Судьи и заговорщики: Из истории политических процессов на Западе
Шрифт:
Процесс Карла I поражал воображение также силой характера врагов, столкнувшихся в этом деле. Во многом можно было обвинить Карла: и в стремлении утвердить на английской почве королевский абсолютизм иноземного типа, и в полной неразборчивости в средствах, и в готовности на циничное попрание самых торжественных обещаний, на сговор с врагами страны и на предательство, если это было в его интересах, своих наиболее верных сторонников, на отречение от исполнителей своих приказаний и на то, что, если нужно, он пролил бы реки крови своих подданных. Но нельзя отказать Карлу и в неукротимой энергии, в убежденности в справедливости своего дела, в том, что используемые им дурные средства служат благой цели. Уже в предсмертной речи с эшафота он заявил собравшейся толпе: «Я должен сказать вам, что ваши вольности и свобода заключаются в наличии правительства, в тех законах, которые наилучше обеспечивают вам жизнь и сохранность имущества. Это проистекает не из участия в управлении, которое никак вам не надлежит.
181
/Howell T. В / A Complete Collection of State Trials, vol. 5, p. 1137—1139.
Революционерам надо было еще созреть для борьбы и для торжества над таким убежденным противником, за которым стояли столетние традиции, привычки и обычаи многих поколений. Надо помнить еще об одной характерной черте тогдашней политической обстановки и общественной атмосферы. Несомненно, что только давление снизу, со стороны народа, побудило руководителей парламентской армии — Оливера Кромвеля и его единомышленников — пойти на углубление революции, на ликвидацию монархии и провозглашение республики. Это, однако, не исключало того, что лондонская толпа была раздражена своекорыстной политикой парламента. Недовольство вызывалось растущим бременем налогов, разорением, связанным с многолетней гражданской войной. Стоит ли удивляться, что порой это недовольство окрашивалось в монархические тона? С другой стороны, большое число парламентских политиков боялось народа и готово было цепляться за монархию как возможного союзника. Карьеристский расчет заставлял этих людей сомневаться в прочности порядка, который будет создан без привычной монархической формы власти, страшиться ответственности в случае реставрации Стюартов, что все время оставалось реальной политической возможностью.
Не так-то просто было найти юриста, который составил бы обвинительный акт против короля. Палата лордов отказалась принять решение о предании Карла суду.' Палата общин, подвергнутая «чистке» от сторонников, соглашения с королем, назначила в качестве судей лиц, на верность которых, как считали, можно положиться. Однако большинство из них сразу же отказались от назначения. Остальные под разными предлогами не пришли на заседание суда или не поставили свои подписи под приговором. Среди них был и главнокомандующий армией генерал Томас Ферфакс.
Нужна была поистине железная воля Кромвеля и его ближайшего окружения, а также тех демократически настроенных офицеров-левеллеров (уравнителей), которые по своим политическим взглядам стояли левее руководителей армии, чтобы преодолеть страхи одних, возражения других, интриги и эгоистические расчеты третьих и решиться на чрезвычайную меру, поразившую Европу. Делая этот дерзкий революционный шаг, верхушка армии стремилась внешне сохранить связь с английской конституционной традицией, по крайней мере с теми ее положениями, которые не были ликвидированы самой логикой развития революции. Суд должен был исходить хотя бы внешне из существовавших до революции законов [182] .
182
Ср. Барг M. А. Карл I Стюарт. Суд и казнь.— Новая и новейшая история, 1970, № 6; Павлова Т. А. Королевское звание в этой стране бесполезно...— Вопросы истории, 1980, № 8.
Именно в этой плоскости и началась 20 января словесная дуэль между председателем суда Брейдшоу и Карлом в Вестминстер-холле, где происходил процесс короля. Черные камзолы пуританских судей, многочисленная стража с мушкетами и алебардами, внимательно наблюдавшая за зрителями на галереях, подчеркивали суровую торжественность происходившего. Брейдшоу объявил «Карлу Стюарту, королю Англии», что его будут судить по решению английского народа и его парламента по обвинению в государственной измене.
Карл обвинялся в том, что, будучи признанным в качестве короля Англии и наделенным поэтому ограниченной властью и правом управлять согласно законам страны, злоумышленно стремился к неограниченной и тиранической власти и ради этой цели изменнически повел войну против парламента. Карл возразил: «Англия никогда не была государством с выборным королем. В течение почти тысячи лет она являлась наследственной монархией». «Конституционная» аргументация обвинения сразу же обнаружила свои слабые стороны, и это дало дополнительные основания колеблющимся выразить свои сомнения. Но это же усиливало решимость таких людей, как прокурор Кук, заявивший: «Он должен умереть, а с ним должна умереть монархия» [183] °. 30 января 1649 г. Карл I взошел на эшафот. Англия была провозглашена республикой.
183
/Howell
Т. В./ A Complete Collection of State Trials, vol. 5, p. 1090, 1127.Доносчики из Уайтхолла
Опасаясь народа, буржуазия и новое, обуржуазившееся дворянство возвратили на престол Стюартов. Королем стал сын Карла I. Реставрация сопровождалась судебными процессами и казнями «цареубийц». Новый король Карл II (1660–1685) вскоре нарушил многие из обещаний, которые он давал, возвращаясь из эмиграции. Но у него хватило ума не покушаться на основные экономические результаты революции. Поэтому ему прощалось не только растранжиривание государственных средств на содержание целого гарема фавориток, но даже тайная (в деталях), а в общем и целом известная запродажа независимости английской внешней политики за весьма весомую сумму французскому королю Людовику XIV. Для такой терпимости были свои серьезные причины: до поры до времени английскую буржуазию устраивала враждебность «короля-солнце» (еще только приступавшего к осуществлению своих широких завоевательных планов) к Голландии, «протестантской сестре» и в то же время торговому конкуренту, против которой Англия не раз вступала в вооруженную борьбу. Но подобная снисходительность не распространялась на планы реставрации католицизма и абсолютизма, которые лелеял узколобый фанатик — младший брат короля Яков, герцог Йоркский, ставший наследником престола (у Карла не было законных детей).
Карл II понимал растущее политическое значение настроений влиятельных буржуазных кругов, еще не получивших тогда наименование «общественного мнения». От недовольных попытками Карла II вернуться ко временам королевского абсолютизма тоже не ускользнуло, какую роль стала играть эта новая сила. А уж стечение исторических обстоятельств привело к тому, что влияние едва вышедшего из пеленок «общественного мнения» проявило себя прежде всего в складывании новых форм фабрикации политических процессов.
При Генрихе VIII обвиняемым инкриминировался прежде всего заговор против монарха, при королеве Марии — против реставрации католицизма, при Елизавете I — против монархии, государственной церкви и независимости страны в угоду иноземным враждебным силам. При Генрихе VIII попросту изобретали заговоры, при Елизавете и Якове возникали уже пестрота и разнообразие — действительные заговоры причудливо переплетались с частично или полностью сфабрикованными. Так было, как мы помним, с иезуитскими заговорами, в организацию которых вносила свою посильную лепту и тайная политическая полиция. Но полностью иезуитам стали платить их же монетой, когда «Общество Иисуса» превратили в удобный жупел. Обвинения в связи с иезуитами стали привычным средством возбуждения общественного мнения против политических противников. Если при Елизавете и первых двух Стюартах политические процессы устраивали, адресуясь к толпе, то в правление реставрированных после революции Стюартов толпа начинает принимать непосредственное участие в подготовке таких процессов. Она становится движущей силой этой подготовки, но силой, действующей по подстрекательству извне и не ведающей, что творит. И вдобавок ко всему силой, порой направляемой вовсе не правительством и враждебной его недекларируемым, а реальным, хотя и скрываемым намерениям.
В конце семидесятых годов XVII в. в Англии резко обострилась политическая борьба, замаячила перспектива новой революции. Правда, вожди оппозиции, которая как раз в эти годы формировалась в политическую партию вигов, не выдвигали радикальных лозунгов. Они говорили о необходимости защитить короля и государственную англиканскую церковь от происков папистов, стремящихся восстановить в Англии католичество, утвердить абсолютизм по континентальному образцу, отнять у парламента его права. И тут лидерам оппозиции сыграли на руку из поколения в поколение передававшиеся рассказы, в которых изобличались иезуитские козни [184] .
184
Miller J. Popery and Politics in England 1660 —1688. Cambridge, 1973, p. 67—90.
В Англии продолжало сохраняться, правда численно все сокращавшееся, католическое меньшинство — к концу 60-х годов XVH в. насчитывалось около 260 тыс. католиков (примерно 5 % от пятимиллионного населения страны), около 500 католических священников, включая 120 иезуитов. Рим ни в то время, ни впоследствии не отказался от своего притязания на обладание правом смещать монархов, неугодных церкви. Присяга же верности английским властям включала пункт, отрицающий такое право. Именно поэтому-то католикам предписывалось не давать присягу. Феодально-абсолютистская реакция в Англии действительно выступала под католическим знаменем и пользовалась поддержкой извне. Однако эта поддержка проистекала не от распавшегося уже лагеря контрреформации, а от претендовавшего на европейскую гегемонию Людовика XIV, воевавшего с императором, традиционной опорой этого лагеря. Иллюзией было приписывать папству главную роль в планах утверждения абсолютизма в Англии, хотя иезуиты (да и все английское католическое духовенство) поставили себя на службу этим планам.