Судьба кочевых обществ в индустриальном и постиндустриальном мире

• Эстетика движущегося стада оленей, напряжения гонки, пейзажа открытого пространства, пластики шкуры и меха [7] .

Вся ненецкая культура – кочевой трансформер, перемещающийся в слитном пространстве-времени. Изменчивость в различных ритмах и измерениях, в состояниях динамики и статики – не только способность, но и заданность кочевого движения. В годичном цикле трансформация состоит в смене конфигурации тундровых кочевий от лета к зиме (зимой они сосредоточены в южной тундре и лесотундре, летом – рассредоточены по просторам тундры с захватом ее северных и приморских окраин). В точке перехода от лета к зиме, называемой по («дверь»; так же обозначается и весь год), происходит замена летнего снаряжения на зимнее; тем самым кочевье полностью переодевается и переоснащается. В повседневности самым очевидным выражением трансформера является превращение кочевья в стойбище и наоборот. Если оленеводческое хозяйство совершает до 120 перекочевок в год (как это делают, например, самые «дальнобойные» северные ярсалинские бригады), то усредненный ритм этой трансформации равен двум долям стойбища и одной доле кочевья (два дня остановки, один день перекочевки), а полный пространственно-временной оборот стойбище – кочевье – стойбище составляет три дня. У малооленных и краткомаршрутных хозяйств этот ритм может составлять 5–7 дней. Кроме того, зимой ритм значительно (на порядок) замедлен – на это время приходится своего рода «сон кочевья». Стадо оленей – тоже своего рода трансформер, поскольку, пульсируя по численности и составу в цикле прихода (приплода) и расхода, «природа оленя» преобразуется в «культуру ненца».

7

Головнёв А. В. Арктический этнодизайн // Уральский исторический вестник. 2017. № 2(55). С. 6–15.

Вся система ямальского оленеводства представляется по-своему трансформером, меняющим конфигурацию в пространстве-времени. Устойчивость и одновременно динамизм тундровой хозяйственной системе придавали магистральные миграции богатых оленеводов (тэта), а в советское время – совхозных бригад, охватывавшие все пространство тундры от морского побережья до границ леса. Помимо тэта, часто выступавших в роли родовых вождей (ерв), оленеводством были заняты средне- и малооленные хозяйства, совершавшие менее протяженные миграции. Кроме того, из числа тундровиков составлялись сезонные промысловые группы охотников на пушного зверя и морского зверя, которые передавали своих оленей на выпас оленеводам, а сами сосредоточивались на промысле, сообразуя с его нуждами свои перемещения (например, зимуя в тундре). Полуавтономно вели себя и рыболовы, сезонно оседавшие на богатых угодьях лесотундры и тундры, обменивая свой улов на услуги пастухов (по выпасу их небольших стад). Многие оленеводы оставляли по ходу кочевий сезонные промысловые группы, подбирая их (с добычей) на обратном пути. Таким образом, тундровая оленеводческая система включала крупностадное ядро, связывавшее своими протяженными миграциями все пространство полуострова, и периферию, включавшую сателлитные группы малооленных пастухов, охотников и рыболовов. Вне связи с оленеводческим ядром периферийные группы не могли существовать; в свою очередь тундровое оленеводство нуждалось во вспомогательных звеньях, дополнявших его на уровне обмена и потребления продукцией промыслов, а на отдельных этапах хозяйственного цикла – совместными усилиями и средствами; в кризисных ситуациях промысловые станы служили убежищем для разорившихся оленеводов. Согласно ценностным установкам, каждый «сидячий» тундровый промысловик стремился «подняться на каслание» (нарастить поголовье стада и сделаться пастухом), но в случае бедствия (эпизоотии, гололеда, волчьей потравы, лихоимства соседей) оленевод мог осесть на промысловых угодьях [8] .

8

Головнёв А. В. К истории ненецкого оленеводства // Культурные и хозяйственные традиции народов Западной Сибири. Новосибирск: НГПИ, 1989. С. 94–108.

В основе ненецкой кочевой традиции лежит принцип динамичной кооперации. Ненецкая семья, даже объединяясь с другими семьями, самостоятельно кочует, ведет хозяйство, совершает ритуалы. Она чередует состояния, называемые по-ненецки арава (свободная, отдельная жизнь) и омдабава (жизнь в объединении). Семья может в любой момент, собрав своих оленей, откочевать прочь и, по мере надобности, присоединиться к другому стойбищу. Этика родственных и соседских отношений исключает хаотичные миграции и обеспечивает устойчивость стойбищных объединений; вместе с тем, серия сезонных объединений и разъединений составляет обычный цикл хозяйственного и социального взаимодействия.

Ненецкая мобильность является прямой проекцией природной динамики Арктики с ее стремительными приливами и отливами жизни. Тундровый биоценоз отличается от таежного резкими сезонными колебаниями и значительными пространственными перемещениями; в этом смысле время в тундре не течет на одном месте, а будто мигрирует по пространству и преображает его. Тем самым слитность пространства-времени, характерная для культуры тундровых кочевников, заимствована у природы. В тайге существуют сложные и устойчивые ценозные цепи, в которые встраивается человек, и промысловая культура жителей тайги (например, хантов или селькупов) настроена на освоение ресурсов локальной природной ниши в ритме состояний разных видов рыб, зверей, птиц, растений. В тундре с ее бурными сезонными приливами и отливами жизни возможно либо эпизодическое потребление мигрирующих биоресурсов, либо следование за ними. Ненецкое оленеводство представляет собой вариант адаптации культуры человека к натуре оленя, сложение симбиоза-в-движении.

Искушение оседлостью

Соотношение между кочеванием и оседлостью, поселком и тундрой – ключевой вопрос ненецкой идентичности. Деятельность оленевода до сих пор считается среди ненцев высоко престижной, и именно тундра в глазах населения – основание и гарант сохранения их традиционной культуры. Одной же из проблем современного тундрового поселка, особенно в условиях его стремительной «урбанизации», видится сохранение этнической идентичности, прежде всего ее оснований – ненецкого языка и традиционной духовной культуры. Местные жители признают, что ненецкий язык может полноценно сохраняться только в условиях тундры. Несмотря на то, что ненецкий язык преподается живущим в поселках как в детском саду, так и в школе-интернате, для поселковых жителей он становится чужим и в обиходе уступает русской речи. Местные жители признают: «Без языка исчезнет все – и ненца нет, и культуры нет». В поселке происходит постепенная утрата родного языка: «Обычно дети тех, кто переехал из тундры в поселок, понимают ненецкий язык, но уже не говорят на нем, соответственно следующее поколение уже не говорит и не понимает родной язык», – замечает один из преподавателей ненецкого языка. Школьные учителя говорят также о резких различиях в воспитании и поведении поселковых и тундровых детей: «Тундровые дети более самостоятельные, владеют знаниями и культурой, языком. А те [поселковые] на их фоне не смотрятся, даже ножницы толком не умеют держать. Тундровые дети надежнее, у них больше самостоятельности, силы воли». По распространенному мнению, кочевое население в физическом и нравственном отношениях – наиболее здоровая часть ненцев, в меньшей степени подверженная алкоголизации и люмпенизации.

Оседая в поселках, молодые ненцы оказываются на границе двух культур: утрачивая национальную идентичность, при этом не вполне вживаются в современную оседлую цивилизацию и воспринимают новые культурные стереотипы. Перед сложным жизненным выбором оказываются, например, современные ненецкие девушки: вернуться после учебы в традиционную среду – в тундру, или предпочесть остаться в поселке, осваивая «оседлые» профессии.

К смене кочевого быта оседлостью располагает сложившаяся на Ямале практика помощи в решении проблем региона и его населения со стороны Газпрома. В первую очередь это касается субсидирования строительства жилья в ненецких поселках газовиками и нефтяниками. Ненцы осознают, что нефтегазовое освоение дает им преимущества, в том числе в получении жилья на льготных условиях. Оленевод западной тундры Ямала считает: «У ненцев, наверное, разные мнения, но они сходятся в одной точке – чтобы поддержка была со стороны Газпрома, и финансовая, и по жилплощади». При этом «проблема жилья» явно доминирует по значению в списке запросов поселковых жителей.

Показательно, что в наше время у осевших в поселках ненцев сохраняется тяга к кочевой жизни, приобретающая форму специфического летнего «дачного сезона». Возможно, именно ностальгия по кочевому образу жизни привела к появлению в последнее десятилетие «дачных чумов» в Ямальском районе. Такие чумы поселковые ненцы ставят в тундре на берегу озер, чтобы в течение лета заниматься традиционным хозяйством и ремеслом – рыболовством и выделкой оленьих шкур. Например, оленевод-пенсионер Яков Ладукай ведет полукочевой образ жизни. Несмотря на то, что у него есть квартира в Яр-Сале, он проводит очередное лето в «дачном чуме». Воспоминания о тундре, особенно о каслании, вызывают восторженные эмоции у осевших в поселках ненцев. «Еще ребенком помню, всегда ждала и радовалась перекочевкам», – вспоминает жительница пос. Сюнай-Сале Алла Яр [9] .

9

См.: Головнёв А. В., Лёзова С. В., Абрамов И. В., Белоруссова С. Ю., Бабенкова Н. А. Этноэкспертиза на Ямале: ненецкие кочевья и газовые месторождения. Екатеринбург: Изд-во АМБ, 2014. 232 с.

Непосредственное воздействие промышленно-ресурсного освоения на образ жизни коренного населения включает отторжение тундровых территорий (пастбищных и рыболовных угодий) под объекты и инфраструктуру добывающей индустрии [10] , а также формирование новой схемы движения и деятельности, создающей дополнительные вызовы и возможности для оленеводства. За последние десятилетия тундра Ямала стала территорией промышленной газонефтедобычи, и судьба пастбищ и оленеводства оказалась не только в физико-географической, но и в стратегической зависимости от экспансии промышленников. Иначе говоря, оленеводство оказывается уже не образом жизни и экономикой тундровых кочевников, а, как сейчас принято говорить, одним из «игроков» со своими стратегиями, проблемами и конкурентными преимуществами. До тех пор, пока у ненцев и оленей не было конкуренции в высоких широтах в лице разработчиков недр, их судьба принадлежала во многом им самим; сейчас в оценки и рекомендации так или иначе вмешиваются интересы промышленников и мотивы конкуренции за территории и приоритеты. Кроме того, если прежде оленеводы руководствовались в принятии решений собственными заботами или (в советское время) партийно-совхозными установками, то сейчас они располагают альтернативой разного рода поддержек и компенсаций со стороны окружных властей и промышленных компаний, включая искушение «перехода на оседлость» в благоустроенных тундровых поселках.

10

Форбс Б., Штаммлер Ф., Кумпула Т., Месштыб Н., Паюнен А., Каарлеярви В. Ямальские оленеводы, газодобыча и изменение окружающей среды: Адаптивный потенциал кочевого хозяйства и его ограничения // Экологическое планирование и управление. 2011. № 1. С. 52–68.

Опосредованно это внешнее воздействие выражается в росте поселков – как в демографическом и архитектурном отношениях, так и в социальной значимости и персональной привлекательности. Очагами порождения вторичных эффектов представляются поселки, особенно районный центр Яр-Сале, где финансовые вливания (компенсационные платежи) недропользователей конвертируются в бытовые реалии. Одна из острых проблем, порождаемых компенсационным строительством – это приток сезонных мигрантов, существенно нарушающих прежний демографический и социокультурный баланс.

Помимо формальной, регистрируемой статистикой миграции, в Ямальском районе прогрессирует сезонная трудовая миграция, почти не отраженная в официальных документах, но представляющая собой одну из наиболее острых проблем Ямала (как и всей России). Отчисления от нефтегазового освоения открыли возможность активного строительства, прежде всего в районном центре с. Яр-Сале, с конца 1990-х гг. (речь в данном случае не идет о вахтовых поселках в тундре, контингент которых точнее называть не «мигрантами», а «вахтовиками»). В последние годы в районе активно идет снос ветхого и строительство нового жилья. Между Администрацией ЯНАО и ОАО «Газпром» заключен договор пожертвования, и в рамках освоения полуострова Ямал на 2013–2015 гг. темпы жилищного строительства в Ямальском районе сохранялись. Глава Ямальского района А. Кугаевский признавал, что без поддержки ОАО «Газпром» подобное масштабное строительство было бы невозможно.

К работе на объектах привлечены зарубежные рабочие, главным образом из Средней Азии. Мигранты приезжают из Киргизии, Молдавии, Таджикистана и Азербайджана. Несмотря на то, что работа имеет сезонный характер и после ее окончания почти все рабочие уезжают из района, местное населения болезненно относится к притоку зарубежных мигрантов. Первый приток мигрантов в начале 2000-х гг. был негативно принят в первую очередь коренным населением райцентра Ямальского района. По воспоминаниям одного из жителей с. Яр-Сале, «как началось строительство, мы по 20–30 человек поселок патрулировали. Мы мочили их [мигрантов], они все уехали». Негативное отношение распространялось на местных женщин, поддерживавших связь с мигрантами. «Парни-ненцы били девчонок за то, что они встречаются не с ненцами», – отмечает жительница Яр-Сале. В то время на улицах поселка можно было услышать выкрики: «Киргизы – вон!». На сегодняшний день коренные жители относятся к этой проблеме спокойнее, но некоторые выражают неудовольствие нежеланием мигрантов учить русский язык, а также публичным отправлением мусульманских обрядов.