Судьба генерала

«А ведь он это сделает, стоит мне слово сказать, и у него рука не дрогнет...» — пронеслось в голове у ошалевшего от дьявольского искушения Николая Павловича.

Он растерянно уставился куда-то вдаль. Вдруг перед ним показались тени его бабки и отца. Оба смотрели тревожно, предостерегающе.

— Нет, ты, Алёш, с ума сошёл, ну и шуточки у тебя, — делано засмеялся император. Он быстро подошёл, обнял друга и прошептал ему на ухо: — Не надо, но спасибо тебе. — И вслух добавил: — Можешь, когда мы одни, называть меня на «ты».

Так Николай Павлович поборол с честью самое большое искушение в своей жизни. Но теперь частенько, когда в присутствии жены к императору приближался высокий и статный красавец Орлов, государь всея Руси как-то странно, заговорщицки улыбался другу и любимчику. Приятно было всё же сознавать, что стоит тебе только глазом моргнуть — и твоей разлюбезной жёнушке хана, даже пискнуть не успеет. Это как-то успокаивало. Николай Павлович стал даже снисходительнее и мягче по отношению к своей супруге. Всё-таки душа человеческая — потёмки, и тем более государя императора. Но что бы подумал царь, если бы узнал, что его фаворит Алексей Орлов был много лет тайным любовником его супруги, которая прикрывала дымовой завесой мимолётных романчиков главную страсть своей жизни? Не задался ли бы император в этом случае роковым вопросом: «А не предлагал ли этот дьявол во плоти, Алёшка Орлов, также нагло посматривая в глаза, на этот раз царице Александре Фёдоровне, укокошить его — Николая Павловича, которого ненавидела вся Россия после резни на Сенатской? Уж не повторилась ли бы история, как в былые годы с его бабушкой и дедушкой — Екатериной и Петром Третьим, если бы императрица была более честолюбива и будь у неё потвёрже характер?»

2

Карета с молодым поэтом и жандармами подкатила к Китайскому павильону в парке Александрии в Петергофе. Лакей в алой ливрее надменно сказал вахмистру:

— Стойте здесь, у чёрного входа, и не высовывайтесь, пока вас не позовут.

«Неужели меня привезли для встречи с самим царём?» — подумал Андрей Полетаев.

И он оказался прав. Дело в том, что, как всякая взбалмошная женщина, императрица Александра Фёдоровна страшно любила разнообразие. Она терпеть не могла сидеть на одном месте. В Петергофе ей быстро наскучивала какая-нибудь голландская мельница, и она быстренько перебиралась в швейцарское шале, но и там долго не засиживалась. А так как летних павильонов было больше тридцати и один прелестнее другого, то и недостатка в целях для бесконечно разнообразных прогулок у императрицы не было. Поэтому весь двор находился в состоянии хронического напряжения. Все ждали ездовых, которые уже с утра с развевающимися по ветру чёрными плюмажами скакали во всех направлениях предупредить императора, великих князей и княгинь, дежурных статс-дам и кавалеров, что императрица «изволит кушать кофе» в «избе» на Бабьем гоне, или на «мельнице» в Озерках, или в «шале» в Островском... Когда же наконец становилось известно, где произойдёт торжественнейшая придворная церемония питья кофе или чая, все, начиная с императора и кончая молоденькой фрейлиной, судорожно смотрели на часы, и начинались ежедневные петергофские скачки с препятствиями. Так как ездовые большей частью запаздывали и привозили известие членам семьи и приглашения придворным минут за пятнадцать до срока, то весь двор кидался к уже заложенным экипажам и нёсся сломя головы по дорогам и аллеям парка со скоростью, которой бы позавидовала любая пожарная команда в столице.

Первым к назначенному месту, конечно, прибывал большой фургон с «кафешенками», огромным кипящим самоваром, с корзинами, набитыми посудой и булками. Пока слуги в красных ливреях проворно накрывали столы, нарядные, но запылённые экипажи с членами императорской фамилии прибывали к очередному греческому храму или русской избе. Так было и на этот раз. Послеобеденный чай императрице захотелось вкушать в китайской пагоде. Через двадцать минут там начал собираться двор. Императрица в сопровождении своих фрейлин любовалась золотисто-красными драконами, которыми был украшен павильон, а затем окружающими видами. Слышалась французская и немецкая речь. Из открытых окон китайского дворца раздавался звон раскладываемых по столам фарфоровых сервизов. Запахло раскалёнными углями из самовара и горячими, только что испечёнными булками.

— Какие чудесные цветы, — сказала императрица, рассматривая разбитые вокруг клумбы, — и какие прелестные зелёные лужайки! Так и хочется погулять по этой мягкой травке.

Александра Фёдоровна была в платье из шёлкового светло-зелёного фая, отделанного бархоткой цвета шанжан — бронзового жука. Рукава были оторочены серебряными кружевами очень тонкой, искусной работы. Концы шёлковых тёмно-зелёных лент, завязанных под подбородком и придерживающих кокетливую соломенную английскую шляпку с широкими полями, развевались на лёгком ветерке. Императрица хорошо знала, что она, высокая и стройная, будет чудесно смотреться в своём наряде для прогулок на фоне изумрудной травы.

— Я бы на вашем месте, Ваше Величество, поостереглась это делать, — предупредила её Наденька Бартенева ангельским голоском, — под этими на вид прелестными лужками затаилось мерзкое болото. Стоит ступить с дорожки в сторону, и тут же промочите ноги.

— Ах да, я и забыла. Здесь просто жуткая природа, — махнула Александра Фёдоровна рукой с белоснежным платком, украшенным золотой вышивкой. — Будем издали любоваться этими живописными полянами. Эх, не мог Пётр Великий прорубить своё окно в Европу где-нибудь в другом, более удобном для прогулок месте, — капризно поджав губки, проворчала царица. — По моей спальне вчера опять прыгали лягушки, — продолжила она возмущённо. — А я их ужасно боюсь. И мои горничные тоже боятся их брать в руки. Пришлось позвать лакея, чтобы он их вышвырнул в окно.

— Надо было вызвать часовых, — игриво добавила Наденька. — Они бы расстреляли этих нарушителей спокойствия Вашего Величества из большущих ружей. Тем более среди этих гренадерчиков попадаются даже очень прехорошенькие экземпляры. Ну вот хоть этот, например, — скосила живые глазки фрейлина на рослого красавца в зелёном мундире с красными лацканами на груди и в обтягивающих ноги белых лосинах.

При приближении царицы гренадер щёлкнул каблуками и взял ружьё на караул.

— Ну и болтушка ты, Надюша, — усмехнулась Александра Фёдоровна, но по тому, как она взглянула на стройного часового, ясно было, что эта тридцатилетняя женщина обладает отнюдь не ледяным темпераментом.

Разговаривая, императрица со свитой обошла павильон и за кустом цветущей сирени натолкнулась на жандармскую карету, из которой выглянул молодой поэт.

— Андрюша, что ты здесь делаешь? — вскрикнула Наденька.

— Да вот привезли под конвоем, а зачем, не знаю, — ответил уклончиво Полетаев.

— Так вот какой он, твой талантливый племянник, — проговорила императрица, останавливаясь рядом.

Андрей выскочил из кареты и, сняв фуражку, поклонился. Как из-под земли рядом вырос жандармский полковник в лазоревом мундире.

— Зачем вы привезли сюда этого мальчика? — спросила Александра Фёдоровна.

— По приказу Его Величества, — ответил полковник, подобострастно кланяясь. — На имя государя императора поступил до... пришло послание доброжелателя, в котором он указывает, что профессора университета знакомят юношей с пагубной философией нынешнего века, дают полную свободу их пылким страстям. Вследствие такой необузданности, к общему несчастию, видим мы, что сии воспитанники не уважают закона, не почитают родителей и не признают над собой никакой власти. — Полковник показал своим толстым коротким пальцем на студента. — Вот перед нами печальный плод такого воспитания. Его стишки наполнены развратными картинами и самыми пагубными для юношества мыслями.

— Что-то я не заметила того, о чём вы толкуете, когда мне читали стихи этого талантливого поэта, — проговорила императрица. Тяжёлые складки появились у неё вокруг рта, подбородок утяжелился.

Полковник весь подобрался: возражать царице было небезопасно.

— Ваше Величество, конечно же, не читали тех стихов этого молодого, но очень резвого дарования, которые ходят в списках. А государь император потребовал, чтобы стихи эти ему представили, и был до глубины души возмущён их содержанием. Поверьте мне, я как жандарм отнюдь не склонен преувеличивать вину молодого человека, я даже готов простить юности её многочисленные заблуждения, но как говорят русские пословицы: слово не воробей, вылетит — не поймаешь, и то, что написано пером, не вырубишь топором. Государь император приказал нам провести самое строгое расследование. — Полковник, льстиво улыбаясь, низко поклонился.

— Раз уж речь зашла о русских пословицах, то, я думаю, одну из них вам будет небесполезно почаще вспоминать: заставь дурака Богу молиться — он и лоб расшибёт! — Александра Фёдоровна резко повернулась и пошла к павильону, тяжело ступая по дорожке.

За ней устремилась и её свита в разноцветных платьях и шляпках. Полковник же вынул большой, сильно надушенный платок и, покряхтывая, вытер обильный пот со лба.

— Эх, когда паны дерутся, у холопов чубы трещат! — со вздохом сказал он. — И угораздило же меня попасть между двух огней!