Судьбе вопрек

— До выхода на сцену три, два, один, пошли.

Он взял меня за руку, мы, смеясь, выбежали на центр сцены, закружились в поворотах и пируэтах, я летала в поддержках и крутилась по всем направлениям, прыгала в жете и самых замысловатых фигурах, неизменно оказываясь в объятиях Питера, но думая, что рядом он — мой Харви, который перестал скрежетать зубами и пожирал меня взглядом. Я не могла дождаться антракта, чтобы снова очутиться в его объятиях…

Наконец, занавес опустился, предоставляя нам получасовую передышку. Я едва дышала — легкие горели огнем, щеки пылали, ноги дрожали, бок покалывало от боли, но это были приятные ощущения. Настолько приятные, что сейчас я не представляла себе, что можно быть более счастливой. Впрочем, то самое западло, которого я так боялась, по ощущениям приближалось все ближе и ближе, тревожным звоночком предчувствия звенело вдалеке…

Около моей гримерки уже толпились ребята, Оуэн и Лоби. Я не стала держать их на пороге, сразу пригласила внутрь и, предложив располагаться на диванчике, широко улыбнулась:

— Сюрприз.

— Отелепатеть!

— Оволосеть!

— Ну, ты, подруга, даешь! Это что ли твой фет Ронхарский?

— Ага.

— Я удивлена, что в тот раз ты вообще на работу пришла!

— А вам, понравилось? — посмотрела на дедушку, который сейчас улыбался так необыкновенно тепло, что хотелось броситься ему в объятия. Но я понимала — нельзя этого делать, ребята поймут неправильно, а разговор о наших родственных связях состоится лишь вечером.

— Если бы я знал, то привез бы самые прекрасные цветы в мире, чтобы выразить свое восхищение твоим исполнением партии Эллы. Я поверил. От первого движения до последнего вздоха поверил.

— Ваши слова — приятнее всех цветов мира, фет Сайонелл. Спасибо вам большое! Надеюсь, второй акт удастся станцевать ничуть не хуже!

Я никак не могла перестать улыбаться и щеки уже начинали болеть с непривычки. Рассмотрела, наконец, Альби и Тана. На сестренке бирюзовое платье в пол, синтетическое, но очень хорошего качества. Оно переливалось перламутровым цветом и сзади имело глубокий вырез, хотя спереди наглухо закрыто. А у сестренки хорошая фигура, должна сказать! Совсем скоро она начнет сражать мужские сердца!

Фрак на Тане сидел так, что закачаешься, а уж эта осанка! Склонила голову на бок и услышала:

— Фет Сайонелл рассказал, что носить фрак — настоящее искусство.

— И тебе удается его освоить, Танар. Мне нравятся изменения, которые в тебе происходят.

— Мне тоже, — серьезно заявил брат, от чего в груди разлилось тепло. Как же хорошо мне было в этот миг — не передать!

— Наверное, тебе следует подготовиться? — встрепенулся фет Сайонелл. — Как вы относитесь к тому, чтобы посетить буфет? — обратился к ребятам. — Кстати, Альбертина, знала ли ты, что буфет театра — идеальное место, чтобы найти себе достойного кавалера?

— И как понять, что он достойный?

Брат и сестренка помахали мне, и во все уши слушали приятный голос фета Сайонелла, который учил их премудростям жизни великородных. Вот только Лоби осталась в гримерке, а это значит, что Оуэн увел ребят, чтобы она могла сообщить мне что-то серьезное и, как пить дать, неприятное. Привет, западло. Я так и знала, что ты не заставишь себя долго ждать.

— Что случилось? — начала без обиняков, открывая запечатанную бутылку воды и предлагая подруге. Та покачала головой, потому я угостилась прямо из бутылки. Пить хотелось невыносимо, но нельзя напиваться, иначе только хуже станет.

— Я проверяла девушку. Ту, что ты просила. Бидди Вэльситх.

— Угу, — сделала еще пару маленьких глотков.

— Случайно ввела фамилию Вэльский вместо Вэльситх.

Я поперхнулась, расплескав воду по полу, и вытаращила глаза.

— Куда попал этот балбес? Нос ему расквасили? Так и знала, что…

— Он на сорок девятом этаже, — негромко произнесла Лоби и бутылка выскользнула из моих ослабших пальцев, легкие забыли как дышать, а щеки онемели от ужаса.

Сорок девятый этаж.

Морг национальной больницы девятого дистрикта.

Таххир мертв.

— Как? — голос меня не слушался, дрожал и выдал жалкое подобие звука.

— Все, что знаю — сочетанная травма тела, полученная при падении с высоты. Судя по отчетам, он упал с балкона.

В груди остро кольнуло. Я села, растирая ее ладошкой. Села прямо на приготовленный для выхода на сцену костюм, но сейчас было плевать.

— Дать успокоительное? Я взяла, на всякий случай.

— Мне нельзя…

— Наверное, следовало подождать до конца постановки? Но я подумала, тебе нужно знать…

— Нет, конечно… мне… дай мне минуточку.

Пусть мы с Таххиром расстались, пусть он меня предал, но у нас было четыре совместно прожитых года. У нас были вечера перед телепатовизором и прогулки на навэ, встречи в парке под луной и походы на выставки, где он зевал, не прикрывая рта, а я ругалась, что это неприлично. Сейчас я была готова локти кусать за то, что не почувствовала беды. За то, что оттолкнула его, когда он во мне нуждался. Что не приехала к нему, как он просил, и не дала приехать ко мне. Ну что мне стоило выделить ему эти злосчастные пять минут, которые могли спасти ему жизнь? Неужели в его смерти виновата я?

Должно быть, вопрос отразился на моем лице или я задала его вслух, потому что Лоби тут же строго заявила:

— Так, Аллевойская. Ты только дурь эту из головы выброси! Таххир был взрослым мужчиной. Если он спрыгнул сам, то понимал, что делал, и ты тут вовсе ни при чем. Если ему помогли, значит за дело. Значит, не с теми людьми связался!

Лоби умела быть циничной. Научишься тут, когда каждый день подписываешь истории бывших пациентов, направляя их на сорок девятый этаж. Вчера они заходили к тебе, чтобы вместе выпить чаю, а завтра их на каталке везут кремировать. Помню, сначала Лоби плакала, потом грустила, а теперь лишь пожимает плечами, повторяя фразу: «такова жизнь. Одни рождаются — другие умирают». Наверное, она права в своем цинизме. Но я такому не научилась. И, надеюсь, не научусь.

— Он звонил мне перед смертью. Встретиться хотел. Говорил, что ему опасность грозит, а я не поверила…

— Значит ввязался в какую-то авантюру. Будто ты его не знаешь! Здесь нет твоей вины.

— Все равно мне не по себе.

— Такова жизнь.

— Одни рождаются, другие умирают. Знаю, но, енот меня раздери, не легче, вот правда.

— По поводу девушки. Ее кремировали вчера. Сестра у нее не появлялась уже давно, судя по отчетам.

Ничего себе пиончики на соседском балкончике!

Нет, это даже не пиончики. Это полный телепатец! Вот оно — западло. Выходит, Гэлла мне соврала! Да не просто соврала, а килограммами лапшу на уши навешала! А играла-то как — загляденье! Я сама чуть не разрыдалась, проникнувшись к ней сочувствием.

От стука в двери мы с Лоби вздрогнули вместе.

— Кто?

— Фета, к вам фетрой Хартман, — гавкнул питбуль. Он же фет Шкаф. Он же Дорский. Спец агент и пугатель детей Дорский.

— Я пойду, — Лоби поцеловала меня в обе щеки и обняла. — Ты не виновата. Не виновата, поняла меня?