Судьба кочевых обществ в индустриальном и постиндустриальном мире
Шрифт:
При рассмотрении многооленности как фактора риска следует иметь в виду не абсолютное число оленей (с расчетом площади тундры на «оленью душу»), а крены и провалы в динамике и ритме движения стад. Если из-за гололеда стада сгрудились на хребте Ямала или у холмов Ярато, то это аномальное скопление становится фактором перевыпаса; если они к тому же ослаблены переходами по гололеду или жаре, то подвержены болезням и падежу, следовательно, образуют очаг потенциального заражения. Тундровой экосистеме и традиционной этносистеме органична динамика, а не статика. Всякая задержка нарушает общий ритм движения, а стационарные сооружения куда значительнее ранят тундру, чем проходы больших оленьих стад. Иначе говоря, не общая масса стада, а режим его движения определяет экологическое благополучие тундры.
Приверженность ненцев традиционным занятиям и кочевому быту сочетается с легкостью освоения новаций. Быстроту восприятия новаций в наше время можно связывать и с присутствием ТЭК на Ямале (в том числе через формы компенсаций).
В быт и хозяйство ненцев прочно вошел снегоход – как и по всей Арктике, где произошла «сноумобильная революция». Учитель школы-интерната с. Яр-Сале заметил, что раньше дети знали гораздо больше ненецких сказок, легенд, пословиц, а теперь эти сюжеты оттесняются новыми темами: «Сейчас зимой у них больше разговоров о технике – бураны, снегоходы – это они досконально знают. Если дать им нарисовать “Буран”, они его со всеми запчастями нарисуют». Ненцы часто не без юмора сравнивают «Буран» с оленем, отдавая должное мощи и скорости первого и надежности последнего. В сопоставлении, по ненецкой традиции, учитывается экологический аспект: оленная нарта, в отличие от снегохода, не оставляет следа в тундре и сохраняет оленьи пастбища. Для современного ненца-кочевника олень по-прежнему ассоциируется с основным капиталом (иногда оленей называют «деньгами»), тогда как снегоход требует затрат – ненец приобретает снегоход благодаря оленям, а не оленей благодаря снегоходу. В связи с широким использованием в тундре техники у ненцев появилась новая проблема – нехватка бензина. Житель тундры Евгений Ладукай отметил: «У нас есть телевизор, спутниковый телефон, плитка, генератор, DVD. У нас сейчас в тундре проблема одна – бензина нет». Из-за постоянной нужды в бензине и, одновременно, сложности его поставки, он становится «роскошью».
В рассказах о пережитых испытаниях недавнего кризисного «плохого года» ненцы одобрительно отзывались о технических новшествах, особенно снегоходах и мобильных телефонах. В «стихийном году» снегоход был эффективен в поиске пастбищ среди ледяного наста и в многоснежье лесотундры, в перевалке через Обскую губу, в сборе оленей к отельным пастбищам. Привычное уже большое значение имела телефонная коммуникация в расспросах и оповещении родни и соседей о снеге и льде, о потерянных и найденных оленях, о порядке перекочевок, а летом 2016 г. – о вспыхнувшей болезни. Это подтверждает адаптивность кочевников к новшествам, особенно коммуникативного и транспортного свойства, как, впрочем, и к технологическим обновлениям «оленпрома» – переработки и реализации продукции оленеводства.
Сегодня традиционное мировоззрение кочевников подвергается мощному давлению через спутниковые тарелки и вышки сотовой связи, ТВ и интернет. По выражению оленевода 4-й бригады МОП «Ярсалинский» Д. Сэротэтто, «тундру испортил генератор», что подразумевает недавнее массовое обеспечение Газпромом оленеводов бензогенераторами, благодаря которым современное ямальское стойбище по вечерам дружно (каждая семья в своем чуме) смотрит боевики и мелодрамы, отвлекаясь от тундровых забот. Обстановка тундрового вечера, которая прежде располагала к традиционным играм или исполнению долгих ненецких сказаний, ныне располагает к просмотру кинофильмов на видеоплейерах и ноутбуках. В час вечернего досуга на стойбище ежедневно раздается гул генератора, и все чумы погружаются в созерцание и попутное обсуждение сюжетов кинофильмов. Со стороны вечернее стойбище звучит на все лады саундтреками, доносящимися из разных чумов. На том месте в «чистой» части чума синяы, где положено хранить священные предметы, теперь светится жидкокристаллический экран.
Речь идет о высокой адаптивности ненцев, демонстрирующих динамизм в восприятии и освоении культурных и технических новинок – от снегоходов и мотолодок до пластиковых труб (для изготовления подбоев к полозьям нарт) и современных коммуникационных hi-tech изделий, включая мобильные телефоны, навигаторы, видеокамеры, ноутбуки, видеоплейеры и т. д. Однако вместе с ними приходят новые увлечения и зависимости, поглощающие внимание жителей тундры, особенно юное поколение, которое тундровым играм «нгухуко» и «парнэко» нередко предпочитает «смешариков» и «смурфиков».
Поступь глобализации в тундре (не говоря уже о поселках) видна в широком распространении телевизоров, спутниковых тарелок, dvd-плееров, ноутбуков, сотовых телефонов, GPS-навигаторов. В тундре уже есть случаи брачных знакомств через интернет;
например, молодожены Илья и Раиса Салиндер познакомились на специальном сайте, где ненцы могут найти себе подходящую пару. Современная молодежь в поселках и на стойбищах говорит о hi-tech ничуть не меньше, чем об оленях. Обычный вечер ненецкая семья проводит у телевизора. Ненцы признают, что все это отвлекает их от традиционных занятий, а после ночного просмотра фильма «утром идти работать совсем не хочется». Впрочем, пока в ценностном балансе приоритет остается за традицией: «Олень – главное богатство, и фильм не будешь смотреть долго, если олени разбежались».
Современные информационные технологии существенным образом повлияли на развитие в тундре этнотуризма. По общему признанию, ненцы представляются едва ли не самым успешным арктическим сообществом, сохраняющим этнокультурную самобытность. Глобальная Сеть легко превратила это качество в бренд и моду: образы тундровых кочевников замелькали на ТВ и в Интернете, а Ямал стал местом паломничества этнофилов и спонтанного развития этнотуризма. При этом случился неожиданный для науки поворот: ненецкая этнография вдруг оказалась не только знанием о народе, но и бизнес-ресурсом. Сегодня почти в каждом чуме есть своя история визитов этнографов и телекинобригад из разных
стран; обычными среди ненцев стали обсуждения, кто в каком фильме снимался; среди них появились менеджеры-посредники, организующие этнотуры; в тундре циркулируют слухи и легенды о вознаграждениях за этноуслуги. В весенний День Оленевода, когда к ямальскому райцентру Яр-Сале съезжаются кочевники-оленеводы, возникает нечто похожее на туристический трафик: этнотуристы разных стран нарасхват делят места в кочевых бригадах; иногда на одном стойбище встречаются разные группы гостей, портящих друг другу ощущения первозданности. Тундровая этнотуриндустрия быстро развивается, чему в немалой степени способствует сотовая и кибер-связь. Однако сами ненцы ощущают конфликт между старым этикетом, когда гостевание обходилось без предупреждения и оплаты, и новыми нормами коммерческого приема и оказания этноуслуг. Как и в случае с оленеводством, ненцы используют свой собственный этнокультурный потенциал и пока стараются избегать инсценировок, распространенных в других странах. Не исключено, однако, что в перспективе маркетинг этнокультурного наследия охватит и прежде закрытый от чужаков сакральный мир ненцев.Тема соотношения ценностей кочевничества и оседлости – основная для тундровых оленеводов. В недавнем прошлом была распространена убежденность в том, что номады – рудимент цивилизации, для изживания которого целесообразно строительство больших поселков, культбаз, школ-интернатов для оседания кочевников. И только завидное упорство и приверженность оленеводов собственным ценностям позволили им устоять перед административными нажимами и соблазнами оседлости.
Сегодня многое изменилось. С одной стороны, «успешные» опыты перевода на оседлость обернулись «драмой поселков» с их депрессивностью, маргинальностью, отсутствием занятости и полноценной самореализации (особенно мужчин) – в отличие от «здоровой тундры», по-прежнему дающей образцы культурной и экономической состоятельности, человеческого достоинства и успеха. С другой стороны, в мире неожиданно распространилась мода на нео-номадизм, чему в немалой мере способствовал бум туризма, кибер- и медиа-путешествий; «новыми кочевниками» стали называть себя представители политического и делового истеблишмента, мигрирующие по миру в своих многочисленных вояжах. Иначе говоря, кочевник становится интересен не только как образчик экзотики, но и как образец энергии и движения, исконно присущих человеку и человечеству. Этот подход в корне меняет отношение к кочевникам, их культуре, технологиям, мотивациям. Вопрос состоит уже не в том, как научить кочевника правильно жить, а в том, как у него научиться философии номадизма и «комфорту в движении» [11] .
11
Головнёв А. В. Кочевье, путешествие и нео-номадизм // Уральский исторический вестник. 2014. № 4(45). С. 133–138.
Общество тундровых ненцев находится в процессе динамичных изменений, идет по пути поиска и выработки оптимального соотношения между новациями и традицией, между кочевым и оседлым бытом. Современные ненцы, осознавая угрозы, которые несет ресурсно-промышленное освоение их традиционному укладу жизни, культуре и мировоззрению, видят и открывающиеся во взаимодействии с предприятиями ТЭК новые перспективы. Они удовлетворены активным строительством в поселках Ямальского района, хотя помнят, что истинный дом ненца – кочевой чум в тундре. Основные опасения ненцев связаны с утратой кочевого образа жизни, и представители коренного населения уверены в том, что их культура может сохраняться только за счет ведения оленеводческого хозяйства. Многие жители понимают прямую угрозу оленеводству со стороны нефтегазового комплекса, но пока затрудняются предложить конкретные варианты решения проблемы. Местное население осознает невозможность препятствовать проведению работ, поскольку нефтегазовые месторождения – это стратегические ресурсы для развития не только региона, но и всей страны. Кроме того, ненцы отмечают, что льготы, предоставляемые им как коренному малочисленному народу Севера, во многом поступают за счет средств нефтегазового освоения. Особое внимание жители Ямала обращают на экологические проблемы: сокращение рыбодобычи, загрязнение водоемов и тундр, проблемы оленеемкости пастбищ и обостряющийся в связи с промышленным освоением дефицит тундровых пастбищ. В качестве проблем местные жители называли сложности с трудоустройством коренного населения на предприятиях ТЭК, безработицу в поселках среди квалифицированных работников со средним специальным и высшим образованием. Местное население видит угрозу в притоке южных мигрантов (прежде всего из стран Средней Азии), вызванном «урбанизацией» ямальских поселков.
Соотношение традиций и новаций, коренных и пришлых культур на Севере обычно рассматривается как конфликт ценностей и интересов. В действительности это взаимодействие насыщено встречными воздействиями и заимствованиями, своего рода стимулирующей конкуренцией. Многие технологические новшества, прежде всего транспортно-навигационные, не разрушают, а развивают кочевую культуру. Многие традиционные технологии жизни-в-движении представляют собой ресурс для обогащения современных стратегий освоения Арктики. Становление дискурса о понятиях движения и технологиях мобильности, от физических до виртуальных, имеет особое значение для Севера с его коренными кочевниками и подвижными мигрантами, в том числе вахтовиками и туристами. В «северном измерении» России уместно осмысление и применение стратегий арктического номадизма, в том числе полиритмичной мобильности, этики минимализма, принципа полифункциональности, энергоэкономии и других актуальных для современности традиций коренных северян. Северная мобильность, включая номадизм, исторически и по сей день является базовым принципом освоения Российской Арктики.