Судьба самозванки
Шрифт:
Я вспоминаю своего отца.
Русский мафиози.
Если бы в горле не пересохло от недостатка жидкости, а в голове не было ощущения, что это строительная зона, я бы посмеялась над этим. Держу пари, он вонзил бы кинжал в собственное сердце, если бы услышал такой термин - Бездарный. Я мало что помню о своем отце, но я никогда не могла забыть его ненависть к людям. Ну, теперь, когда я действительно, блядь, вспомнила свою жизнь до того, как я стала Лондон.
К сожалению, я должна поблагодарить за это свою кровожадную пару.
Я ненавижу тебя,
Клянусь, тихий голос в глубине сознания шепчет: «Я тоже тебя ненавижу».
На мгновение зажмурив глаза, я снова открываю их.
Я лежу здесь бог знает сколько времени, и слезы не прекращаются. Они растекаются подо мной, соленый вкус просачивается в уголки губ и их потрескавшиеся края, но я не чувствую жжения. Точно так же, как я не чувствую, как осколки стекла впиваются в кожу после нескольких неудачных попыток собрать прах Бена в кучку, но все, что мне удалось сделать, это устроить еще больший беспорядок во всем. Не помогает и то, что он в нескольких дюймах от моего лица, и поэтому с каждым прерывистым вздохом он все больше исчезает.
В центре груди пустота, чертова яма тьмы, из которой я не могу выбраться, и я хочу, чтобы она уже поглотила меня целиком. Прикончила. Я также хотела бы сказать, что это все ради Бена, потому что, на мой взгляд, так оно и есть, но я не просто человеческая девушка, у которой есть только сердце и голова, с которыми нужно иметь дело.
Нет, я - Одаренная. Обременена чем-то более глубоким, что имеет смысл только для таких, как я. Где часть меня буквально принадлежит кому-то другому, точно так же, как этот кто-то другой принадлежит мне. Найти этого человека и не обладать им… Обладать им, а затем потерять его, это худший вид пытки.
Для Бездарных разбитое сердце можно исцелить, но, буквально, разорванную душу? Не так просто. Я ненавижу его.
Я ненавижу то, как сильно все мое существо болит за него.
Это отвратительно.
Полный страха взгляд Бена всплывает в сознании, и я кричу, дергаясь мгновением позже, когда пепел разлетается вокруг от порыва моих криков.
– Черт!
– я вытираю сопливый нос, поднимаясь на колени и проводя руками по полу, только пепел остается в случайных пятнах от слез и не только.
– Черт возьми!
– я паникую.
Если бы я знала, как использовать свою магию, это не было бы проблемой. Я могла бы наколдовать что-нибудь или произнести заклинание, или кто знает! Может быть, моя сила заключалась в искусстве уборки, и я смогла бы спасти все, что у меня осталось от Бена.
Но я не могу этого сделать, и я не знаю, насколько велика или недостаточна моя магия, потому что Деверо отняли ее у меня. Может быть, я должна быть благодарна, что меня не убили во второй раз, когда кто-то осмелился перечить им, и пощадили меня, но я не такая.
Лучше бы они убили меня тогда. Лучше бы я умерла в тот день одиннадцать лет назад. Если бы я умерла, а Бен все еще был бы жив.
Он никогда бы не встретил меня, так что он никогда бы не умер из-за меня.
Я плачу сильнее, рыча ни на что и на все, и падаю обратно на пол. Перекатываюсь на спину, слезы капают на уши и волосы, когда я начинаю дрожать.
Это все моя вина. Я во всем виновата.
Темперанс мертва.
Бен мертв.
Дядя, вероятно, мертв.
Мы с моей парой желаем
друг другу смерти.– Черт.
Все мое существо сотрясается, и я не могу этого вынести.
Я протягиваю руку, шарю в беспорядке, пока не нахожу достаточно большой кусок стекла, а затем сжимаю его в кулаке, пока лезвие не погружается в плоть.
Для меня ничего не осталось, ни в этом мире, ни в человеческом, а даже если бы и было, я бы этого не хотела.
Итак, с тяжелым чувством онемения я поднимаю острый осколок и провожу им от левого запястья к сгибу локтя. Перекатываясь, сжимаю пепел Бена в кулаке, наблюдая, как моя кровь смешивается с ним, образуя кашицу, которую невозможно спасти.
Я не хочу, чтобы это было сохранено.
Я хочу умереть прямо здесь, рядом с ним.
Я не хочу чувствовать пустоту, которую Найт никогда не заполнит.
Я не хочу дышать затхлым воздухом, когда его нет рядом, только я не хочу, чтобы он был рядом.
– Я ненавижу его! Я ненавижу всех!
– я плачу.
Мои губы приоткрываются, и я кричу до тех пор, пока больше не могу, закрывая лицо руками, а затем ударяя ими об пол снова и снова, пока кровь не потечет не только из ран, которые я нанесла, но и из новых, которые заработала. Мои костяшки деформированы, кости треснули, тело слишком тяжелое, чтобы держаться, когда я падаю назад, ударяясь головой о край койки по пути вниз, но мне, блядь, все равно.
Я.
Блядь.
Закончила.
Усталость накрывает, как теплое, утяжеленное одеяло, и на мгновение я задумываюсь, не пора ли. Атмосфера спокойствия ощущается, как доза героина, и я дрожу, когда лед пробегает по венам, словно сама смерть приветствует меня дома.
Пожалуйста, пускай время пришло…
– Как поживает мой маленький нарушитель спокойствия?
– кажется, я слышу сквозь звенящий белый шум, бьющийся в затылке.
– Какого хрена?!
Мои глаза распахиваются как раз в тот момент, когда кто-то опускается рядом. Сначала его лицо расплывается, но затем детские голубые глаза смотрят в мои. Они дикие, усталые… И что-то еще, чему я не могу дать названия.
– Лендж?
– Да, детка, держись.
– Нет, - я отстраняюсь, но движение прерывается, я качаю головой.
– Что ты здесь делаешь? Лен… оставь меня в покое.
– Этого не произойдет, - он обхватывает руками мое тело, поднимая без малейших усилий, и укладывает на окровавленную койку, пока еще раз внимательно меня осматривает.
– Что черт возьми, на тебя нашло?
– Это то, что твой брат оставил от меня, после смерти моего лучшего друга, - говорю я ему, ожидая реакции, сквозь тяжелые веки.
Он либо ничего не говорит, либо я слишком расфокусирована, чтобы уловить. Скорее всего, первое.
– Мне нужно отвести тебя к целителю.
– Я не хочу что бы меня исцелили, - я пытаюсь вырваться из его рук, глядя на широкие порезы на своих руках, кровь все еще теплыми волнами стекает по коже. Я упрямо поднимаю на него глаза.
– Я хочу умереть.
– Да, но ты же не человек, помнишь?
– он стягивает рубашку через голову, нежно прижимая к моим щекам.
– Для этого потребуется нечто большее. Все, что ты делаешь, это оставляешь себя слабой, чтобы кто-то другой закончил работу или что похуже.