Суд времени. Выпуски № 12-22

Сванидзе:Понятно. Спасибо.

Кургинян:Спасибо. Теперь у меня следующий вопрос, скажите, пожалуйста, а как Вы относитесь к двум приемам. Первое. Когда достижения вообще не обсуждаются, а обсуждаются издержки. А дальше говорится, там, он рвал ноздри, он… Вы понимаете, что, там, Карл IX или современник Петра Людовик XIV тоже много чего делал? И вообще, Вы как считаете, что если человек сидит рядом с палачом и говорит: рви ноздри, — то он более гуманистичен, если он сам их рвет?

Сванидзе:Если можно, коротко.

Кургинян:Это качественно принципиальная для Вас разница? Или, конечно, отвратительная деталь, которую привлекать к делу необязательно.

Емченко:Ну, Вы знаете…

Кургинян:Ведь у нас вся история начинает строиться на отвратительных деталях. Согласны Вы с этим методом?

Млечин:Кто без головы остался — тому не деталь.

Емченко:Да нет, по-разному, история очень разная. Я не могу сказать о том, чтобы она была везде одинаковая.

Кургинян:Спасибо Вам за этот, очень объективный ответ.

Сванидзе:Спасибо. Еще вопрос к Вам, Наталья Гурьевна. Вот была приведена цитата из В. Ключевского. На мой взгляд, блистательная цитата. Петр хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Вот сравнивали там XVII век русский и западный. Кто читал «Три мушкетера», помнит, что у них, прежде всего, личная честь. Да? Личная честь — за что они всё время шпагу то рвут из ножен, дворянство французское. Личная честь!

Самарина:Но это тоже сословная привилегия.

Сванидзе:В России, в России, Петр это всё задавил так, что какая там личная честь. Телесные наказания для дворян запретила только Екатерина. Это в конце XVIII века. Вот, подавление личности, подавление свобод, подавление инициативы, на Ваш взгляд, насколько это согласуется с самим понятием реформ?

Самарина:Ну, я бы не ставила вопрос так резко, что подавление личности. Во-первых, там было еще одно доказательство у защиты, на счет регламентации одежды сословий и прочего. Сословный строй вообще подразумевает регламентацию. И сам по себе сословный строй он личность подавляет. Вот когда Вы говорите о дворянской, о мушкетерах, это привилегия дворянства. Дворянство в любой стране — привилегированное сословие. И, конечно, оно имеет определенный кодекс чести, чего нельзя сказать о французском крестьянстве.

Сванидзе:А российское дворянство до Екатерины аж не имело подобных привилегий.

Самарина:Да, при Петре, да, в данном случае. Но, Петр дифференцировал своё окружение. И, кстати, тот же самый В. Ключевский писал, что он был блестящим организатором, умел выбирать людей, которые становятся опорой реформы. И здесь я бы не говорила о едином целом, в данном случае, о дворянстве. Оно находилось в процессе…

Сванидзе:На Ваш взгляд согласуется ли… Не, ну какой процесс! Ну, в процессе, не в процессе — подавлено было! Телесные наказания были разрешены! Надувал он их, извините меня, через задницу мехами. Это уже к вопросу о его садизме…

Самарина:Ну, это…

Сванидзе:…который уже затрагивался, и к вырыванию ноздрей. Это всё это имело место.

Самарина:…можно трактовать и так демократизацию.

Сванидзе:Ну не могли, не могли против него слово сказать.

Самарина:Одинаковые наказания для всех сословий можно трактовать как демократизацию некоторую.

Сванидзе:Спасибо. Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.

Сванидзе:В эфире «Суд Времени». В центре нашего внимания реформы Петра I. Вопрос сторонам: Искупали ли приобретения модернизации её издержки?

Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович, Ваше слово.

Млечин:Благодарю Вас. А можно ли попросить доказательство № 7? Я не большой поклонник иностранных оценок, но любопытно, как люди смотрели на это все со стороны.

Сванидзе:Пожалуйста, доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из статьи Дени Дидро «О России»: «…хорошие наблюдатели, которые исследуют результаты деяний, без труда разберутся в череде блестящих ошибок, оставивших обширные области без законов, без свободы, без богатств, без населения и без промышленности.» Г. Рейналь «Философская и политическая история … обеих Индий». Амстердам. 1770. С.204.

Млечин:Благодарю Вас. Я сейчас, если можно, обоих своих свидетелей попрошу ответить коротенько.

Сванидзе:Да, прошу Вас. Конечно, это Ваше право.

Млечин:Елена Борисовна, я знаю, что Вас особенно ценят в кругах православной церкви за Ваши исследования по истории церкви. Скажите, что Петр сделал с православной церковью. Не превратил ли он её в часть государственного механизма? Просто, как бы, в аппарат, отдел.

Емченко:Да, ну, собственно, так и происходило на самом деле. Потому что в допетровской Руси церковь сохраняла свою автономию. Чего, конечно же, Петр очень боялся. В Духовном регламенте он написал, что для многих простых сердец — я, к сожалению, точно не смогу процитировать — но патриарх — это второй государь. И, конечно, вокруг патриарха, вокруг церковных сил могли группироваться люди инакомыслящие. Это было недопустимо. Для Петра I любое инакомыслие — это было преступление. Поэтому церковь стала частью государства.

Млечин:Елена Борисовна, извините, может быть, это церкви пошло на пользу?

Емченко:Вы знаете, я не думаю. Во-первых, в допетровской Руси — я не идеализирую допетровскую Русь, — но у иерархов было право печалования. То есть, когда митрополит или патриарх мог попросить царя о снисхождении к преступнику, к осужденному, опальному. И царь обязан был исполнить эту просьбу патриарха. Значит, здесь эта система была разрушена. И церковь, действительно, стала частью государственной системы. И она должна была проводить исключительно государственную идеологию.

Млечин:Елена Борисовна, спасибо большое. Я прошу прощения, что я Вас прервал, просто хочу, чтобы Андрей Михайлович Буровский тоже сказал бы. С Вашей точки зрения, может быть, модернизация искупила все издержки?

Буровский:Не было никакой модернизации. Не говоря об уничтожении свободы, было уничтожение промышленности. Вот возьмем то, что ставится Петру в заслугу чаще всего. Построение флота. Да не было никакого построения флота! Построен был кое-как собранный, из очень плохого дерева, которое плохо было просушено, плохо просмолено, кое-какой флот, который выйти в море не мог. Реально, Алексей Орлов, через много-много десятилетий после Петра, реально создал русский флот.