Судьба самозванки

Этот сигнал тревоги звучал лишь трижды. Первым было объявление о том, кто выиграл войну - мой отец. Второй раз объявление о рождении первого наследника Темной Короны, - рождении Крида и третий? Когда умерла моя сестра.

Это нехорошо.

Чьи-то руки хватают меня за руку, и я шарахаюсь от них, не понимая, что это Ледженд. Я, блядь, не хочу, чтобы кто-нибудь прикасался ко мне. При мысли о том, что кто-то, даже просто дышит слишком близко ко мне, по коже бегут мурашки.

Она сделала это со мной.

– Найт!
– Крид щелкает, и все снова становится видно.

Дыхание замедляется, когда я натыкаюсь на безумные глаза брата.

Его руки касаются моей щеки.

– Нам нужно идти. Это может означать что угодно.

– Я знаю, - я моргаю, преодолевая гнев на секунду, прежде чем Крид лезет в карман, и я оглядываюсь вокруг, чтобы увидеть, что все остальные делают то же самое.
– Что такое?

Ледженд тычет свой телефон мне в грудь, и я моргаю, услышав сигнал тревоги, который звучит на заднем плане. Это действительно нехорошо.

– Ты что, блядь…

– Смотри!
– Ледженд сильнее прижимает телефон к моей груди, и я наблюдаю, как все вокруг меня медленно исчезают. Я не знаю, то ли это вне поля зрения, то ли мой собственный разум выталкивает их наружу.

Я выхватываю телефон из его рук и начинаю читать слова на экране. Я перечитываю их снова и снова, пока они не начинают сливаться воедино. Глухое эхо начинает реветь в груди.

– Невозможно… - шепчу я, весь гнев, который я чувствовал несколько мгновений назад, исчез. Пуф. Испарился.
– Этого не может быть…

Я снова перечитываю слова, теперь сирена действует мне на нервы.

Следующим я читаю личное сообщение, которое появилось в нашем групповом чате.

Мать: Встречаемся в Палате.

Я сую телефон Ледженда ему в грудь, глубоко вдыхаю и повторяю древний язык, пока из земли не начинают расти черные лозы, пока они не округляются в идеальный овал. Внутренняя часть приобретает глубокий обсидианово-черный цвет и распространяется подобно вирусу, пока не заполняет все пространство. Я толкаю Ледженда внутрь и быстро закрываю портал из Камеры.

Тишина оглушает, и чем больше проходит времени, тем больше растет волнение. Я открываю другой портал, простого вида, резко отличающийся от королевского, и переступаю через него, когда вижу штаб-квартиру.

Первым в поле зрения появляется трон, и все вокруг него перестает существовать. Место встречи, где мы всегда проводили Собрания Стигийцев, теперь стало слишком большим. Потолки слишком высокие, комната слишком широкая. Я чувствую запах расплавленного металла, как только ноги касаются пола.

Волна обжигающего гнева накатывает на меня. Я поворачиваю голову, и громкий треск шеи нарушает тишину. Моя скорость набирает обороты, и чем ближе я подхожу, тем больше становится видна реальность того, что передо мной, вкус крови, стекающей по горлу, как будто ей самое место там. Все остальные детали исчезают, когда я наклоняюсь, проводя пальцем по липкой красной луже у моих ног.

Я помню, как впервые по-настоящему обратил внимание на глаза отца. Я был молод. Достаточно молод, чтобы только сейчас заметить, что у них странный оттенок синего. Из тех, что похожи на заколдованные небеса или проклятые воды. Синий, белый, кобальтовый с оттенком серебра. Они были цвета всего, но в то же время совсем ничего.

Или они были такими. До этого момента. Они смотрят на меня с пустотой, которой может коснуться только смерть. Мрачные и бледные, они видели три тысячи гребаных лет - и все ради чего? Чтобы их забрал какой-то кусок дерьма, который никогда даже близко не подошел бы к такой важной особе, как он.

Королевская особа.

Король.

Отец.

Я выпрямляюсь во весь рост, подходя ближе к тому месту, где его голова когда-то соединялась с шеей. Отрезанная полностью, и теперь у его ног, я изучаю кинжал, торчащий там, где должна быть голова. Рукоять упрощенная, с оплавленными кусочками серебра. Протягивая руку, я хватаю литое железо и вынимаю лезвие из плоти отца, наблюдая, как кровь вытекает из того места, где она запеклась вокруг острия. Я затыкаю его за пояс и отступаю, гнев пробегает по позвоночнику, как электрический разряд, отчаянно пытаясь вырваться на волю всей ярости, которую я пыталась сдержать.

Я не могу отвести взгляд от того, что находится передо мной.

Поверхность вольфрамового трона улавливает лунный свет через стеклянные, от пола до потолка, окна в задней части помещения. В прошлом эта комната служила убежищем. Где отец объявлял о войнах, рождениях, угрозах, обо всех других гребаных вещах, которым требовалась аудитория, в то время как остальные Стигийцы смотрели из домов, по телевизору. Массовые балы, свадьбы, все это происходило здесь. В этой комнате. Трон никогда не покидал этого места. Теперь два высоких заостренных края, которые достигают потолка, не показывают ничего, кроме убийства. Предательства. Кто-то убил Короля Тьмы, и теперь… теперь мы все отправляемся на войну.

Три

Лондон

Мою щеку холодит мраморный пол моей камеры, ладони прижаты к нему же, когда я смотрю затуманенными, полными слез глазами на беспорядок передо мной.

Если считать по времени человеческого мира, я бы предположила, что пялюсь на эти гребаные стены уже несколько дней, но мне потребовался всего один, чтобы вспомнить это место. На самом деле, возможно, это была даже та самая камера - я уверена, это была чья-то идея добавить немного веселья.

В последний раз, когда я была здесь, меня выставили перед сотнями людей и отдали под суд за преступления моего отца.

Мне было, блядь, пять.

Королева, кошмарный образ матери моей пары, была рядом со мной в тот день, защищала так, как я тогда не понимала, и, честно говоря, не понимаю до сих пор.

Мой отец хладнокровно убивал Одаренных. Народ Аргентов. Народ Стигии. Людей королевского двора и многих других. У него не было определенного типа.

Он убивал всех, кого ему хотелось убить, когда ему хотелось убить.

Он легенда самого худшего рода.

В любом случае, милосердная, мягкая королева признала бы, что ребенок есть ребенок, и то, что сделал ее четырехсотпятидесятипятилетний отец, который до дня своей казни выглядел как русский мафиози в расцвете сил, не имело никакого отношения к его маленькой девочке.

Но королева Козима не милосердная, мягкая королева. Она полная противоположность.

Так почему она говорила от моего имени в тот день? Знала ли она, что Найт и я были парой? Было ли это потому, что ее дочь была моей лучшей подругой?