратить в кассу я не смогла. В момент сдачи выручки у меня недостает тысячи двухсот рублей».

Видя, что Ольга прекратила писать, Ануров остановился за ее спиной.

— Почему вы не пишете?

— Я не хочу, чтоб за меня страдала Лилиана Петровна.

— Пишите! — властно приказал Ануров. — То же самое напишет и Мерцалова.

Ольга знала, что судьба ее — в руках директора, но писать то, чего требовал Ануров, она не могла.

— Я не буду этого писать! Мерцалова не виновата.

— Хорошо, — мягко сказал Ануров и ласково улыбнулся. — Мерцалову можно не указывать, если вы так настаиваете.

Ануров снова продиктовал текст объяснительной записки, на этот раз не упоминая Мерцалову.

— Теперь распишитесь.

Ольга расписалась по-детски разборчивыми, круглыми буквами.

Зазвонил телефон, Ануров снял трубку.

Звонили из главной кассы. Сообщали, что кассир Школьникова до сих пор не сдала деньги.

— Я ее задержал на несколько минут. Она скоро к вам придет. — Ануров повесил трубку.

Не успел он положить в сейф объяснительную записку Ольги, как в кабинет вошла секретарша.

— Борис Лаврентьевич, к вам Мерцалова.

— Просите.

Лиля была взволнована, руки ее дрожали. Она никак не могла раскрыть защелки сумки.

— Поздравляю вас, Лилиана Петровна! — улыбаясь, проговорил директор и жестом пригласил вошедшую сесть.

— С чем? — Голос Лили дрожал. Щеки ее пылали.

Повернувшись к Ольге, она виновато сказала:

— Прости меня, Оля, дорогой случилась неприятность…

Она еще что-то хотела сказать, но Ануров оборвал ее.

— Привезли деньги?

— Да! — Лиля подошла к столу директора и положила на стол деньги.

— Сколько здесь?

— Тысяча двести рублей.

— Садитесь! — Ануров жестом показал Ольге и Лиле на диван, накрытый спускающимся со стены ковром.

Девушки присели.

— Лилиана Петровна, вы знали о том, что Школьникова взяла из кассы тысячу двести рублей казенных денег?

— Да, знала! — твердо ответила Лиля. — И не только знала, но и сама посоветовала ей это сделать. Только я прошу вас выслушать, Борис Лаврентьевич, при каких обстоятельствах это случилось…

На лице ее отражалась внутренняя борьба: ей не хотелось унижаться перед директором, но вместе с тем она чувствовала свою вину.

Ануров был непреклонен.

— Скажите, Лилиана Петровна, вы сможете то, что сказали мне сейчас, повторить официальным людям, если в этом будет необходимость? Я имею в виду следственные органы.

— Борис Лаврентьевич, я еще раз прошу, выслушайте меня…

— Прежде ответьте на мой вопрос, — строго и требовательно произнес Ануров. — Сможете ли вы повторить то, что заявили сейчас?

— Смогу! — В ответе Лили директор уловил уже не просьбу, а нотки дерзости и непреклонности.

— Вы комсомолка?

— Да.

— Берите ручку, вот вам бумага, садитесь и пишите объяснительную записку. — С этими словами Ануров пододвинул Лиле чистый лист бумаги и чернильницу.

Как и Ольга, Лиля под диктовку написала объяснительную записку, в которой считала себя не только советчицей, но и соучастницей в совершенном преступлении. Когда она встала и уже собралась покинуть кабинет, ее остановил директор.