Судьба самозванки

С этой мыслью я смотрю в глаза королю и напоминаю ему:

– Я убила твою дочь. Твою единственную дочь. Я забрала ее у тебя. Я погубила твою королевскую репутацию, связавшись с твоим сыном. Если у меня будет шанс, я погублю и его тоже. Я хочу погубить его. Я хочу разорвать его на части изнутри и смотреть, как его сердце перестает биться. Я ненавижу его.

Убей меня. Прикончи меня.

Съешь меня целиком, мне все равно…

Я жду, приветствуя смерть, молясь глубинам гребаного ада, откуда, вероятно, появилась эта семья, но Король Темной Магии не двигается.

Выражение его лица не меняется. Ни злости, ни гнева, ни даже нетерпения не отражается на его лице, когда он вытаскивает руки из карманов костюмных брюк. Он тянет за бедра, сгибая колени, пока его глаза не оказываются на одном уровне с моими.

Вместо того, чтобы ответить на то, что я сказала, он говорит:

– Если ты хочешь пережить это, забудь, кем ты стала, и вспомни, кем ты была, маленькая Кроу. Если ты этого не сделаешь… ты умрешь.

С этими словами Король гребаной Тьмы встает, но прежде чем уйти, он шепчет:

– Дар темных богов не перейдет к кому попало, и все же ты держишь ключ в своих руках. Помни это, маленькая Кроу, и как только на тебя упадет изумрудный взгляд, пируй, пока не почувствуешь его душу.

Я наблюдаю за мужчиной, пока он полностью не исчезает, и с каждым мгновением, которое проходит, мой разум лихорадочно соображает, слова короля прокручиваются в голове, кажется, часами.

Если ты хочешь пережить это, забудь, кем ты стала, и вспомни, кем ты была.

Загадка из уст короля может означать одну из двух вещей, но я понятия не имею, какой ответ правильный, если и то, и другое. Деверо манипулятивны и хитры, и никакие слова из их уст никогда ничего не будут значить.

Король сказал, что я получила от него подарок. Это может означать только одно.

Урна Бена.

Он прислал мне прах моего лучшего друга, положил на кровать рядом с изголовьем, так что, когда я проснулась в этой гребаной тюрьме, это было первое, что я увидела.

Это напоминание, я уверена.

О том, что они могут сделать все, чего пожелают, - их сердца черны.

Ярость кипит глубоко внутри, и я ныряю в нее с головой, умоляя злую Тьму забрать остальное, но она слишком свежа. Порез слишком чертовски глубок.

Тело начинает трястись в конвульсиях там, где я сижу, скрестив ноги на крошечном матрасе. И тут что-то внутри меня обрывается. Как будто ребра треснули под кожей, и я вскрикнула.

Внутренности бушуют, руки вытягиваются вперед, ладони распахиваются, а затем на меня наваливается чувство обреченности.

Глаза распахиваются как раз вовремя, чтобы увидеть, как урна с оглушительным треском падает на пол.

– Нет!
– я кричу, и электричество перескакивает с одного пальца на другой, мой дар борется за освобождение из этой тюрьмы, но проклятие над этой комнатой слишком сильно.

Голова откидывается назад, пока я не смотрю в совершенно белый потолок, и крик вырывается из глубины груди, эхом разносясь по небольшому пространству, когда мгновение спустя по телу пробегает более сильный ток. Но это не мой дар. Это требование этой тюрьмы не пытаться им воспользоваться.

Яд просачивается из каждого угла, как густой туман, пока не поглощает меня целиком, но он не останавливается, крадя зрение и звук. Он царапает кожу, как чешуя змеи, скользя и обвивая каждую конечность, кружась вокруг, как мумифицированный вихрь, лишая воздуха.

Я изо всех сил пытаюсь дышать и задыхаюсь, прежде чем слабо слышу малейший намек на чей-то голос.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь, медленно открывая их еще раз.

В комнате нет дыма, тело не испытывает никакой боли… а Син Деверо стоит всего в четырех футах, склонив голову набок, и смотрит сквозь красные лазерные лучи, заключающие меня в клетку.

– Подумал, что тебе стоит лучше заботиться о самом важном человеке в твоей жизни, - он хмурится, глядя налево.

Мне требуется мгновение, чтобы уловить насмешливый тон в его голосе, и мое внимание переключается в сторону.

Сердце замирает при виде этого. Буквально перестает биться, и я хватаюсь за грудь, отчаянно желая вырвать собственный орган, просто чтобы он перестал чувствовать.

Урна лежит десятками осколков у моих ног, то, что осталось от тела Бена, разбросано повсюду, как куча грязи, ожидающая, когда ее сметут. Как мусор. Никому не нужный.

– О боже мой!
– я падаю на колени, подбираясь ближе.

Руки дрожат, когда шарят по полу, пытаясь собрать прах. Осколки стекла режут кисти, и мне кажется, что я плачу. Кровь стекает по ладоням и пальцам, превращая пепел в комки слизи, и я падаю обратно на задницу.

– Черт!
– я закрываю лицо руками, один из маленьких осколков режет щеку, кровь размазывается по липкой коже.

Я гребаная идиотка!

Мне так жаль, Бен. Мне так чертовски жаль.

Тело сотрясается, в ушах так громко звенит, словно гребаное эхо повторяет крик. Мне требуется мгновение, чтобы услышать смех.

Я поднимаю взгляд, и на этот раз ухмылка Сина глубже, чем адские ямы. Разница между ним и Найтом, незаметная для других, но очевидна в моих глазах. Я не могу притворяться, что видеть лицо Найта, смотрящего на меня в ответ, нелегко. Меня тошнит. Я хочу кричать.

Я, блядь, хочу умереть. Я чувствую, как внутренности того, что от меня осталось, увядают, словно упрямые цветы, не желающие оставаться живыми.

– Ты не можешь так просто впускать меня в свою голову, - он смотрит на экран своего телефона.
– Видишь, что происходит, когда ты это делаешь?

Иллюзия.

Не было ни боли, ни яда. Он трахал мое сознание, и я позволила ему, и вот результат. Короля, вероятно, здесь даже не было.

Кровь капает по локтю, растекаясь по бедрам.

– Пошел ты.

Я не чувствую отдаленной пульсирующей боли в том месте, где осколки урны порезали меня. Боль от этого ничтожна, по сравнению с душевной болью от потери Бена.

– Ты была так близка к тому, чтобы сделать именно это, не так ли?
– его голубые глаза вспыхивают, сияя, как тень гребаного психа.
– Если бы не твоя пара.