Судьбы в капкане

— К чему ты это клонишь?

— Не поняла?

— На что намекаешь?

— Какой там намек? Говорю прямо — старость к нам пришла. А ведь мы и не жили, не успели порадоваться. Так, суетились по мелочам и упускали главное, без чего нет радостей. А ведь впереди зима и одиночество. Слышь, Кать? И у тебя не лучше. Но ведь любили мы друг друга. Помнишь?

— К чему теперь ворошить старое? Оно ушло. Кого винить, коли отрекся от нас в самую лихую минуту и тоже живыми похоронил. Лучше не напоминай, не вороши, не сыпь слова впустую. Я все равно не поверю. В душе сплошной пепел остался. Теперь ты наказан и понимаешь, как больно остаться сиротой среди родных.

— Кать, я за свое получил уже сполна. Больше чем пережил, уже не накажешь. Мне смерть подарком кажется.

— Я через это давно прошла. И тоже жизнь не балует. Всякий день неприятности. Уж и не знаю, с какой стороны ждать новую беду. А они все валят снегом на голову, сколько их наметет еще!

— Катюшка! Как стосковался по тебе! — вырвалось у Хасана на стоне.

— Не болтай лишнее! Скажи, что нужно? Опять денег просить будешь? — спросила насмешливо.

— Нет! Деньги есть. Хочешь, тебе принесу. Только скажи, сколько нужно! Хоть все отдам. Не в них счастье! Ведь вон свое дело имею, хороший доход, но не Пузо душу греет. Вот и получил, что называется, под завязку. Все есть, и нет ничего. Ни за какие деньги не куплю даже капли тепла, — плакал в трубку человек.

— Но ведь у тебя тоже сын, наш Аслан…

— Эх-х, Катенька! Он сын только по крови. Видно, что-то проглядел, неправильно растил. Впрочем, сама увидишь. Скажи, что купить надо?

— У меня все есть. Ничего не нужно!

— Через часок будем у тебя. Хорошо?

— Давайте! — ответила коротко и позвонила сыну, сказала о звонке.

— Мам, ты сама их встреть. Я не могу сорваться, — взмолился Михаил.

Хасан с Асланом приехали на новехонькой «Ауди», поставили машину под окном и вошли в подъезд.

Катя умылась, причесалась, переоделась и даже успела накрыть на стол в комнате, где еще недавно жили квартирантки.

Теперь эта комната казалась громадной. Из нее убрали все, что напоминало о девках.

Мишка, готовясь к приходу Ляны, убрал в подвал койки и раскладушки, тумбочки и стулья. Оставил стенку, трельяж и диван, стол и кресла, да телевизор на тумбе. И попросил мать больше никогда не брать в дом чужих.

— Давай жить своей семьей. Не надо хапать ртом и задницей, чтоб не подавиться. Иначе в своем доме гостями живем. Если желаешь мне добра, дай слово, что больше никого не возьмешь на квартиру. Я устал от чужих людей. Я хочу иметь свою семью, жену и детей. Подари мне эту возможность, и тебе никогда не придется просить меня вернуться домой вовремя. Знай, в свою семью не просто приходят, а летят на крыльях, помня, что в ней тебя любят и ждут…

— Я поняла, сынок! — вздохнула женщина, а после прихода Косого Яши сама себе сказала, что никогда больше не пустит к себе чужих.

— А вот и мы! — вошел Хасан улыбаясь. Следом за ним в двери едва протиснулся Аслан. Он был громаден. И войдя в прихожую, занял ее собою почти всю.

— Ну привет, родительница! — обнял мать и оглядевшись спросил:

— А где бляди?

— Нету их. Сами живем, без квартирантов!

— Я даже на зоне слыхал, что у тебя самый крутой во всем городе бардак! И телки классные! Ты что, поштучно или оптом их сбыла другой бандерше? Зря так суетилась! С кем в натуре кувыркаться стану? Ведь я баб уже давно не имел. Думал у тебя в цветнике оттянусь!

— Опоздал! Мы больше никого не держим.

— Иль братан женился? — спросил глухо.

— Пока нет. Но собирается. Есть у него на примете одна!

— Зря спешит! — буркнул Аслан коротко и прошел в зал следом за Хасаном.

— А ты, кайфово смотришься! При марафете! И барахло на тебе классное. Хахали одарили?

— Не было их у меня никогда, ни одного за все годы! — вспыхнула женщина.

— Ну не темни! Не вешай лапшу на уши, я давно с пацанов выскочил и понимаю, откуда у бабья «рыжуха» берется. Не иначе как трандой заколотила. На тебе одна цепка в тыщу баксов! Уж не вякнешь, что на пенсию взяла! А серьги с перстнем, а браслет! На них в кабаке целый месяц можно гудеть без просыпу! Лучше вякни, скольких козлов тряхнула за все? — при-щурясь смеялся Аслан.

— Это золото из моего приданого! Допер? И никаких отморозков! Тебе отец подтвердит! — вспыхнула женщина, с удивлением разглядывая сына. Она не узнавала его.

— Будет тебе под монашку косить. Видали мы таких! — отмахнулся Аслан.

— Мать правду тебе сказала! — встрял Хасан.

— Ты как со мною говоришь? Кто дал тебе право называть меня бандершей? — возмутилась Катя.

— Ой, уморила! Весь город и зоны так называют, а мне рот говном заткнуть хочешь? Я трепло? Ты послушай, что о тебе вокруг базарят? Чего на меня наезжаешь? Иль ботаешь, что все брешут? Тебя только Яшка Косой не тянул, потому что кастрат, все другие протоптали вдоль и поперек. Я на зоне про тебя такое слышал, уши в трубку сворачивались. А теперь в Снегурочку рисуешься, Му-му из меня слепить хочешь? Не выйдет! Сколько я на зоне канал, ты ни разу подсос не прислала, даже на курево зажала, тоже мне мать. Вся в рыжухе, как Новогодняя елочка в игрушках, а я с голоду подыхал в зоне! А ты и не вспомнила про меня!

— Но ты не просил! — ответила резко.

— Я еще должен был на коленки упасть перед тобой? Иль не доперло, что зона не курорт? Сама жировала с хахалями, а я хоть уройся, старая плесень! Тебе ни ноги, душу отрезало поездом!

— У тебя есть отец! Он ничего не говорил…

— Тогда я просил денег, но ты не дала! — напомнил Хасан.

— Чего теперь от меня хотите? Зачем пришли? — сжала баба вспотевшие ладони.

— Как погляжу, дышишь ты кучеряво. Я тоже так хочу. И вы, две старые мартышки, тряхните свои заначки. Купите мне дом и все, что к нему положено. Еще колеса! Слышь, пахан, шевели рогами, чтоб через неделю импортулю изобразил. Иначе вытряхну тебя из «Ауди» и сам на ней мотаться стану.

— Между прочим, Михаил работает и себя обеспечивает. А ты что думаешь дальше делать?

— Братан лопух! Он дышит как придурок. А мне от зоны отдохнуть надо. Не гони в шею. Я еще у тебя куска хлеба не съел, ты уже за жабры схватить норовишь! Не обломится! Я не из сопливых. Свое из тебя выдавлю. И не только из тебя, — глянул на Хасана, тот заерзал, в мягком кресле жестко стало.

— А если давить нечего?

— Ты мне не пой про свою нужду. Я не лох и не слепой. Выкину из твоего гнездышка в стардом, сам здесь окопаюсь.

— А Миша? Он твой брат! — напомнила Катя.

— Он чем мне помог? Ни одного перевода не послал. Такой же жлоб, как ты!

— Иль тебе отцовского дома мало? Почему там жить не хочешь? Ведь ты вырос в нем!

— Кому он нужен, развалюха? Стукни кулаком, весь посыпется. Полы погнили, крыша протекает, окна покосились, всюду щели и сквозняк! И ты меня хочешь приморозить в нем?

— Приложи руки, отремонтируй!

— Вот и я ему предложил! Так слушать не стал! Подай нынче готовые хоромы. Сам пальцем шевелить не хочет. Но и мы с тобой не двухжильные! Кто нам помогал? Сами зарабатывали, крутились, а этот на все готовое рот разинул, — пожаловался Хасан.

— Я свое требую!

— Эта квартира не твоя. Я ее получила!

— Захлопнись, бандерша, когда тебя отсюда выгребу, мне твои соседи в благодарность не только руки, жопу вылижут. А впрочем, о чем базар! Давай выметайся в дом к отцу и закроем разборку. Больше ничего не сдерну. Хватит вам беситься. Дышите вместе хоть под старость. Вот грохнет со смеху город, что старая бандерша снова замуж вышла!

— Аслан, остановись! Мы еще с матерью не говорили, ничего не решили, а ты уже переезд предлагаешь. Куда так спешишь, будто тебе в сраку раскаленный лом всадили! Хватит нам диктовать! — прикрикнул Хасан на сына.