Суд идет

Сомнений не было: Баранов симулирует. «Но как искусно, как тонко и профессионально неуязвимо симулирует!» — подумал Шадрин. Он вздрогнул, когда в глубине читальни, расколов устоявшуюся академическую тишину, пронзительно прозвенел звонок. Во всем зале осталось только три человека. Дежурная бросала в его сторону из-за своей стойки предупредительные взгляды («Уже пора домой!»), а Шадрин никак не мог оторваться от книг, которые читал Баранов.

Когда вышел на улицу — в голове все смешалось. Имена известных психиатров, анамнезы, диагнозы, медицинские заключения, описанные случаи из клинической практики врачей-психиатров — все это вихрилось, путалось хаосом. И лишь одна мысль то и дело выныривала из этого нагромождения еще не устоявшихся понятий и зримых картин: «Симулирует. Гениально симулирует!»

На второй день рано утром Шадрин сидел за столиком в своем кабинете и составлял план дополнительного расследования дела Анурова и тройки. Он поспешно записывал:

1) Немедленно перевести Баранова из психобольницы в Институт судебной психиатрии. Необходима квалифицированная экспертиза. Такой волк обведет доверчивых врачей в больнице, как ягнят.

2) Как только Баранова переведут в институт на экспертизу, немедленно сообщить врачам-экспертам то, что Баранов в течение двух недель (почти весь отпуск) просидел в читальне Ленинской библиотеки, занимаясь психиатрией. Указать книги и сборники, которые он читал.

3) Еще раз хорошенько проверить версию — почему Ануров, Шарапов и Фридман так усиленно сваливают 80 % вины на Баранова? Может быть, потому, что он «душевнобольной»? Не было ли предварительного сговора этой ловкой тройки с Барановым, который добровольно взвалил на себя тяжелую и мучительную ношу симулянта, надев маску душевнобольного?

4) Повторно (под этим углом) допросить Фридмана и Шарапова.

Закончив писать, Шадрин позвонил в больницу, где лежал Баранов. Его интересовало состояние здоровья подследственного. Однако, к великому удивлению Шадрина, дежурный врач сообщила, что Баранова с диагнозом шизофрении выписали в субботу.

— Как выписали?! — возмущенно прокричал он в трубку, еле сдерживая себя, чтобы не сказать, какую позорную и непростительную ошибку они допустили. — Кто дал такое распоряжение?

Дежурный врач ответила, что Баранова выписали с разрешения главного врача и прокурора района Богданова сразу же, как только комиссия дала свое заключение о его заболевании.

— Но он же тяжело болен! Можно ли выписывать человека в таком состоянии? — не унимался Шадрин, теперь уже несколько изменив тактику в разговоре.

На это дежурный врач сообщила, что больного Баранова выписали на поруки жены, что лечение он будет проходить амбулаторно, у районного психиатра.

На этом разговор закончился. Шадрин ходил по кабинету и нервно курил. «Да, теперь Баранов на свободе. Теперь лови в поле ветра. На руках у него охранная грамота, для закона он неуязвим… Шизофрения. Представляю, как облегченно вздохнет эта тройка. Теперь они отделаются легким ушибом».

Баранов одним жестом… жестом шизофреника снял с них пятнадцать-двадцать лет лишения свободы.

Шадрин подошел к окну. Он вспомнил: один из советских психиатров писал, что преступники часто прибегают к симуляции душевной болезни. Он даже сделал несколько записей в блокноте. Шадрин метнулся к столу и раскрыл блокнот. На одной из страниц было записано: «В 1943 г. Осипов отметил, что по мере развития психиатрии и ее популяризации способы симулирования психозов становятся тоньше и сложнее».

Шадрин был глубоко убежден, что Баранов ловко провел психиатров и теперь похихикивает над ними. Но что делать? Что мог предпринять он, Шадрин, рядовой следователь прокуратуры, когда разговор идет о здоровье человека? Имел ли он моральное право восстать против мнения специалистов и, опираясь на одну лишь интуицию и следовательское чутье, заявить о своих подозрениях в категорической форме? Не посмеются ли над ним? Не сочтут ли его коллеги просто-напросто выскочкой, который от усердия не стоит на месте и бьет копытом, как необъезженный конь?

Ответов на эти вопросы Шадрин не находил.

С этими мыслями он вошел в кабинет к прокурору и обстоятельно доложил о своих подозрениях и соображениях. Показал даже выписки, которые сделал в Ленинской библиотеке.

Богданов слушал Шадрина молча, не перебивая, и, когда тот кончил, он устало вздохнул.

— Все?

— Разве этого мало? — робко возмутился Шадрин. Он ждал, что прокурор похвалит его за старания, за то, что он, не считаясь с собой, пожертвовал во имя дела воскресеньем.

— Все это просто не нужно. Органы расследования имеют дело с людьми здоровыми. Больные — объект врачей. Пусть они и колдуют над Барановым. — Он поднял на Шадрина явно недовольный взгляд. — Вы что — не согласны с медицинским заключением специалистов? Ставите под сомнение диагноз людей, которые этому отдали полжизни?

— Да, не согласен, — твердо ответил Шадрин.

— И что же вы хотите? — мягко спросил Богданов, Шадрин с каждой минутой раздражал его все более и более.

— Я настаиваю, чтобы Баранова направили на квалифицированную судебно-психиатрическую экспертизу.

— Мы этого сделать не можем.

— Мы это сделать должны!

Богданов встал, слегка потянулся и, сдув со стола табачинки, спросил, не глядя на Шадрина:

— А если я этого вам не позволю?

— Тогда я вынужден буду написать рапорт прокурору города. Тут дело не только в одном Баранове и в его симуляции. Дело в том, что его квазишизофрения развяжет руки Анурову, Шарапову и Фридману. А я уверен, что здесь кроется тонкая, заранее расписанная игра. И ее нужно распутать. Это мой долг. Я веду это дело.

— Хорошо. — Прокурор сел в свое кресло и, поджав губы, некоторое время сидел молча, вперившись взглядом в пуговицу пиджака Шадрина. — Я разрешаю вам направить Баранова на судебную экспертизу в институт Сербского. Но знайте, товарищ Шадрин, если диагноз Баранова подтвердится, если расследование затянется по вашей вине, мне это не понравится. Я уважаю настойчивых и твердых людей. Но не люблю спесивых и выскочек. Знайте это наперед.

Последняя фраза прозвучала как пощечина. Шадрин стоял перед прокурором и не знал, что ответить.

— Готовьте постановление, я подпишу.

Шадрин вышел.

В этот же день Баранова направили на экспертизу в Судебно-психиатрический институт имени Сербского.

Когда Шадрин возвращался с работы, на ум неожиданно пришла мысль, вычитанная в одной из статей по психиатрии. Оказывается, нередко наблюдаются случаи, когда некоторые душевнобольные, зная о своем недуге, начинали усиленно читать литературу по психиатрии. А у некоторых больных пристрастие к такой литературе становится порой идеей-фикс.