Судьбы и сердца

Тумбочки, лекарства, тишина.

Где-то бьются в пламени солдаты.

Здесь же скальпель вместо автомата,

Здесь бинты и белые халаты

И своя нелегкая война.

И боец, спеленатый бинтом,

Пусть кому-то это будет странно,

Говорил с соседом обо всем:

О простом, о мудром, о смешном,

Обо всем, но только не о ранах.

Кто впервые приходил сюда,

Может, даже и решал подспудно,

Что не так ребятам уж и трудно,

Вон ведь как смеются иногда!

Да, смеялись, как это ни странно!

И никто почти что не стонал.

Только тот, кто был здесь постоянно,

Это все, пожалуй, понимал.

Пусть непросто было воевать,

Но куда, наверное, сложней,

Потеряв, не дрогнув, осознать

И затем упрямо привыкать

К ней, к дороге будущей своей.

Делать снова первые шаги,

Веря в то, что песнь не отзвенела,

Без руки, без глаз или ноги, —

Не совсем простое это дело…

Пусть дорога будет неплохой,

Пусть с любою радостью-удачей,

Только быть ей все-таки иной,

Потрудней, погорше, не такой,

И не надо говорить иначе!

И чтоб в сердце не тревожить раны,

Хлопцы, истомленные жарой,

Так шутили солоно порой,

Что валились с тумбочек стаканы!

Лишь когда во тьме за тополями

Город тихо забывался сном,

Кто-нибудь бессонными ночами

Долго-долго думал о своем,

Думал молча, сердца не жалея.

Сколько чувств металось и рвалось!..

Мне, пожалуй, было посложнее,

Потому всех чаще не спалось.

Горем я делиться не любил.

И лишь с Борей — другом по палате,

Что сидел бессонно у кровати,

Молча сердце надвое делил.

Шурка, Шурка! Милый человек,

Где сейчас лежит твоя дорога?

За окном торжественно и строго

Падает, покачиваясь, снег…

2

Ах, как я сегодня дорожу

Нашим прошлым, песнею согретым!

Но пора. И вот я подхожу,

Только дай мне руку, я прошу,

К нашей встрече августовским летом.

Будни. Тихий госпитальный вечер.

Кто-то струны щиплет в тишине,

Нет, ничто не подсказало мне,

Что сейчас случится эта встреча.

Как добилась, вырвалась, смогла —

Никому того не объясняла.

Может, это сердце помогало,

Но меня ты все-таки нашла.

Увидав, не дрогнула, не вскрикнула,

Подлетела тоненькой стрелой,

Крепко-крепко пальцы мои стиснула

И к бинтам припала головой.

Первые бессвязные слова,

Под рукою дрогнувшие плечи,

Скомканные, сбивчивые речи

И в сплошном угаре голова…

— Я же знала, знала, что найду! —

Улыбнулась. Нервно закурила. —

— Ты же помнишь… Я же говорила:

Разыщу хоть в чертовом аду!

Сожалеть бессмысленно и поздно.

Это так, но выслушай, постой,

Как бы это ни было серьезно,

Все равно я рядом и с тобой!

А ребята, знаешь как страдали,

Все тобой отчаянно горды.

Говорят, что, если бы не ты,

Никакого залпа бы не дали!

А начмед мне только что сказал,

И в глазах — торжественная радость,

Что тебе недавно благодарность

Маршал Жуков в госпиталь прислал.

Господи, да что я говорю!

Слава, благодарности, приветы…

Не об этом надо, не об этом!

Ты прости, что глупости порю!

Смолкла и вздохнула глубоко.

— Шурка, Шурка, посидим-ка рядом,

Только ты не нервничай, не надо…

Мне и вправду очень нелегко…

Как мне дальше жить и для чего?

Сам себя же сутками терзаю.

Только ничего еще не знаю,

Ничего, ну просто ничего.

— Нет, неправда. Превосходно знаешь!

Знаешь с самых босоногих лет,

Ты же от рождения поэт.

Как же ты такое отметаешь?!

Вечер красноперою жар-птицей

Мягко сел на ветку под окном.

То ли ветер в форточку стучится,

То ли птица радужным крылом?

— Знаешь, Шура, улыбнись-ка, что ли!

Что нам вправду разговор вести

Обо всех там сложностях и болях,

Их и так довольно впереди!

— Да, конечно, милый человече.

Ну давай о чем-нибудь другом.

Знаешь, там, в приемной, перед встречей

Можно все услышать обо всем.

Ждешь халата в строгой тишине,

Ну а сестры… Им же все известно…

— Вот так штука. Это интересно…

Что ж тебе сказали обо мне?

— Да сказали, очень было плохо,

Раз решили даже, что конец…

Только ты не дрогнул и не охнул,

В общем, был взаправду молодец.

— А еще о чем порассказали?

— А еще, пожалуй, о друзьях,

Что на фронт всегда тебе писали

И сидят тут у тебя едва ли

Менее, чем в собственных домах.

Видно, что отличные друзья.

Кто они? — Да большей частью школьные,

— И при этом скажем, не тая,

Что средь них есть даже и влюбленные…

Прибегут в наглаженной красе

С теплотой и ласковым приветом.

— Кто тебе рассказывал об этом? —

Улыбнулась: — Да буквально все.

От врача и до швейцара дедушки!

Говорят, не помнят никогда,

Чтобы одному четыре девушки

Предложили сердце навсегда!

А какая я, уж и не знаю. —

Замолчала, за руку взяла.

— Шурка, Шурка, что ты за дурная!

Да сейчас я просто отметаю

Все эти сердечные дела.

Может, и наделаю ошибок,

Но в бинтах, в сомненьях и крови

Мне сейчас не очень до улыбок

И, прости, совсем не до любви!