Суд Рейнмена

Дождь постепенно утихал. Из-за туч выглянула луна, и Рейнмен прибавил шаг, по привычке стараясь ступать бесшумно, хотя ему уже не нужно было таиться. Сейчас он выглядел обычным прохожим, спешащим в аптеку или круглосуточный гастроном. Одет в чёрное? Правильно, по лужам ведь в белых брюках не побегаешь. Ростом два метра? А что, это такая уж редкость? Мало ли, зачем он на улице…

Глава 38

НА РАССВЕТЕ

Боль пронизала ногу Синдии, прервав её сон. Судороги у неё случались, что называется, редко, но метко, вот и сейчас они прихватили её именно в тот час, когда снова заснуть почти невозможно.

Синдия села и взглянула на часы. Около четырёх часов ночи. Когда же она закончится, эта ночь?!

Она стала разминать, морщась от боли, окаменевшую от судороги икру, потом оглянулась: не разбудила ли она Павла. И увидела, что его рядом нет.

Решив, что он вышел покурить, или ещё за чем-то, Синдия тем не менее поднялась и вышла из спальни на лоджию. Но там Павла не оказалось. Не было его ни в ванне, ни в туалете, ни на кухне. Она была одна в квартире. Павел ушёл. Но куда он мог пойти ночью? В круглосуточную аптеку за лекарством? Но он же говорил, что от его головной боли лекарства не помогают, — думала Синдия, проходя мимо окна кухни, и вдруг увидела, как гибкая чёрная фигура со знакомой пластикой скользнула к чёрному ходу. И она узнала человека.

Павел. Это был Павел.

Он пробирался к собственному дому крадучись, как зверь перед прыжком. Если бы он шёл из аптеки, он бы не таился. Да и не пошёл бы он пешком в такую ночь, взял бы машину.

Синдию пронизало холодом от ужасной догадки. Павел не прятал Рейнмена. Павел — Рейнмен.

«Нет, нет!»

«Поздравляю, ты раскрыла преступление. Вот о чём говорили тебе Джеймс Корвин и Валерий в твоих снах. Ты была ближе всех к Рейнмену. Ближе всех!»

Синдия отчаянно замотала головой, стряхивая наваждение, и тут её охватил бесконтрольный страх. Вскрикнув, она заметалась по кухне, запнулась за ножку табуретки, пол метнулся ей навстречу, она выбросила вперёд руки, отбив ладони, разбила колено… и острая боль отрезвила её.

Чёрт возьми, она в квартире убийцы, а он уже поднимается по лестнице, и, когда войдёт, догадается, что она всё поняла. Хорошо ей было успокаивать Лизу при свете дня на Приморском бульваре, что Рейнмен не убивает случайных людей. А когда она оказалась наедине с ним, куда делась её рассудительность и аналитические таланты.

Синдия метнулась в прихожую, быстро справилась со всеми замками и, как была, в короткой ночной рубашке, босиком пересекла площадку, вбежала в свою квартиру, захлопнула дверь и, лихорадочно запирая все замки, увидела, как на площадку вышел Павел и вставил в дверь ключ.

Синдия отпрянула от двери, как будто Павел мог увидеть её снаружи через «глазок» и даже когда он уже давно скрылся в своей квартире, Синдия по-прежнему боялась шелохнуться.

Что-то тёплое и пушистое коснулось её замёрзших ступней. Синдия еле сдержала вскрик.

– Мряк?

– Джеймс! — наклонившись, она схватила кота и прижала к груди так, что он басовито мяукнул и стал выкручиваться. — Как ты меня напугал! Тише, котик, тише!

Кот вертелся у неё на руках, скользя подушечками лап по шёлку ночнушки и недовольно вертел головой, не понимая, какая блажь взбрела на ум хозяйке. А она крадучись пробралась в гостиную, одной рукой перехватила кота, другой рукой взяла из бара бутылку «Наполеона», плеснула полный бокал и залпом проглотила, даже не разобрав вкуса. Коньяк обжёг ей рот и горло и горячей волной скатился в желудок, который тут же протестующе сжался, почувствовав нелюбимый напиток. Ноги стали ватными, комната закружилась перед глазами, и Синдия чуть не упала мимо дивана, но озноб ослабел.

Джеймс вывернулся из её рук, ткнулся влажным носом ей в щёку и повторил:

– Мряк!

– Вот именно мряк, — ответила Синдия, приглаживая руками взъерошенные волосы. — Полный мряк. Я дура, Джеймс. Я влюбилась в убийцу, спала с ним, проводила с ним выходные, ездила с ним на прогулки и в гости к его матери и даже не знала, что он убийца. Как в «Глазах Лоры Марс», знаешь? Девушка встречалась с полицейским, расследующим убийства её друзей… Но Лора Марс не была следователем, и могла сама решать, что делать, вычислив убийцу…

– Мяу! — перебил её кот. «Решай сама. Ты сейчас не при исполнении, то есть тоже просто женщина, которая не обязана блюсти букву закона, когда речь идёт о любви! Вперёд!».

– Джеймс, ты ведь не случайно ко мне попал? — спросила Синдия, уже не раз замечавшая за котом необычные способности. — Если бы я в тот день не встретила твою прежнюю хозяйку, ты бы всё равно нашёл меня. Ты так быстро прижился у меня, спасал мою машину от Бумера, я разговариваю с тобой, как многие люди разговаривают с животными, а ты отвечал так, будто всё понимал и хотел что-то сказать. И почему я сразу назвала тебя именно Джеймсом? Это ведь тоже не случайно?

– Мяу, — ответил Джеймс, влез к ней на колени и потёрся ушастой головой о её подбородок, потом извернулся, спрыгнул с её колен и сел чуть поодаль на полу, искоса глядя на хозяйку. Синдия поднялась с дивана и пошла в ванную. Бросив на пол ночную рубашку, она встала под контрастный душ, потом промыла и заклеила разбитое колено. Вернувшись в комнату, она взяла сигареты и закурила. За окном светало. Начинался новый день, и Синдия уже знала, что начнётся он с обнаружения новой жертвы Рейнмена. Она даже в мыслях не могла назвать его настоящим именем.

Теперь уже, холодным рассудком, Синдия осмысливала ситуацию.

Павел с четырнадцати лет воевал с маргиналами и хулиганами.

Он ненавидел их за то, что случилось в девяносто втором году в подворотне и в девяносто шестом году — когда пьяный подонок убил в кафе его дядю.

Он запыхался и соврал ей о залитой кухне не потому, что у него была «девочка по вызову», а потому что только что убил двух человек и хотел отдышаться и в одиночестве прийти в себя.

Он мог удрать от Иветты на бульваре и от Антона под мостом.

Он — мастер восточных единоборств и специалист по обращению с холодным оружием.

Синдия понимала, что Павел — преступник, но не чувствовала к нему ни ненависти, ни отвращения, ни малейшего желания сдать его коллегам. И ни капли сострадания его жертвам.

Какой сильной была боль, которую он перенёс! И никто в полной мере не понимал этого, даже его мать и сестра. Павел замкнулся в своей боли и замкнул её в себе, как в раковину, а она не умирала в вакууме, она росла, давила его изнутри и требовала выхода.