Судьба

— Фамилия?.. — И не дождавшись ответа, спросил: — Владимировы?

У Семенчика екнуло сердце.

Ответа Федор не расслышал, понял по движению губ: «Да».

— Семенчик?.. — Голос у милиционера как-то необычно задрожал на высокой ноте.

— Семенчик…

— Отец!..

…Видавший виды Строд удивился: комиссар отряда постоял, поговорил с командиром чоновцев и вдруг бросился его обнимать. Потом он вспомнил: да ведь это однофамильцы, оба Владимировы. И судя по тому, как сердечно обнимаются, наверное, даже родственники.

Отец и сын, поглощенные друг другом, не обратили внимания на подошедшего Строда. Старший Владимиров был поуже в кости и пониже ростом.

— А что с матерью, сынок? — нетерпеливо спросил он, оторвавшись от Семенника.

— Нет, отец, ее… похоронили… — глухо ответил Семенчик и, как показалось Строду, всхлипнул.

— Давно умерла? — не то с испугом, не то с удивлением вырвалось у Федора.

— Не умерла она. Этот изверг, — Семенчик кивнул на вислогубого, — убил ее…

Строд видел, как вздрогнул от этих слов Федор и резко повернулся к мертвому врагу. А потом тихо спросил:

— Где могила ее?

— В Маче. Похоронили на берегу Лены.

Федор отвернулся, пряча слезы. Он отошел шага два и, схватившись за ствол дерева, навзрыд заплакал. Все ниже и ниже склонял он голову, спина его вздрагивала. К нему подошел Строд, положил руку на плечо:

— Мужайся, друг мой. Нам нужно все вынести, чтобы победить. Страшное, тяжелое известие пришло к тебе вместе с большой радостью.

Федор поднял влажные глаза. Его побелевшие губы что-то прошептали. Строд разобрал только одно слово: «Спасибо…»

Подбежал боец и доложил, что пленных — двадцать три человека — заперли в амбаре.

— Семен Федорович, займитесь ими, — распорядился Строд.

Минут через десять пленных вывели во двор. Сбившись в кучу, бандиты испуганно озирались вокруг. Обросшие, немытые, одетые как попало, выглядели они жалкими, даже смешными. Наблюдая за ними, бойцы весело переглядывались.

— Я комиссар отряда, — по-якутски заговорил Семенчик. — Как видите, мы уничтожили только тех, которые сопротивлялись. Вы бросили оружие и сдались, поэтому красные бойцы сохранили вам жизнь. Среди вас нет тойонов, а с трудовым народом Красная Армия не воюет. Сейчас всех вас отпустим по домам.

«Братья» задвигались, зашептались.

— А как с вами поступят местные органы Советской власти, когда узнают, что вы были в банде, это их дело.

Федор подошел к сыну, встал рядом.

— А вот мой отец, — невольно вырвалось у комиссара. — Мы с ним не виделись пятнадцать лет.

В глазах у бандитов он прочел любопытство. Казалось, взгляды у них потеплели.

— На кого вы руку подняли, собаки? — с сердитой укоризной обратился к «братьям» Федор. — Вот взять бы вас всех да отдать в батраки к Яковлеву, который вами командовал. Вся семейка — самые настоящие кровопийцы… На своей шкуре испытал.

— Знаем, батрачили, — простуженным голосом ответил приземистый мужичок с перевязанной головой.

— Мало, видно, батрачили, коль пошли вместе с ними воевать против народной власти, — оборвал его Семенчик. — Искупайте теперь свою вину. Берите в руки оружие и поворачивайте его против белых. Кто из вас желает служить в Красной Армии?

Пленные, видимо, не ожидали такого поворота.

— Ну?.. Сегодня же поставим на довольствие, переоденем, дадим винтовку. Есть желающие?

— Есть!.. — Тот, что с перевязанной головой, огляделся и вышел вперед. — Ребята, парень дело говорит.

Вперед вышли еще четверо: пожилой мужик с голым черепом — он все время потирал рукой зябнувшую голову, два парня, похоже братья, в засаленных жеребячьих шубейках и длинный неуклюжий детина с большим синяком под глазом.

— Кто это тебя так разукрасил? — спросил комиссар.

— Господин поручик Яковлев, — неожиданно высоким голосом ответил детина.

— Больше нет желающих воевать против тойонов, за Советскую власть? — Семенчик обвел взглядом остальных пленных. — Ну, что ж, можете идти на все четыре стороны. Отпускаем. Но предупреждаем: если кто-нибудь из вас опять окажется в плену, добра не ждите. Таких будем расстреливать на месте. Поэтому советую разойтись по домам. Так лучше будет.

— Дай бог тебе здоровья, большой начальник! — за всех ответил длинный бандит с козлиной бороденкой. — И твоему родителю пусть будет на душе легко. Спасибо. — Он низко поклонился Семенчику и Федору. — А что я вам говорил? — обратился он тут же к своим. — Не убивают красные ни за что ни про что. Не убивают они! Что я вам говорил?..

Освобожденные гурьбой вышли за ворота.

Комиссар отдал распоряжение покормить бойцов. Во двор ввезли дымящуюся походную кухню.

Строд, Семенчик и Федор вошли в купеческий дом. Здесь был полный разгром: перевернутые столы и стулья, опрокинутые шкафы. Стекла в окнах побиты.

— Кто здесь живой? — крикнул по-якутски Федор.

Ответа не последовало.

— Э-эй! — закричал Строд.

В другой комнате зашаркали чьи-то шаги. Послышался старческий кашель. На пороге появился сгорбленный старик. Федор и Семенчик с трудом узнали в старике Иннокентия.

— Добро пожаловать в дом, господа красные. Слава богу, не сгорел и крыша не завалилась. За остальное — извините. — Он обвел рукой разбитую опрокинутую мебель. — И угостить вас нечем.

— Здравствуй, Иннокентий — громко поздоровался Федор.

— Здравствуй, Федя. А я тебя сразу признал. По голосу. Ну, что, разыскал сыночка, Семенчика?

— А вот он, ваш крестник! Больше меня вырос.

Иннокентий проворно повернул голову к Семенчику и, глядя снизу вверх, приветливо заулыбался, показав беззубые десна.

— Ну, слава богу, нашли друг друга. Слава богу! Теперь Майю, поди, ищете?

— Майи уже нет на свете, — скорбным голосом сказал Федор. — Убили Майю. Федорка Яковлев убил.

— Яковлев? — переспросил старик окрепшим вдруг голосом. — У-у, душегуб! Да его казнить мало! Это он привел ко мне всю эту свору! Все душегубы, погибели на них нет! Антихристы!.. У них главарь — Коробейников. Вот тоже ирод!

— А где он? — спросил Строд.

— В Чурапчу подался.

— Зачем?

— Слышал, разговаривали они промеж собой. Коробейников хвастался, что добудет в Чурапче тыщи две солдат, орудий и возьмет Якутск.

Строд засмеялся.

— Откуда там у них в Чурапче солдаты и орудия? — спросил Семенчик.

— Какие там солдаты! — ответил Иннокентий. — Ни черта у них нет за душой. Филиппов как-то хватил лишку и разоткровенничался. Говорит, не желают люди идти в якутскую освободительную армию. А кто и пошел, так только за тем, чтобы грабить.