Судьба

Старик Кюлюкюев так и умер, ничего не добившись. Зато младший сын поклялся отобрать у Егора богатство. И ну таскать его по судам и палатам — ничего не помогло!

«Ах, так! — кипятился молодой Кюлюкюев. — В таком случае я с ним сам рассчитаюсь. Убью!»

До Егора дошел слух, что его хотят убить. И задумал Егор опередить своего врага.

Однажды, когда молодой Кюлюкюев возвращался из улуса, Егор зазвал его к себе якобы для того, чтобы помириться.

Кюлюкюев в дом зашел, но за стол не сел и мириться с Егором тоже не пожелал.

Неподалеку жил богатый мужик. Егор знал: Кюлюкюев непременно заедет к нему отобедать, и подстроил так, что молодого богача накормили отравленной пищей. Тот скончался, едва добравшись домой.

Слушая рассказ ночлежника, Майя в который раз убеждалась, что нет богача, который бы разбогател честным трудом. Недаром у русских говорят: «Трудом праведным не наживешь палат каменных».

Зимой Майя стала батрачить у Шарапова. Семенчик ходил в школу и радовал мать прилежанием и рассудительностью. Учительница не могла нахвалиться Семенчиком и убеждала Майю, что сына непременно надо будет отдать в гимназию.

Глядя на сына, мать находила в нем все большее сходством с Федором. Они часто вспоминали отца, а ночами Федор снился Майе. Просыпалась она в слезах и до утра не могла уснуть.

Вислогубый Федорка наезжал в Мачу и всякий раз сватался к Майе.

Купчиха, жена Шарапова, уговаривала ее:

— Не упускай случай, выходи за Яковлева. Будешь пить-есть сладко, ничего не делать, чисто одеваться. Думаешь, я за Шарапова по любви шла? Кошка собаку так любит, как я Шарапова. А вот ничего, живу второй десяток. Был у меня любимый, суженый. Пошел в солдаты, да так и не вернулся. Ждала бы его, просидела век в девках. Теперь у меня и муж, и дом — полная чаша. А любовь — вчера она была, а потом сплыла.

Майю не переставали все уверять, что Федор из пожизненной каторги не вернется — оттуда не возвращаются, и она иной раз подумывала: «А не выйти ли мне за Федорку, чем так мучиться». Но тут же отгоняла эту мысль, как назойливую муху. Ведь Федор жив, хоть его и нет с ней. Да и Семенчик вряд ли согласится, чтобы вислогубый Федорка стал ему отцом.

Однажды хозяйка заговорщицки сообщила Майе, что в Мачу с грузом приехал Федорка Яковлев и привез какой-то неслыханный подарок для невесты.

— У него в Маче есть невеста? — живо поинтересовалась Майя.

— Тебя он, милая, считает своей невестой, тебя. Я бы на твоем месте ни минуты не раздумывала. Прибрала бы его, соколика, к рукам, он бы у меня по одной половице ходил, мягче воска стал.

Майя промолчала.

— Дай ему, милая, схватить себя за перышки, не увертывайся.

— Мне страшно, — вырвалось у Майи.

— Мужиков-то нам, бабам, вроде бы не пристало бояться, — засмеялась купчиха, сотрясаясь телесами. — Пущай их девки боятся. — И, перестав смеяться, серьезно сказала: — Согреши с ним до венца разок-другой, пообвыкни малость. Ты, милая, отвыкла, потому тебе и неохота и боязно стало. А согрешишь, он вроде бы твоим станет, и уж тогда не он тебя, а ты его под венец потащишь. У меня так с Шараповым было. — Она махнула рукой и опять засмеялась. — У всех одинаково происходит.

Майя, подняв голову, слушала хозяйку, а та продолжала:

— Господь бог сотворил мужчину и женщину для того, чтобы они своей плотью услаждали друг друга. Самим богом каждой женщине предначертан мужчина. Кому один, а которой и более. Наша матушка, царствие ей небесное, бывало, говорит: «Грех великий, бабоньки, убивать свою плоть. Ни вдовство, ни тяжкая хворь мужа не оправдывает великую грешницу, давшую обет воздержания от любви. Не будет ей прощения на том свете!» Батюшка-то у нас так обожал свою матушку, так обожал, что однажды застал дьякона с ней и порешил обоих: и матушку, и дьякона, вот какой оказался разбойник. Не дай бог! Постригли греховодника и упекли на каторгу, a ее, страдалицу, похоронили у нас на кладбище. Вот она бы научила жить на свете!

Майя призадумалась, наклонив красивую голову. Потом вздохнула.

— Вы меня почти уговорили, — тихо сказала она. И, залившись краской, добавила: — Я исполню ваш совет.

— Давно бы так, моя милая, давно бы так, горюшко мое луковое. До каких же пор тебе скитаться да мучиться?.. — И перешла на скороговорку: — Шарапов только завтра к вечеру вернется из Бодайбо, я заночую у Шалаева. — Она подмигнула Майе. — Сыночка уложишь спать в той половине, а сама с Федоркой ляжешь в нашей спальне. Я только сегодня белье сменила. Если к вечеру будет холодно, протопишь печку. Поди сюда, я тебе все покажу. — Она ввела Майю в спальню и показала на кровать, на которой горбились белые подушки. — Ложитесь головами к двери, так будет слышнее, что творится в доме. Прислушивайся, может Шарапова принесет раньше времени. Тогда со всех ног за мной. Тут еще одно одеяло… Да вам и так тепло будет. — Купчиха засмеялась, не обращая внимания на лицо Майи, пылающее жаром.

…Вечером Федорка пожаловал к Шараповым с тяжелым узлом. Купчиха предупредила его, и он зашел в лавку и всего накупил, кроме золотого ожерелья, которое привез с собой. В узле были дорогая шуба, торбаса, два шелковых платья, три смены белья. О Семенчике Федорка тоже позаботился, купил для него костюм.

Федорка вошел как домой, поздоровался, положил узел и, немного отдышавшись, подошел к Майе. Та не выразила ни радости, ни удивления, стояла, безразлично поглядывая то на узел, то на Федорку. И когда Федорка надел ей на шею дорогое ожерелье, поцеловал ее в губы, она по-прежнему оставалась спокойной.

— Раздевайся, ужинать будем, — сказала она, словно годы прожила с ним вместе.

После ужина Федорка ушел прямо в спальню. А Майя убирала со стела посуду.

— Майя! — позвал ее Федорка. — Майя!..

Майя вошла в спальню. Среди комнаты стоял Федорка, придурковато улыбаясь. Он кинулся к Майе, обнял за талию, поднял и понес к кровати.

— Пусти, дурак! — властна сказала она.

Федорка, не ожидавший такого оборота, опешил.

Майя сняла ожерелье, бросила его на кровать.

— Повесь себе на шею! — и вышла, притворив дверь.

Федорка не рискнул пойти следом, зная, что у Майи уже большой сын. Всю ночь он метался, изнывая от похоти и злости. А утром бросил в сани узел и уехал, не дождавшись хозяев.

Хозяйка вернулась от Шалаева поздновато.

— Ну, как тут моя голуби? — с приторной улыбочкой спросила она. — Небось всю ночку проворковали? Или не приезжал? — обеспокоилась купчиха.

Майя настроилась под лад хозяйки:

— Был. Ночевал.

Купчиха облизнула губы:

— Ну и как, а? Не наскучил?

Майя притворно вздохнула, посмотрев в глаза хозяйки:

— Какой он мужчина! Пролежал рядом всю ночь…

Купчиха всплеснула руками:

— Ой, стыд какой, ой, позор!.. Бедняжечка!.. — Майя не поняла, кого она пожалела: Федорку или ее. — А ведь был мужчиной. Сама знаю. Ему цены не было!.. Вот напасть! Не иначе, сглазили!.. Есть такие бабы, ведьмы!..

Кончив сокрушаться, купчиха спросила:

— Так как же теперь? От ворот поворот?

— А что делать? — с притворным сожалением ответила Майя.