Суд короля

— Боже милостивый, — судорожно выдохнул он при виде подготовленной для ордалии ямы. Стражники оцепили ее, не подпуская толпу. — Есть на что посмотреть, а?

— А то! — осклабился Несбитт. — Тут куча народу понадобилась и уйма времени, чтобы ее вырыть и наполнить. И все ради одного-единственного дня.

Стэнтон покачал головой:

— Тут от края до края метров шесть будет.

— Ага, — кивнул Несбитт, — да в глубину метра четыре.

Над ямой нависал широкий деревянный помост, его свежеструганые белые доски все еще пахли смолой.

Несмотря на то что небо было ясным, поверхность воды не играла бликами под лучами солнца. Она недвижно застыла, темная и мутная.

— Выходит, путь вниз не близкий.

— Ага, — снова кивнул Несбитт. — Да только уж лучше вниз, чем вверх.

Опускаться в эту жижу, когда ты лишен возможности хоть как-то воспрепятствовать этому. Все вниз и вниз, ощущая, как вода заполняет твой рот, нос, твои легкие. И это участь невиновного? Стэнтона передернуло.

— Пожалуй что.

Несбитт выпрямился во весь рост и воскликнул.

— Ворота открыли! Выходят!

Окружающие ответили на его возглас гулом, выкриками и свистом. Толпа взбудораженно содрогнулась за спиной у Стэнтона, горячие потные тела зевак навалились на него, вминая ребра посыльного в спину протестующему монаху.

— Назад, черт бы вас побрал! — Несбитт сопроводил свое проклятие энергичным ударом острого локтя. — Эдак вы тут всех нас передавите!

Стэнтон тоже изо всех сил налег на людей спиной, чувствуя, как безумно бьется сердце — из-за толчеи и из-за того, что вот-вот произойдет.

На площади показался архиепископ Йоркский. Он медленно взошел на помост. От жары и тяжести богато украшенного одеяния лицо его под остроконечной митрой было багровым. За ним шли трое королевских судей, которых Стэнтон знал поименно: величавый Ранульф де Гленвиль, Роберт де Во — чуть пониже первого — и кругленький Роберт Пикено. В полумраке залы суда он почти не замечал их черных мантий, но здесь, под палящими лучами солнца, судьи казались тремя слетевшимися в поисках падали воронами. При их появлении над толпой взлетели сжатые кулаки, поднялась и стала нарастать волна приветственных криков во славу судей, во славу короля. А потом толпа взревела пуще прежнего — на площади появились обвиняемые.

«Пресвятая Дева!» Стэнтон потрясенно распахнул рот. Он уже видел этих мужчин на суде, когда они стояли перед судьями — высокие, крепкие, суроволицые. Одежда на них тогда была не бедной — скорее грубой. Глядя на них, вполне можно было поверить, что любой из этой троицы способен ограбить и убить несчастную женщину с дочкой. Но ныне? Ныне они кое-как взбирались на помост с опущенными головами, а один при этом громко всхлипывал. И ныне они были полностью нагими, если не считать жалкой скрывающей срам повязки.

— Да! — Несбитт с размаху шлепнул Стэнтона по плечу. — Я поставил на то, что все трое виновны. Да у них это прям на лбу написано.

— Отстань! — Стэнтон сбросил его лапу. — Будь у тебя блохи, ты и на них ставить бы стал — какая выше прыгнет.

Несбитт хохотнул было, но осекся, едва архиепископ медленно поднял над головой широко разведенные руки.

Все остальные голоса тоже резко смолкли, и в воцарившейся тишине Стэнтон почувствовал, как в ушах отдается эхо неожиданно прервавшегося гвалта. Теперь было слышно только жалкие всхлипы одного из узников.

Судьи взялись за руки и склонили головы.

— Бог и Господь наш! — возгласил архиепископ, вскинув лицо к небу. — Ты, кто есть праведнейший из судей! Твой суд есть суд верный и превосходящий любой прочий. Взываем к тебе, да благословишь ты воду эту. И если опущенный в нее муж невинен, да примут воды его тело. Если же он виновен, да изринут они из себя грех его.

Архиепископ опустил взгляд на темную воду и размашисто благословил ее:

— In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Аминь.

— Аминь! — отозвались судьи и нестройно вторящая им толпа.

Стэнтон и сам попытался повторить это слово, но обнаружил, что у него вконец пересохла глотка.

Архиепископ отступил назад, и де Гленвиль ткнул пальцем в первого из обвиняемых:

— Свяжите его!

Ответом на это стал оглушительный рев, и толпа пуще прежнего навалилась на спину Стэнтону, стремясь получше разглядеть двинувшихся к мужчине стражников.

— Первого берут. — Несбитт не сводил жадного взгляда с помоста. — Мне повезет, я прям чую.

— Что ты вообще чуять можешь, Несбитт. — Однако хриплый ответ Стэнтона растворился в оглушительных криках толпы.

Обвиняемого повалили на землю и, прижимая, туго стянули веревками заломленные за спину крест-накрест руки и лодыжки, подтянув их как можно ближе к рукам. Свободный конец веревки обхватил его ноги, а последнюю петлю завязали вокруг пояса.

Де Гленвиль поднял руку, взывая к тишине. Она воцарилась мгновенно, и тогда судья громко обратился к обвиняемому:

— У тебя остается последняя возможность во всем признаться и очистить свою душу. Хотя Господу и без того ведом каждый твой помысел.

Мужчина не издал ни звука, если не считать натужного хриплого дыхания, вызванного как неестественной позой, так и — Стэнтон не сомневался в этом — ужасом перед предстоящим испытанием. Сердце самого Стэнтона билось сильно и часто — у обвиняемого же оно наверняка едва ли не выскакивало из груди.

— Что ж, да будет так! — Де Гленвиль кивнул стражникам. Те одним резким движением подтянули связанного мужчину к самому краю помоста.

Де Гленвиль говорил еще что-то, но тишины уже не стало — деловито выполняющих свою работу стражников накрыло волной рева.

Сквозь обхватывающую пояс обвиняемого петлю пропустили длинную веревку и перекинули ее через высящуюся над помостом балку. Потом дернули, и мужчина поднялся в воздух над поверхностью воды — комок нелепо скрученных членов в стремительно намокающей от подступившего ужаса набедренной повязке.

А потом веревка обмякла. Громкий всплеск. Он исчез. Исчез под водой.

Еще больше народу ринулось к первым рядам, отчаянно пытаясь разглядеть происходящее.

Стэнтон вывернул шею, чтобы увидеть хоть что-то сквозь мечущуюся и орущую массу людей. Впрочем, это было лишним — неистовые крики окружающих известили его о произошедшем.