Судьба

Яковлев открыл бутылку.

— Давайте, дети, выпьем на радостях за вас и за благополучное окончание сева. Дай, Федор, чашки.

Майя попыталась остановить Федора взглядом, но тот не послушайся жены, достал с полки три чашки, поставил на стол.

Яковлев наполнил их водкой и первым поднял чашку:

— Ну, за ваше счастье, дети!

Вторую чашку Федор протянул Майе. Майя не взяла.

— Так нельзя, доченька. За счастье надо выпить. Я очень прошу тебя.

Майя взяла чашку и поднесла Федосье.

Старуха понюхала содержимое чашки и выпила. Майя подала ей лепешку.

— Кого мне благодарить? — спросила слепая.

— Всех нас, особенно моих детей, Федора и Майю, — скороговоркой ответил Яковлев.

Федосья промолчала.

— А не лучше ли нам пойти ко мне домой? — сказал Яковлев. — Ну что это за пир? Ни закуски… Пойдемте. Посидим рядком да поговорим ладком. Ведь мы свои люди.

Федор встал, чтобы идти. Майя даже не сдвинулась с места.

— Перестань дуться, доченька. — Яковлев подошел к Майе. — Мы тебя ждем.

— Я не пойду к вам, — сказала Майя и отвернулась.

— Ну почему? — в голосе Яковлева прозвучало нетерпение.

— Не желаю встречаться с вашей супругой, которая грозилась, что заставит меня языком навоз слизывать. И сына вашего не желаю видеть. Достаточно с меня сегодняшней встречи.

— Эх, кто старое помянет… Ничего этого больше не повторится. Хочешь, сделаю так, что они перед тобой повинятся? Вот увидишь, я помирю вас. Наступит благодать и тишина.

— Но я не желаю прощать, — твердо сказала Майя.

Захмелевший Федор потянул Майю за локоть:

— Ну, будет тебе, Майя, пошли.

— Не ходи, он хочет обмануть тебя, — шепнула Майя мужу.

Яковлев, стоя у порога, обернулся:

— Пусть тогда один Федор идет со мной, примет у меня дом и все, что вам причитается. Федора ты отпускаешь?

«Неужели он в самом деле собрался вернуть дом и имущество? — подумала Майя. — Ой, как бы он не надул». По своему отцу она знала нравы богачей. Им обмануть человека ничего не стоит.

Заметив нерешительность Майи, Яковлев заторопил Федора:

— Ну, пошли, сынок, пока не стемнело. Да, не забудь захватить векселя, которыми я в шутку снабдил тебя, когда ты ехал в Вилюйск. Помнишь? — сказал он это так, как будто только сейчас вспомнил о векселях. — Их надо сжечь. Где они?

— У Майи, — простодушно ответил Федор.

— Захвати их с собой.

Только теперь Федор понял, что привело Яковлева к ним на поклон — векселя. Значит, он не на шутку испугался. Ну и что же, почему бы не получить обратно все, что когда-то принадлежало его отцу взамен фальшивых векселей.

— Майя, дай-ка те бумаги, — попросил Федор.

— Пусть сначала вернет дом, скот, все имущество, тогда получит векселя. Иначе даже не подумаю отдать.

Яковлев вспылил:

— Если не вернете бумаги, ничего вам не дам. И господина урядника вызову. Он у вас силой отберет бумаги и отдаст мне.

— Вот вы как теперь заговорили господин голова, — холодно смазала Майя. — Ну что ж, попробуйте. Только как бы не пришлось вам раскаиваться.

— А зато, что избил моего сына, ответишь, — пригрозил он Федору.

— Вашего сына Федор и пальцем не трогал, — ответила Майя. — Это я его ударила по физиономии, чтобы не привязывался. Он на мне все платье порвал. Это его надо призвать к ответу.

Яковлев даже позеленел от злости:

— Ну, ты, вертихвостка! Ради батрака бросила отца с матерью! Ни одна порядочная женщина этого бы не сделала.

— Лучше батрак, чем грабитель, вроде вас, — ответила Майя. — У батрака чистая совесть и помыслы чистые. А у вас душа черная, как воронье крыло, и руки грязные…

Яковлев не дослушал. Он выскочил из юрты, сильно хлопнув дверью.

В юрте долгое время все молчали. Старуха Федосья неподвижно сидела с наклоненной головой, как будто к чему-то прислушиваясь. Майя как стояла у печки, так и продолжала стоять не шевелясь. Федор, испуганный гневом хозяина, застыл возле двери, глядя на Майю. Наконец он спросил у Майи:

— А зачем ему вдруг понадобились фальшивые векселя?

— Ты не слышал, хочет сжечь их, — ответила Майя и, сев на орон, добавила: — Я сказала ему, что буду жаловаться, он, видимо, испугался.

— А может, он и в самом деле собирался вернуть имущество и дом моего отца? — как бы думая вслух, сказал Федор.

— Если бы он хотел это сделать, вел бы себя по-другому, — сказала Майя и отвернулась. — Не верю я ему.

Старуха Федосья молча слушала их разговор. По ее сухим морщинисты щекам скатывались крупные слезы.

— Большую беду вы на себя накликали, дети, — сказала она. — Не нынче, так завтра он привезет господина урядника: отнимет у вас все бумаги…

«А меня посадят в острог», — мысленно докончил слова Федосьи Федор.

— Федор, нам нельзя здесь оставаться, — сказала Майя. — Надо бежать отсюда, пока не поздно.

Федосья повернула к Майе лицо и утвердительно закивала головой:

— Твоя жена права, Федор.

Кто-кто, а Федосья знала волчью натуру своего хозяина — она у него всю жизнь батрачит. Сколько на ее глазах по злой воле Яковлева погублено жизней, искалечено судеб — не счесть. У Яковлева был батрак, звали его Сордонг Иван. Ему пообещал хозяин за работу дать пуд семенного зерна. И верно: весной Яковлев дал ему пуд семян. Посеял Иван на своем клочке хозяйские семена и ждет всходов. Ждет неделю, вторую, третью, ждет месяц, да так и не дождался — ни одно зерно не пустило ростков. Семена-то, оказывается, хозяин дал ему тронутые заморозком. Иван схватил косу и к Яковлеву на пашню, взял и скосил его всходы! Что тут было!.. Примчался урядник, составили на Ивана бумагу — и в острог горемычного. Скошенные всходы еще пуще потом пошли в рост, стали густые, зеленые. А Иван из острога так и не вернулся, должно быть, умер там.

Федосья очень боялась, чтобы с Федором не сделали того же, что Иваном.

— А куда убежишь от него? — спросил Федор. — Он нас везде найдет.

Майя сидела молча, печально склонив голову. «А не хуже ли будет, если мы с Федором скроемся, а Яковлев потом найдет нас? — думала она. — Здесь на людях не так-то просто безнаказанно отнять бумаги, а на стороне, без свидетелей…»

— Ведь мы же не столбы, в землю вкопанные. — сказала Майя, — и не песты для ступы — куда захотел, туда и перенес. Мы — люди!..